Ярослав Присяжнюк продолжает творческий поиск, объединив элементы классической живописи и современных медиа в своем последнем проекте "Краєвид: иллюзии", который прошел в Щербенко Арт Центре летом 2016 года. Художник продолжил свою серию проектов "Краєвид", следуя утопическому стремлению создать идеальный пейзаж. Команда ЩАЦ пообщалась с Ярославом Присяжнюком о роли пейзажа в общей визуальной культуре и о пейзаже в искусстве, о послании, которое несут его работы и об идее иллюзии, которая проходит сквозь его проекты.

 

Ярослав, вы последовательно работаете с жанром пейзажа, поэтапно включая свои проекты в единую серию под названием "Краєвид". Сперва это был проект "Краєвид: enter" (как бы начало ваших поисков в рамках этого жанра), потом "Краєвид: layers" (художественное наслоение воспринимаемого ландшафта, углубление, развитие этого исследования), и теперь – "Краєвид: illusions". Что означает это подназвание – насколько важен для вас на этом этапе акцент на иллюзорности воспринимаемого мира?

 

Иллюзорен любой мир, который создается художником, в таком контексте этот проект иллюзорен, как и все искусство. Если же говорить об искаженных компьютерными эффектами пейзажах, то изображенный там мир вдвойне ненастоящий.

 

Ярослав Присяжнюк, "Остров”, 2011

 

Получается, вам близко платоническое понимание искусства как "тени от тени". Поэтому вы оперируете классическим принципом мимесиса, нарочито передавая статичность пейзажа, но, тем не менее, вводя еле уловимое движение в каждую работу?

 

Пожалуй, я придерживаюсь достаточно традиционных представлений в картине, когда большую роль играет статика. Придерживаюсь убеждения, что статичные фигуры выглядят убедительнее динамичных. В классическом искусстве мы в большей степени можем наблюдать ожидание предстоящего, чем движения. Поэтому говорить о движении здесь можно скорее как о перетекании, коммуникации между работами и изменении тембра звучания спецэффектов в разных картинах, которое происходит, когда мы их видим вместе. Получается не нарративная история, если такое бывает. История, которую сложно сформулировать словами, – она скорее визуальная.

 

Но все же мы не можем назвать вашу живопись классической, та как в ней присутствуют и держат внимание те компьютерные эффекты, о которых вы упомянули: будь то элемент искажения реальности, будь то привнесенный извне цвет. Какое значение вы им придаете?

 

В любой версии реализма цвета умеряются для создания пространства, тем более в классицизме, который в определенной редакции присутствует в моих картинах. Именно поэтому появление яркого цвета в том или ином виде разрушает классическую эстетику целостности, ломает картинность в ее застывшем виде. Ведь здесь мы говорим о причудливом синтезе оптики классического «окна в мир» и его цифровой реконструкции. Если говорить об эффектах, то цвет играет роль чужеродного материала, определённого способа вторжения другой природы элемента, но направленного не на разрушение самой картины, а на камуфлирование послания, которое становится более опосредованным, более отдаленным от зрителя. И ему потребуется приложить усилия, чтобы преодолеть эту дистанцию.

 

Экспозиция проекта "Краєвид: illusions" 

 

Насколько символична для вас эта дистанция? Как она транслируется во взаимоотношениях человека и природы, которая его окружает? Пытались ли вы подойти к этому вопросы через призму экологической проблематики?

 

Для меня источником вдохновения служит не столько реальная природа, сколько природа самого изображения пейзажа, условно говоря, картинки. А это очень широкий спектр изображений, это и фотографии реальных пейзажей, и классическая живопись, и фильмы, особенно широкоформатные, то есть все то, что создает для современного человека визуальный искусственный ландшафт, который его окружает. Мне кажется очень важным изучение этого совсем недавнего феномена, когда границы доступности различных вариантов пейзажа многократно расширились, практически до бесконечности. Это сегодняшний способ присутствия визуального, это формирует другие эмоции, другой тип восприятия окружающего. Этот фактор для меня был очень важен в проекте, своеобразная документация сложившегося цифрового ландшафта. Возвращаясь к вопросу об экологии. Как украинца, меня естественно возмущает то, как относятся у нас к природе. Но проект не о реальном ландшафте, а о культурном, воображаемом. Там своя экология, культурная. И за нее тоже стоит бороться. Я своими пейзажами стараюсь поддерживать визуальный культурный барьер, ограждающий от мусора и банальности. Поэтому нужно говорить об экологии сохранения у человека желания идеального мира, идеального пейзажа.

 

Так какой он, идеальный пейзаж? Ставили ли вы себе цель воспроизвести его на холсте и считаете ли вы эту цель достижимой?

 

Мы в любой момент находимся и в самой цели, и вне ее. А сама идея достижения цели притупляет движение и развитие, ведь воображаемая реальность, она слишком многогранна, и никогда невозможно найти ключик, который откроет все двери. В серии проектов "Краєвид", я каждый раз оказываюсь у цели, но каждый раз – у разной.  Смотрю на пейзаж немного под другим ракурсом. Идеальный пейзаж уже существует в искусстве. Классический голландский пейзаж, скажем, Рейсдала, он идеален, но он совершенно другой, чем пейзаж Каспара Фридриха или картины Клода Лоррена, или, скажем, цифровой пейзаж Андреаса Гурски. Какой из них идеален? Никакой. А какой из них является целью? Но у всех этих художников мы находим желание построения идеалистического пейзажа, как своеобразной версии утопии на основе ландшафта. Надеюсь, подобный импульс можно увидеть и в моем проекте, в определенном смысле – это утопический пейзаж. Но мы всегда говорим о версиях, о своих способах интерпретации, которые, в свою очередь, исходят из определенного культурного штрих-кода, который нас подталкивает к определенному пейзажу, делая именно его идеальным для нас. 

 

Ярослав Присяжнюк, "Под небесами", 2012

 

Вы упомянули несколько магистральных линий развития новой и новейшей европейской истории пейзажа. Насколько важно современному украинскому художнику вписаться в этот огромный контекст, продолжать одну из таких тяжеловесных традиций? Или более актуальным будет обращение к украинскому контексту (историческому и современному)?

 

Некоторое время тому назад я открыл для себя, что мотивы моего творчества могут перекликаться с тем, что делали такие гиганты, как, скажем, Герхард Рихтер. Хотя большинство знает его как абстракциониста, у него есть колоссальные пейзажные работы. Можно сказать, эти работы находятся на грани современного искусства и классики. Также я вижу у Андреаса Гурски многое, чему могу поучиться, ведь той реальности, которую мы видим на его фотографиях, не существует. Особенно могу выделить его знаменитую фотографию Рейна ("Rhein II", 1999): он изобразил посредством художественной редакции, по сути, идеальную реку. В нашей стране пейзажисты больше занимаются другой проблематикой, продолжая традиции модернистского, цветового пейзажа. И то, что делаю я, наверное, не очень вписывается  в современные украинские тенденции, но для меня очень важно идентифицировать себя именно как украинского художника. Если вспомнить пейзажи Тараса Шевченко, то они несут романтическую составляющую, приближающую их, скажем, к пейзажам Каспара Фридриха по эмоциональному напряжению. К сожалению, гнет империй не давал создать столь же тотальную, непрерывную визуальную культуру, которую удавалось создавать европейцам.

 

А как бы вы могли описать возможность современных, актуальных модификаций такого традиционного жанра живописи как пейзаж? Как повлияло на ситуацию возникновение и превалирование новых медиа в искусстве?

 

Я думаю, что пейзаж занимает значительную нишу не столько в современном искусстве, сколько в общей визуальной культуре, в способе нашего восприятия мира, в формировании оптики, взгляда на мир. И такие культурные составляющие, пожалуй, для меня намного важнее, чем критерии современного искусства. Ведь современное искусство является только одним, достаточно узким срезом визуальной реальности, и на сегодняшний день никак ее не исчерпывает. Например, кинематограф, особенно широкоформатный голливудский, если говорить о пейзаже, больше влияет на его развитие в культуре изображения, чем современное искусство, которое, как правило, работает с информацией вторичного происхождения, и как бы занимается определенным способом реагирования на нее, выводя, на первый план личность художника и социальные составляющие его личности. А пейзаж этого не любит. Пейзаж, он просто присутствует, он фундаментален и не может стать другим в наше или любое другое время. Он всегда был и всегда есть, и всегда будет. Просто будут меняться носители, будет меняться взгляд художника, оптика зрителя.

 

Ярослав Присяжнюк, "Кинг Конг", 2011

 

Обращаясь к теме вечного, невозможно не упомянуть небо, которое становится словно главным персонажем в ваших картинах от выставки к выставке. В конце концов, оно занимает бо́льшую часть площади полотна. Какова его роль в рамках вашего нового проекта?

 

Низкий горизонт на моих картинах предполагает присутствие того, что сверху. Это также присуще классическому искусству: отведение большей роли небу, которое доминирует в пейзаже. Интересно проанализировать, как совпадает распространение антирелигиозных идей в ХІХ веке с тенденцией завышения линии горизонта в пейзаже. Складывается впечатление, что вместе с исчезновением сакральной составляющей мировоззрения людей, горизонт становился выше, и меньше оставалось неба. Действительно, у меня довольно много неба, потому что для меня важна сакральная идея верха и низа, и в данном проекте, это также прослеживается.

 

Если чуть отвлечься от "Краєвид: ілюзії", да и от пейзажа в целом как монолита в вашем творчестве, то стоит вспомнить ваш опыт работы с другими медиа. Например, совместный с Илоной Сильваши лэнд-арт проект "Подвоєння реальності", который вы представили в рамках Недели актуального искусства во Львове в 2009 году. Можно ли связать единой идеей два проекта, столько разведенные во времени и инструментариях?

 

Вы правы, у нас с Илоной был ряд лэнд-арт проектов, связанных с визуальными иллюзиями. В проекте "Подвоєння реальності", реализованном во Львове, на разных уровнях выстраивались фрагменты фото-имитации пейзажа. Они размещались так, чтобы только с одной точки изображение совпадало.  А если сделать шаг вперед, все начинало расплываться, уйти в сторону – тоже. И существует только одна точка, в которой это умышленное искажение реального пейзажа превращается в гармоничную картинку, где вроде бы ничего не искажено, кроме одного розового квадрата, вписанного в общую картину. И можно сказать, что похожие идеи проходят сквозь этот проект, отображаются и в этих пейзажах. Идея иллюзии, идея того, что реальность, которую мы видим, является лишь частично гарантированной, и на самом деле есть много параллельных возможностей ее присутствия, связанных как со временем, так и с пространством. Ведь отойдешь немного – и будет уже иначе. А пейзаж, он вообще никогда не бывает одинаковым. Посмотрите на море и на то, как оно меняется. Важно давать возможность присутствовать чему-либо в чистом виде, лишь слегка завуалировав его художественной редакцией. Дать возможность присутствовать месту, не совершая художественного насилия, и услышать голос того, что есть, дать ему возможность проявиться. Это фундаментально важная для меня идея.

 

Ярослав Присяжнюк, Илона Сильваши. Проект "Подвоєння реальності", 2009