Мы встретились на площади Бастилия…

27.10.2015

На прошлой неделе стало известно о смерти Антона Соломухи – одного из наиболее выдающихся отечественных художников, который жил и работал за границей. ART UKRAINE начинает цикл материалов «IN MEMORIAM: АНТОН СОЛОМУХА», в котором о художнике вспоминают его коллеги и единомышленники. Его открывает эсе Тиберия Сильваши о буднях Соломухи в Париже.

Также читайте на сайте ART UKRAINE другие материалы из цикла «IN MEMORIAM: Антон Соломуха»:

«IN MEMORIAM: Антон Соломуха. Архівні фото»

«Для споглядання – і тільки» (спогади Ігоря Цишкевича)

«Контемпоральне мистецтво у пошуках власної ідентичності: версія Антона Соломухи»

«Еще немного об Антоне Соломухе»

Мы встретились на площади Бастилия, около входа в «Café le Bastille», где потом часто сидели во время моих приездов в Париж. За те 13 лет, что я его не видел, он не изменился внешне. Та же небольшая сутулость, ироничный взгляд за стеклами очков и такой же рваный ритм речи, когда быстрая скороговорка прерывалась паузой и резким смехом. Этот смех сразу отстранял серьезность только что произнесенного, устанавливая дистанцию ироничности и необязательности. Эта легкость в его поведении, в манере общения, в быстроте, с какой он сближался с людьми, покоряла всех. Как сказал другой мой парижский знакомый: «О, он заметная фигура в Париже». На ФИАКе, в Гранд Пале, куда мы заходили почти каждый день, он легко вписывался в различные компании, по ходу знакомя со своими друзьями и давая окружающим быстрые характеристики. «Смотри, видишь девушку в сером костюме, ты не думай, что это скромный костюмчик. Он стоит дороже всего того, что на нас всех здесь одето. Ха-ха-ха!». Между «одето» и «ха-ха-ха» была пауза и взгляд сквозь бликующие очки на мою реакцию. И мгновенный поворот к соседу, и включение в совершенно другую тему. Тогда, в 1991 году, он жил предвкушением будущего успеха. Он его хотел, он его желал и делал все для того, чтоб он пришел. «Ай да Антон! Ай да молодец!» – написал он в письме нашему общему другу, впервые попав в Нью-Йорк и стоя на берегу океана. Как победитель. «Вот в этом году на ФИАК, галереи уже выставили многих моих друзей. Думаю, что на следующий, попаду и я!». А пока мы передвигались из галереи в галерею, пили шампанское и обсуждали финансовый провал ФИАКа. А потом возвращались в наше любимое кафе.

Здесь и далее – работы Антона Соломухи разных годов

В начале 90-х район Бастилии был центром притяжения молодых художников и галеристов. Район был не дорогим, и сюда переселялись художники, еще не достигшие успеха. Через какое-то время этот центр, как обычно бывает, смещался в какой-то другой район, но то был час Бастилии. Антон таскал меня по всем новым и старым галереям района, знакомя с галеристами и критиками, не переставая весело и иронично объяснять, как все это действует, кто с кем спит, кто где пьет и что, и кто против кого интригует. Его мастерская была на улице Тайландер. Там во дворе было еще несколько мастерских, в том числе – у замечательного Жоэля Бриссе. В один из дней, придя в гости к Антону, я застал весь двор, заставленный холстами, а сам Жоэль с большим феном двигался от хоста к холсту и сушил их. «Скоро выставка», – смущенно сказал он, разведя руками.

Работа Антона Соломухи из каталога «♀» (2007)

Рисунки Антона Соломухи

Через какое-то время он бросит живопись и займется кино. В фасадной части дома с улицы был вход в галерею. А в глубине двора, в правой его части, была старая парижская каретная, служившая Антону то ли мастерской, то ли складом. Помещение довольно темное, думаю, работать там приходилось при искусственном освещении, а все пространство было занято большими холстами. Было в этих работах что-то от Джулиана Шнабеля. Впрочем, и не удивительно – Шнабель в то время был на вершине успеха и славы. Направо, от больших каретных (иначе и не скажешь) ворот мастерской-склада, был вход в собственно мастерскую-квартиру. Когда он работал – трудно сказать: беспрерывно звонил телефон, Антон переключался в разговоре с французского на русский и обратно. Время от времени я заставал там любовницу Антона – красивую негритянку, длинноногую и экстравагантную. Она была манекенщицей и, как говорил Антон, «дочерью африканского князька». Вообще, он любил негритянок: мечтательно закатывал глаза и говорил, растягивая слова: «Ты не понимаешь, они особенные. Я их на улице за квартал чувствую. Ха-ха-ха!».

Последний раз мы виделись на Тайландер, когда он уже нашел свой метод работы с фотографией и с увлечением показывал коробки со слайдами и фотографиями, обнаженных мужчин и женщин, таких, караваджистких по освещению. Многие из них потом перекочуют в его замысловатые, многофигурные композиции. Но тогда, кажется, не было сделано еще ни одной работы – испытывались технологии, готовились подготовительные материалы. И Антон был полон энтузиазма. То было самое начало увлекательного для него движения в сторону нарративности. В ту последнюю встречу, в старой мастерской, уже в сумерках, мы пили вино с французским сенатором, который, узнав, откуда я, томно произнес: «В Украине не может быть искусства, искусство есть только во Франции». На что Антон весело отвечал: «Не обращай на него внимания. Он ничего не понимает в искусстве. Ха-ха-ха!!!».

В отличие от сенатора Антон понимал искусство, знал и умел его делать. За его спиной были годы учебы в мастерской Яблонской, хороший рисунок и понимание, что такое картина. «Мы же умеем рисовать, а тут так не могут. Грешно этим не воспользоваться», – говорил он. Он вошел в художественный мир Парижа, а потом и мира, так же легко, как из киевлянина превратился в парижанина. Легко ли на самом деле? Только он знает, чего это ему стоило. Мы никогда об этом не говорили. Интенсивность проживания настоящего перекрывала необходимость понимания его источников в прошлом. Пускай эти куски воспоминаний останутся такими, как есть. Со своими «белыми пятнами». Но без употребления слова «был» к художнику Антону Соломухе.