Дорогой мой человек

31.01.2013

«Небеса над Галилеей и небо над Киевом одинаково молчат. Дар свидетельствовать дан только человеку». В отношении такого кредо Матвея Вайсберга как-то неловко использовать термин «гуманизм». Больше подходит слово - человечность.

Павел Флоренский в своем гениальном сравнительном анализе религиозного и светского искусства, противопоставлял метод, являющий горний мир в телесном воплощении, способам проявления индивидуального Я, ведущих свой отсчет от эпохи Ренессанса.

Воробей. 2013

Воробьи. 2013

Иконописец должен смиренно очищаться молитвой и постом, дабы его бренное тело не замутняло свет высшей истины, основа должна быть твердой (доска, стена), а не трепещущим, поддающимся натиску художника холстом. Использовать надлежит темперу, не терпящую смешений, изъясняющуюся открытым цветом-символом. А не текучее, пластичное масло, замешивающее мир и человека в многосложное и нерасчленимое единство. В иконе нет места индивидуализму прямой перспективы, не должно быть тени, а значит, и личностной борьбы света и тьмы, лепящей иллюзорные объемы, сгущения и просветы материального пространства. И все это в светском искусстве - «на глазок» автора, а не в строгом следовании канону.

Без названия. 2012

Во всех перечисленных и не перечисленных грехах повинна и живопись М. Вайсберга. Этими грехами она и добродетельна.

Почти столетие назад Ортега-и-Гассет воспел элитарность авангарда, отвратившегося от человекоподобия звереющих «масс». Он приветствовал «дегуманизацию искусства», сфокусировавшую свой взгляд не на «натуре», открывающейся за оконным стеклом, а на прекрасных, расплывающихся цветных пятнах, воспринимаемых художником на самом «стекле». Но нельзя, писал критик, полностью отказываться от натуры, следует предъявлять ее «останки» как свидетельство победы гордой личности над предпочтениями массовой культуры.

Большая медведица. 2012

«Окна» живописи Матвея Вайсберга - это преодоление извечного одиночества человека, нащупывание и творение взаимосвязей индивида с миром и другими людьми. Неслучайно в нынешнем социуме, массово устремившемся за кумиром инновационности, художник нашел мужество и силу оглянуться на ценности «арьергарда». Но и «оконное стекло» явлено зрителю, потому что «media» - тоже «messedge». Вайсберг свободен и от диктата моды, и от канона, но мастерски и с любовью «штудирует» опыт антропоцентричного искусства – от Джотто до Курбе.

Иудейская пустыня. 2001

В искусстве художника ощущается напряженное переживание конечности, смертности индивида. Это позволяет вспоминать о парадоксах Марка Аврелия и Паскаля. Ведь именно мгновенность искры согревает своей теплотой все бесконечное равнодушие тьмы. Только человек способен сознавать драматизм своего существования и любить жизнь благодаря и вопреки безысходности. И только художнику дано трудное счастье воспринимать эту драму особенно остро, помогая другим внимать ценностям бытия в самых различных формах: «…и неба содроганье, и горний ангелов полет… и дольней лозы прозябанье».

Окно. 2012

В царстве contemporary art все реже говорят о живописи так же, как в глобальном мире все реже вспоминают об отдельном человеке. Но царства и миры существуют только, пока живет этот отдельный человек, со своим небом, воробьями, пустыней, со своей болью и радостью, со своими детьми. Об этом не дает забыть живопись Матвея Вайсберга.