Сразу скажу, что мне как-то неловко называть Станислава Силантьева художником. Благодаря телешоу «Танцуют все» массовая аудитория привыкла к термину «контемпорари» (панибратски называемого «контемпом») и даже знает, что «контемп» отличается от «модерна». Я, как неисправимый романтик, с удовольствием воспаряю над реалиями и легко могу себе представить, что и в сфере визуального искусства мы когда-нибудь привыкнем к термину «contemporary art» и «contemporary artist», в национальном союзе художников появятся секции контемпа, в художественных академиях – учебные программы «сучарта» и соответствующие академики, а Силантьеву будет присвоено звание заслуженного (или даже народного) контартиста Украины.

New Year. 2010

Скандал вокруг выставки «Agricultura», случившийся года два назад, сразу сделал этого автора узнаваемым, но тут же задал и некий стереотип восприятия его работ. Политическое послевкусие такого восприятия укладывается в стандартно полярный спектр: от воинствующего «украинофоба» до анархиста – героического борца против тех же культурных стереотипов. А стилистически Силантьев был приговорен к «неофольклору», «примитивизму», «наиву» и даже к «городскому лубку».

Действительно, автор активно использует стилистические приемы, характерные для упомянутых художественных явлений: декоративность, орнаментальность, предельная упрощенность вкупе с синкретичностью – это от фольклорного мировосприятия; элементы смеховой культуры, не брезгующей ни ненормативным словцом, ни «телесным низом», ни инверсионными «кощунствами» – от лубочного.

Storia italiana. Linea Napoletana. 2010

 

В то же время мне трудно представить что-либо более далекое от фольклорного менталитета, нежели мироощущение рафинированного до изысканности индивидуалиста Силантьева. Фольклорно-лубочное сознание не чурается физиологии, оно способно на многое, но только не на самоиронию и драматизм, и уж тем более не на личностную трагедию.

Картины Силантьева (которые мне больше хочется называть объектами), хоть и с иронией, напоминают мне об отчаянии, беспредельном одиночестве, о безнадежности сражения человека с роком и смертью.

Из серии «Эффект Кулешова». 2013

 

Эпоха глобализма как будто бы стремится решать подобные проблемы путем социализации – то, что раньше считалось постыдным, а значит – загоняло в индивидуальные «подполья», сейчас активно эмансипируется (как обычно, не без крайностей, вплоть до абсурдных). Но в целом и общем – хорошо, что уже не нужно стесняться цвета своей кожи, хорошо, что онанизм – не смертный грех, хорошо, что женщины и дети – тоже человеки, хорошо, что инвалидов повсеместно заменяют люди (просто – с ограниченными возможностями), что алкоголик может поддержать себя, пусть в анонимном, но обществе, и что существует газета «СпидИнфо». Как романтик и дитя оттепельных 60-х, я живо могу себе представить даже парад на Красной площади, где перед руководителями партии и правительства, стоящими на мавзолее, проходят демонстранты под радужными стягами, и голос диктора радостно возвещает: «А сейчас на площадь выходит колонна бисексуалов!».

Один з них твій ворог, інший брат. 2013

 

Но есть еще в этой бесконечной социализации лакуны, глухие тупики и ямы, откуда одиночкам высовываться по-прежнему стыдно. Я, например, пока не могу представить себе громогласное общество по защите прав импотентов. Возраст и вид – самый цветущий, от поклонниц отбоя нет, а отбиваться приходится, и смысла в жизни нет. Или организацию бесплодных матерей (несмотря на значительную процентную статистику носителей подобных дисфункций). Или партию противников смерти. Или союз простатиков. «А понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда некуда уже больше идти...». А понимаете ли вы, что значит императивный позыв, а поссать негде? И не спрячешься среди уже социализировавшихся отщепенцев: пить и бисексуальничать одинаково больно и сложно.

Це є наше лайно, а це ваше лайно. 2013

 

Такого рода сугубо индивидуальный, глубоко интимный физиологический мотив Силантьев осмеливается вытаскивать на всеобщее обозрение, транскрибируя его «всеобщим» языком фольклорной и лубочной стилистики, временами соскальзывающей в анонимную пиктограмматику информационного общества. Впрочем, анатомия анатомией, но люди все разные, кто-то успокаивается наркотиками или бизнесом, а Силантьев открывает выставки и проводит индивидуальные акции для общей пользы, вроде аукциона «Вуха». Все это дает возможность безнадежно одиноким почуствовать, что они в этом одиночестве не одиноки, чем собственно и занималось искусство на протяжении всей истории своего существования. И вспомнить, что человека по-прежнему делает человеком романтический букет из труда, табу, лени и нарушения запретов.