Месяц назад художник-акционист Пётр Павленский пригвоздил свою мошонку к Красной Площади, чем вызвал немалое волнение не только среди подоспевших полицейских, но и в ведущих международных СМИ. Выбрав главную площадь Российской Федерации в качестве метафоры полицейского государства, Павленский оставил молчаливый комментарий равнодушию российского общества к нынешнему общественному строю. Тем временем в Киеве, к другой главной площади другой страны себя пригвоздили сотни других людей - не в буквальном значении, а посредством перманентного фактического присутствия  - с демонстрацией силы духа, а не актом констатации бессилия.  В Киеве произошло то, к чему Павленский взывает в своих акциях: переход от созерцания к действию. Было бы удивительно не встретить его здесь, занятым то осмотром баррикад, то чисткой картошки в Доме профсоюзов.  “Ну вы крутые”, - сказал Пётр при первой встрече, а дальше поделился размышлениями о том, как можно осмыслить феномен Майдана и каково его потенциальное развитие.

 

Пётр Павленский у баррикад на Крещатике. Фото: Максим Белоусов

Ася Баздырева Что заставило тебя приехать в Киев и как ты смотришь на происходящее?

Пётр Павленский Решающим был момент, когда я увидел, что люди возводят баррикады - для меня это нечто соотносящееся со временами Французской революции и я не думал, что это возможно сейчас. Не могу представить, чтобы в России возводили баррикады. Буквально месяц назад я делал акцию, связанную с аппатией, самокастрацией, условно говоря, политической индифферентностью, которая охватила и конкретно держит российское общество. Или даже не совсем общество, а население - там не власть держит человека за яйца, а люди сами схватили себя за яйца. Происходит какая-то совершенно идиотская фиксация на собственной импотенции. Сейчас, например, люди увлечены разглядыванием своих политзаключённых. Политзаключенным необходимо помогать, им безусловно нужна правовая и моральная поддержка, но нельзя же вязнуть в этих дурацких спорах, кто из них в большей или меньшей степени политзаключенный, это просто превращается в какой-то бессмысленный фетиш. Власть, как аппарат насилия заинтересована в производстве политзаключенных, они необходимы власти для устрашения критически мыслящих людей. Но еще больше власть заинтересована в эффективности этих техник и в данном случае люди сами выполняют работу власти и воспроизводят маркеры своего страха. Люди себя пригвождают этим желанием оставаться в комфортных креслах дома или на работе, а власть это умело использует и продолжает осуществлять свою программу, превращая страну в одну большую зону. Мы наблюдаем необратимый процесс становления государства тюремного режима. А здесь, в Украине, совсем рядом с Россией я вижу, что происходит очень контрастная ситуация - полная противоположность тому, о чём я говорил на Красной площади. Здесь люди смогли преодолеть фиксацию, у них достаточно ума, чтобы понимать, что количественно они превосходят власть. И это, в том числе то, что я подразумеваю в своих акциях: человек, не обладая ничем - ни положением в обществе, ни статусом, ни доступом к СМИ, - может выйти, быть услышанным и стать единицей действия. Выбирая простые средства, я говорю о том, что люди просто должны действовать, должны выходить. И в Украине люди именно это и делают.

- Да мы и сами от себя такого не ожидали.  Последовало ли за акцией “Фиксация” какое-либо действие со стороны общества или отдельных его представителей? Или же всё свелось к разговорам о том, искусство это или PR?

- Здесь все не так однозначно. Все-таки я не занимаюсь прямой агитацией, поэтому странно было бы ожидать, что увидев своё положение, люди сразу же начнут осуществлять государственный переворот. Сначала были насмешки и разговоры, постепенно началась рефлексия, больше всего, конечно, взбесились те, кто очетливо увидел в этом себя. Безусловно, самым простым способом защиты этим людям показалось объявить это патологией, сумашествием или в лучшем случае низменным пиаром. Однако, когда власть тоже решила вмешаться в эту дискуссию и посредством СМИ распространила информацию о возбуждении уголовного дела, чувства людей окончательно смешались и смеяться начали уже не надо мной, а над властью. Даже собралась небольшая инициативная группа для выхода на Красную площадь с яйцами, правда на этот раз куриными. Что важно в подобных акциях: создаётся некий импульс - сам по себе он предельно прост, но вокруг него, благодаря неадекватной реакции властей, постепенно начинает нарастать культурный пласт, появляется все большее количество реплик и коментариев…

Этот культурный пласт есть частью твоей работы, не так ли? То есть акция не прекращается, когда тебя забирают првоохранительные органы?

Можно говорить о том, что заканчивается один из этапов. Но процесс, безусловно, продолжается… После осуществления акции, аппарат насилия вцепляется в меня буквально, он начинает подтверждать и эксплицировать моё высказывание. Затем  для меня начинается этап артикуляции, и захват более обширного контекста. То есть я начинаю поднимать вопросы, связанные с политическим контекстом. То, чем я занимаюсь, называется политическим искусством, и этот вид деятельности предполагает апроприацию инструментов управления и контроля над человеком и обращение их на критику власти. Этими инструментами являются: законодательная система, СМИ, идеология, должностные обязательства, медицина с психиатрией и самое главное - искусственно навязанные фобии. Когда я готовлю акцию, я ставлю себе задачу создать адекватный визуальный код и одновременно  тупиковую ситуацию для власти. И когда процесс уже запущен, власть реально оказывается беспомощной…

- Потому, что не знает как на это реагировать.

- Представители власти собираются вокруг и начинают хвататься за голову: “что происходит”, “да он себя прибил..”, “как это могло произойти”, “что с этим делать”, “как нам убрать его отсюда” и тому подобные вещи….

- И ты же всё это время молчишь?

- Да, потому что важно не давать отклик власти. Есть тело и с ним они могут сделать всё, что угодно, но это работает только на развитие ситуации. Они как будто вынуждены играть по сценарию: любое их действие работает на меня. Сейчас они возбудили уголовное дело, но ситуация выглядит тупиково, над ними же смеются. Против меня очень сложно выстроить пропагандистскую кампанию с помощью федеральных СМИ - её никто не поддержит. Каждое их действие привлекает ещё больше внимания к тому, о чем я говорил. Вот даже незнакомые люди подходят на улице и говорят: “Мы вас поддерживаем.” При таком раскладе я нахожусь в позиции сильного, так как что бы в этой ситуации власть ни сделала - она только дискредитирует себя. Они могут пытаться заставить меня признать свою вину, но я ни при каких обстоятельствах не буду этого делать, потому что преступления не было, а дело сфабриковано. Сейчас Путин подписал указ об амнистировании людей по ряду статей, 213 статья тоже находится в этом списке, но, если следователь предложит прекратить дело по амнистии, мы с адвокатом откажемся, так как амнистия предполагает, что человек все-таки совершил преступление, но государство проявляет великодушие и решает его не наказывать.

- Ты думаешь, такая акция может разбудить общество? Ситуация с Pussy Riot катализировала определённые процессы в обществе, дальше которых действие не пошло. Если мы посмотрим на Майдан - его подъём осуществился не благодаря художникам, не на культурном уровне.

- Pussy Riot осуществили мощнейшую акцию. Они сумели вторгнуться на территорию патриархата, сумели показать сущность этой идеологической системы, основанной на средневековых суевериях, животной ненависти и страхе. Их акция в ХХС, нарушила ход работы такого веками отработанного механизма контроля и принуждения как РПЦ МП. Они показали, насколько велика сила искусства. Они заставили идеологическую машину работать против самой себя. И этот процесс продолжается. Поэтому я думаю, что искусство способно катализировать очень значительные процессы в обществе. Однако, в любом случае, политическое искусство создает прецеденты в культуре, способные повлиять на человека в момент принятия им какого-то решения. Например, что возобладает в человеке: страх и ЗАБОТА О БЕЗОПАСНОСТИ или способность к преодолению манипулятивных установок и понимание необходимости действия. 

 

Акция Петра Павленского "Фиксация", 2013г. Фото: Максим Змеев

- Твои акции, на мой взгляд, говорят о невозможности оставаться в стороне от происходящего в государстве. То, что сейчас происходит у нас в Киеве говорит о том, что в Украине уже набралось критическое количество людей, неравнодушных к социальным и политическим процессам.

- Если говорить о неком идеале общества - анархо-коммунизме, например, - он сейчас происходит на Майдане. Вот эти все субкультурные споры про доминирование правых или левых - это полная фигня. Сама структура, в которой и бомжи, и рабочие и студенты находятся вместе: все, кому нужна одежда или еда могут взять её бесплатно, те, у кого есть возможность, несут еду и одежду для других. Те, у кого нет возможности что-то отдать, может стать волонтёром, сделать какую-то работу - это и есть общество в его идеальном состоянии самоорганизации. И для порядка не нужна никакая полиция. Нету никакого мародерства. На примере Майдана мы видим, что полиция существует не для безопасности граждан, полиция существует только для безопасности власти. Сейчас вещи начинают называться своими именами. Но это состояние не может быть перманентным, и при любом исходе будет новая структуризация. Когда Майдан прекратит свое существование, государство снова будет вынуждать людей исполнять свои должностные обязательства и двигаться по заранее предопределенным схемам. А сейчас есть анархическое сосуществование, ведь анархия возможна только в условиях самоорганизации, при подрыве государства как единой стуктуры. Мы видим, что Майдан становится искусством, превращаясь в тотальную инсталляцию. Какой художник сможет сделать нечто более выразительное, чем эти баррикады?

Майдан - это также победа над объективизацией. Власть всегда стремится к объективации субъекта. Даже в рождающемся ребёнке есть субъект: он имеет волю и хочет сопротивляться. Но всевозможные дисциплинарные институты стремятся к его объективизации. Даже сама мать в этом случае становится представителем власти, транслируя навязанные её окружением схемы. Искусство, в моём понимании, это борьба с объективизацией. Человек пытается выйти за её пределы и для этого нужно совершить трансгрессию - преодоление навязанных фобий путём выхода из зоны комфорта и совершения нетипичных для себя действий. В этот момент человек становится субъектом. На Майдане мы видим оживающее социльное тело - сообщество субъектов. Но Майдан не может быть перманентным.

- Общество субъектов, о котором ты говоришь, иначе можно охарактеризовать как множественность. На Майдане мы видим не народ или массу, а множественность субъектов. Ощущение гражданского общества - главный урок, который мы вынесли в этот раз. 

Майдан - это не объект управления и в силу своей субъективации становится искусством. Здесь задаёшься вопросом: почему, как это началось? Люди поняли, как отвечать на вызов власти - не страхом, а опровержением формулы заботы о безопасности. Когда человек идёт на столкновение, он уже не думает о своей безопасности, преодолевает её и перестаёт быть объектом управления.

- В твоём журнале “ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОПАГАНДА” есть украинские авторы, для которых Майдан - “не их война”, потому что там слышны лозунги “смерть врагам”. Очень важно было услышать от тебя о незначительности разделения на левых и правых на Майдане.

Да, потому что дело в не в левой и правой субкультурности, не в этих надстройках. Флаги - это просто значки, которые ничего не значат.  В эпоху большевистского империализма везде висели красные флаги. И что эти флаги говорили о коммунизме?  Это была спекуляция на человеческих идеалах и грубая подмена понятий. То, что сейчас происходит на Майдане гораздо ближе анархизму, чем может дать любая из возможных социальных программ. Риторика тоже ничего не значит: можно, например, использовать левую риторику, но, при этом, относиться к народу как к быдлу, а самому жить как типичный представитель буржуазии. Таких примеров хоть отбавляй.

Моё отношение к разделению на левое и правое выразилось в том, что я приехал. Я почитал посты, увидел всю эту тоску и левую меланхолию - “о, это не наше”. Что не наше? Вот мы получили в России много субкультур и это на руку власти. Риторические расколы бесконечны и в России это привело к полному кризису: есть монолитная централизованная власть, задействующая большое количество ресурсов, и невнятная оппозиция, которая сама себя раздробила и превратилась в одно сплошное противоречие. Те же анархисты или ряд левых очень плохо относятся к ЛГБТ или мигрантам - и чем они в таком случает отличаются от правых? Несмотря на какие-то отдельные возгласы, я не вижу стремления к тому, чтоб Майдан выглядел как единый стандарт очищеный от всякого подобия дегенеративных элементов. Сейчас нужно сконцентрироваться на том, с чем мы боремся, на едином оппоненте. Сейчас не время саморазваливаться - демагогии могут быть бесконечными. 

- Говоря о разделении, можно упомянуть и ситуацию со сносом памятника Ленину: произошёл некий раскол между теми, кто ликовал и разбирал тело Ильича на сувениры и теми, кто резко критикует произошедшее.

- Почему-то все забывают, что любое опрокидывание и разрушение несет потенциал пробуждения и освобождения. Я не вижу принципиальной разницы между спиливанием креста активистками Femen и сносом памятника Ленину. Спиливание креста поддержала вся художественная и критически настроенная общественность. А памятник Ленину установленный в апофеоз сталинизма, имеет ровно такое же отношение к революционной деятельности живого Ленина, как и православный крест к бунту Иисуса Христа. И тот, и другой положили жизни во имя народного пробуждения, а оно неотделимо от восстаний, баррикад и разрушений. Поэтому они оба поддержали бы любые деструктивные процессы направленые на опрокидывание символов тирании и власти, которыми государства и идеологии маркируют свои владения.

- Ты точно подметил, что Майдан является искусством. Какими могут быть стратегии художника в этой ситуации? Я наблюдаю, как по-разному проявляют себя представители украинской художественной сцены: кто-то рисует плакаты и устраивает акции, а кто-то оставляет практику, чтобы полностью вжиться в Майдан - строят баррикады, остаются на ночные дежурства - потому что дейстия сверх того, чем сейчас является Майдан, не отвечают моменту.

- Я согласен. Мне кажется, в этой ситуации нужно думать, как развивать действие множественности. Майдан - это и есть искусство и нужно довести его до наивысшего состояния. Чем бы это ни закончилось, а я думаю, что результат будет положительный, - это очень важный опыт.

- Для “Фиксации” ты выбрал Красную Площадь как воплощение идеи полицейского государства. Чем в таком случае является Майдан?

- Красная площадь - это место самолюбования власти. Люди, допущенные и находящиеся на Красной площади не являются её хозяевами: они находятся под присмотром ищеек, камер слежения, ФСОшников, которые подслушивают и следят за пришедшими погулять. Власть очень хочет, чтоб Красная площадь разрослась по всей стране.  Майдан -  тоже площадь, но это полная противоположность Красной. Майдан - это площадь, принадлежащая людям. Но Майдан должен выйти за рамки локализованного времяпрепровождения и проникнуть во все структуры общественной организации, он должен стать повсеместным сопротивлением и саботированием органов власти и управления. И тогда наступит торжество самоорганизации и победа над тиранией централизованного аппарата власти.

 

 

Ася Баздырева