9-11 сентября в Черновцах в седьмой раз состоялся поэтический фестиваль Meridian Czernowitz. Его впервые посетил Александр Ройтбурд – «самый дорогой художник Украины», виднейший представитель одесского трансавангарда, а ныне – популярный общественный деятель и блогер. ART UKRAINE был на фестивале и проследил за тем, что делал и о чём размышлял Александр Анатольевич на протяжении этих трёх дней.

 

В первый день фестиваля, 9 сентября, Ройтбурд принял участие в дискуссии «Еврейский вопрос – украинский ответ», посвященной 75-летию трагедии нацистских расстрелов в киевском Бабьем Яру. К ней также пригласили поэта Макса Чоллека (Германия), правозащитника и общественного деятеля Иосифа Зиссельса (Украина), писателей Юрия Андуховича (Украина) и Катю Петровскую (Украина-Германия), а модерировал событие писатель и журналист Игорь Померанцев. Вот главные тезы художника, прозвучавшие во время обсуждения.

 

Александр Ройтбурд на открытии выставки в Литературном целановском центре (Черновцы)

 

О пересечении украинского и еврейского

«Когда я попал в Москву, одна моя тамошняя знакомая тогда говорила пословицу: “Не имела баба хлопот – купила поросёнка”. Это вызывало у меня смех, и никто не понял, почему я смеялся. Дело в том, что во всех еврейских семьях украинский язык так или иначе жил – на уровне пословиц, поговорок, песен».

 

О ненависти к евреями в России и Украине

«Побывав в Москве впервые, я понял фундаментальное отличие украинского антисемитизма от русского. Украинский антисемитизм очень эмоционален. Он означает неприятие к соседу, который не так молится, не так ест, разговаривает на непонятном языке. То есть, в представлении украинцев еврей никогда не был существом с рогами и хвостом. Русский антисемитизм имеет какую-то космическую подоплёку: еврей – это представитель инфернального зла, тёмных сил».

 

О разнице между Киевом и Москвой

«Киев почувствовал себя столицей относительно недавно. С 34-го до 91 года он был “недостолицей” и воспринимал всю остальную Украину не как ресурс, а как конкурента. Москва же воспринимала всю империю как ресурс, при этом требовала лояльности и ассимиляции. Не случайно большинство украинцев, ушедших в русскую культуру, стали русскими. Любое разнообразие – угроза империи».

 

После дискуссии нам удалось пообщаться с художником, задав ему несколько вопросов о еврейской эстетике в его жизни и творчестве.

 

– Как Бабий Яр повлиял на вас?

– В Бабьем Яру у меня никого не было, но часть моей семьи и по материнской, и по отцовской линии погибла в гетто в Доманёвке, Богдановке, Кривом Озере. Конечно, Холокост прошелся по моей семье очень сильно.

 

– Вы как-то это отрефлексировали это в творчестве?

– Я с советского времени не очень люблю тематические картины. Не представляю себе, что должно случиться, чтобы я написал что-то на тему. Но, конечно, я с этим вырос. У нас на стенах висели фотографии погибших родственников. Среди них – моя прабабушка, убитая уже в очень преклонном возрасте, будучи парализованной и глухой. Мамина сестра, её дядя с тётей.

 

– В 80-90-х Одесса еще оставалась одним из центров еврейства в Украине. Оставило ли оно след в творчестве ваших тогдашних художественных единомышленников?

– Это было скорее у художников предыдущего поколения. Благодаря еврейской теме раскрылся Иосиф Островский. Отчасти еврейский мотив прослеживался в творчестве Люсьена Дульфана, Моисея Черешни. Наше же поколение ассоциировало себя не с национальными корнями, а с культурными веяниями.

 

Иосиф Островский. «Виолончелист». Иллюстрация: viknaodessa.od.ua

 

– В 2000 году вы ненадолго переезжаете в Америку, где сталкиваетесь с «незамутнённым еврейством», живущим по своим законам.

– Анекдотичный эпизод. Своим я для них не был, искусства там тоже не было. А если и было, то, как в типичном гетто, законсервировавшимся и никак не связанным с культурной жизнью Америки.

 

– В 2011-м вы возвращаетесь в арт-среду Украины как художник, представив в Пинчук Арт Центре серию «Если в кране нет воды…», где известные исторические личности предстали в образах хасидов.

– Это был игровой проект, типа обезьян Чичкана. Еврейства в этом было не очень много.

 

Александр Ройтбурд. Махатма Ганди (2011), Александр Пушкин (2010), Фёдор Достоевский (2011). Из выставки «Если в кране нет воды...» в PinchukArtCentre. Фото: pinchukartcentre.org

 

– По вашим словам, выставка во многом стала ироническим ответом на возрастающие националистические настроения в стране. После Революции Достоинства подобные настроения в лице социально-политических субъектов типа «Правого Сектора», кажется, усилились еще больше. Как вы воспринимаете эту шутку сегодня? Как выглядела бы такая выставка, если бы состоялась в 2016-м?

– Воспринимаю точно так же, и выглядела бы она не иначе. Лично я спокойно общаюсь с людьми абсолютно разных взглядов. У меня есть друзья, в том числе, и среди «страшного» «Правого Сектора».

 

– На нынешнем «Меридиане» вы один отдуваетесь за художников. Насколько вам комфортно в литературной тусовке?

– Я не в первый раз в жизни общаюсь с писателями, и мне всегда с ними интересно. С людьми, которые занимаются литературой, иногда есть о чем поговорить. С художниками – не всегда.

 

– Как вам Черновцы? Ощущается ли схожий с Одессой еврейский дух?

– В Черновцах я впервые. Красивый город! Поскольку я вырос в Одессе, не чувствую себя здесь не дома.

 

***

 

На следующий день, 10 сентября, Александр Ройтбурд открыл выставку графики в обновлённом Литературном целановском центре. Все работы оттуда вошли в новый поэтический сборник Сергея Жадана «Тамплиеры» как иллюстрации.

 

Графика Ройтбурда в Литературном целановском центре

 

«Я не искал прямых соответствий со стихами. Прочёл книгу и понял, что иллюстрировать её – это тупик», – рассказывает Ройтбурд. – «Поэтому я сделал графический цикл по мотивам старых работ, которые, на мой взгляд, перекликались с поэтическими линиями, заданными Жаданом».

 

Здесь и далее – иллюстрации Ройтбурда к «Тамплиерам» Жадана

 

Визуально иллюстрации художника к «Тамплиерам» особенно перекликаются с живописью из его самой новой выставки «Осторожно, окрашено!», вдохновленной начатым в 90-х «Помпейским циклом» и событиями второго Майдана (Революции Достоинства). Искусствовед Ольга Балашова объясняет, что в этой серии художник «конструирует альтернативную телесность с индивидуальным переживанием болезненного отказа от физиологической нормы». И если на полотне подобное завихрение тел в полноте цвета выглядит анатомической мутацией, сюрреалистической анномалией в духе Дали (хоть сам Ройтбурд называет своим ориентиром Караваджо), то в чёрно-белом минимализме на бумаге удивительным образом подталкивает к банальной мысли: так и есть.

 

 

Так и есть. Когда в новостной сводке превалируют кровавые натуралистические кадры военной хроники, эти слова обретают оттенок непреодолимого ужаса. Кажется, за последние три года и «мы», и «они» окончательно привыкли к войне. Потому сегодня раздвигание привычных рамок телесности Ройтбурдом едва ли кого удивляет. Это уже не причудливые сны, а трагический реализм нашей повседневности. Реализм, резонирующий с 39 стихами о рыцарях, которые возвращаются из своего «Крестового похода» и переоткрывают для себя жизнь, после всего увиденного превратившуюся из цели в естественную необходимость.

 

 

И вот среди запетлённых рук, ног и голов вне времени и пространства мелко проступают тёмные пятна. Даже и не кровь вовсе, а будто чёрные дыры – скважины в другие вселенные без войн и насилия. Так ли это? Кто знаёт, остаётся лишь верить – с присущей иудеям самоотверженностью. Пока вновь не позовут выйти с огнём и мечём.