Сегодня в Малой галерее Мыстецкого Арсенала открывается выставка Владимира Кузнецова «Мы Чернобыль». Можно сказать, что экспозиция находится в ключе протестного, критического искусства, характерного для сегодняшней Украины. В этом течении искусство мыслится прежде всего как эффективный способ привлечь внимание общественности к некоторым общественным же проблемам, которые находятся на перекрёстке политики, экономики и того, что обычно называется «культурой». Своей выставкой Кузнецов резко отчерчивает проблемное поле, которое обычно пропускается мимо внимания как политическими «верхами», так и народом, живущего своей повседневной жизнью. Как можно понять уже из названия – это проблема радиации, акцентированная в публичном пространстве обсуждения с 1986 года.

Завтра исполнится 27 лет с момента катастрофы на Чернобыльской АЭС. Всего через 4 дня после взрыва атомного реактора, за которым последовал мощнейший выброс радиоактивных элементов в атмосферу, киевляне вышли в центр города на праздничные гуляния, приуроченные к столетию Первомая. В Киеве давался старт Велогонки мира 1986 года – на который, по причине лучшей информированности, не прибыла почти половина участников (приехали только французы и команды стран социалистического блока). Советские же средства массовой информации давали лишь краткие сводки о страшном событии, что поставило под угрозу жизнь миллионов человек.

Кузнецов будто бы хочет компенсировать своей выставкой этот болезненный недостаток знаний общества о радиации, об опасности, которую она несёт, и о путях, которыми можно этой опасности избежать. Конечно же, он не претендует на сотворение какого-то уникального шедевра; художник в этом случае скорее выступает как творец точки, вокруг которой и организуются документальные материалы выставки, видео-интервью, аудио-комментарии и воспоминания очевидцев и учёных. Кузнецов собирает полнейший документальный каталог, включающий самые разнообразные свидетельства о Чернобыльской катастрофе – от научных статей до статьи из Lurkmore.

И эта совокупность текстов производит эффектный смысл – внезапно оказывается, что всё началось совсем не с Чернобыля, что население Полесья подвергается воздействию радиации ещё с 50-х годов. Цезий-137 распространился по этой территории вследствие испытаний первых ядерных зарядов и оказал существенное влияние на флору, фауну и здоровье людей. Более того – даже жители отдалённых от Чернобыля регионов могли получить свою дозу с облучёнными продуктами, которые смешали с «чистыми» (не исключено, что и сейчас эта радиация где-то блуждает). Неожиданно узнаёшь, что очень сложно предсказать, как именно радиоактивное облучение повлияет на организм (будь то организм человека, животного или растения). Малые дозы, влияющие на организм длительное время, могут вызвать необратимые последствия, а могут и не вызвать; с другой стороны, большие дозы радиации, действующие моментально, в некоторых случаях приводят к летальному исходу, а в некоторых – не меняют вообще ничего.

Байки про «мутантов Чернобыльской зоны» также оказываются под вопросом: мутации в клеточной структуре возникают спонтанно, и в нормальных ситуациях ликвидируются при последующих делениях клеток; но до конца неясно, каким образом радиация влияет на ДНК, которым и задаётся деление (скорее всего, никак). Вдруг видишь, что «зона отчуждения» довольно густо населена – там нашли себе пристанище и олигархи в коттеджах, и лошади Пржевальского (когда-то зону хотели превратить в заповедник, и до сих пор хотят), и другие животные, и браконьеры, которые за ними охотятся. Повседневные представления о какой-то таинственной, мистической «невидимой угрозе» обретают плоть, видоизменяются, разрушаются либо подтверждаются научными данными.

С другой стороны, потоки чисто технической информации постоянно сопровождает живой человек. Мы видим фотографии радостных участников первомайского парада, счастье победителя киевской велогонки, видим людей, которые вписали ужас, пережитый ими из-за аварии, в свою жизнь, в самую свою сущность. Слышны комментарии людей, которые помнят 26 апреля 1986 года, которые рассказывают, что они делали в тот день, как катастрофа повлияла на их жизнь. Безличные графики и рассуждения о микрозивертах оборачиваются к зрителю и обратной стороной – конкретным проживанием некоторой исторической ситуации человеком, изложенным во всех его подробностях.

Ясное дело, что абстрактные расчёты и указания на технические причины аварии очень важны. Но чтобы войти в жизнь сегодняшних людей, повлиять на неё во всей полноте, пережиться снова, они должны оформиться в какое-то лицо, какое-то представление – чего и добивается своей выставкой Кузнецов. Искусство в этом случае – единственный способ оживить молчание публичной сферы, обойти цензуру властей. Это особенно важно сегодня, так как проблема «мирного атома» никуда не ушла. О ней на выставке напоминают статьи и фотографии японского города Фукусима, который в худшем случае повторит судьбу Чернобыля – будет замолчан, станет гротескным мифом, который совершенно не соответствует опасной действительности.