Лето – отличное время для того, чтобы заняться самообразованием. Школа современного искусства предлагает легкий, но концептуальный подход к contemporary art в своем новом курсе. О нем рассказывает Виктория Бурлака.

 

Школа современного искусства динамично развивается, уже открывает и планирует к запуску несколько новых направлений. Более чем успешным стартом года стал интенсивный курс “Продвинутый уровень”. Он помог художникам, которые с нами уже давно, перешагнуть этап ученичества и интегрироваться в среду, в том числе, и за рамками Школы. Освоение тактики непрерывного  “брейнсторминга” – генерирования и реализации идей в ускоренном ритме – для студентов не прошло даром: те, кто выжил, те победили.

 

 

Летний курс “Fun Art”, несмотря на легкий, развлекательный формат обучения, ставит перед собой серьезные задачи. Поиск способов коммуникации с широкой аудиторией, популяризации, как бы банально это ни звучало, языка искусства. Нужна ли эта просветительская миссия в принципе? Считаю, что да: популяризация спасет от популизма. Людям свойственно преувеличивать демократичность современного искусства: мол, в отличие от классического, в котором хоть как-то, да нужно разбираться, contemporary должно быть понятным всем, понятным априори. Искусство продолжает играть на особых струнах внутренней мотивации, говорить с нами особым языком. И если не помнить о специфичности этого языка и мотивации, суть эстетического восприятия исчезает – оно растворяется в дешевом восторге, в пресловутом «вау-эффекте». Когда-то аналитики спокойно констатировали сближение искусства со сферами политики и дизайна – вспомним пророчества Бодрийяра в «Прозрачности зла». Сегодня это критичное сближение вызывает панику. Современное искусство в своей тенденции к развлекательности и псевдопонятности дошло до критической черты. И в нашей локальной ситуации, и в глобальном масштабе, как показала, к примеру, последняя Венецианская биеннале под кураторством Кристин Марсель – эффектное шоу, красочная видимость. Ее восприятие срежиссированно до мельчайших деталей, так что зрителю самому думать и чувствовать уже не приходится. Сценографический подход в экспозиции плюс навязчивый комментарий. В экспликациях «разжевываются» авторские «истории травмы». Шаг влево, шаг вправо за черту единственно возможной, запрограммированной интерпретации невозможен – произведение искусства напоминает сцену преступления, жестко ограниченную полосатой лентой. Таковы, между прочим, последствия выхода за рамки эстетики, которые современное искусство так любило преступать. Сознательно делая это, «влипаешь» или в злободневность, или в украшательство. Ощущение, что месседжи, которые посылает нам само произведение, вне зависимости от политкорректно прописанной авторской интенции, вообще не считываются. Люди разучились настраиваться на волну послания самого произведения – от нудной дидактики нам стоит возвратиться к некой «герменевтике искусства». В одноименном произведении, кстати, Ганс-Георг Гадамер настаивал на безграничности пространства интерпретации произведения и «приросте смысла», который возникает вне зависимости от намерений автора…

 

 

Итак, язык современного искусства не дидактичен – это безграничный источник неожиданных значений. И наша основная задача – сделать его немного ближе и понятней. Курс “Fun Art” – это предложение поиграть в языковые игры, которые на самом деле доступны любому, было бы желание. Для этого в качестве инструментария можно взять несколько неустаревающих дадаистских, сюрреалистических, поп-артовских художественных практик, рассмотренных в современном ключе. Одну из самых внятных эстетических платформ, которая радикально расширила художественное сознание, в свое время разработали дадаисты и сюрреалисты. Эти явления 1910-1920-х тесно связаны, одно вытекает из другого. И хотя то была революционная эстетика бунта против устаревших эстетических норм, критериев, оснований, фактически против всего и всех – дадаисты и сюрреалисты стояли на том, что революция в искусстве, революция в обществе начинается с революции в сознании, она все же основывалась на поиске “внутреннего источника” значений. И в этом поиске ключевыми стали два кодовых слова – “случайность” и “игра”. Их уместно соединить, получив “игру случая”. Сюрреалистические манифесты Андре Бретона, идеолога движения, пафосны и витиеваты, но если их свести к одной  простой формуле, то искусство выглядит как “случайный бросок костей”. Это иногда следует понимать буквально. Так, Ханс Арп, первооткрыватель дадаистского коллажа, игнорирующего принцип продуманной композиции, бросал на плоскость цветные обрезки. Получалось неожиданное, непрогнозируемое искусство абсурдных сочетаний – его кредо стали исторические слова Лотреамона: “Встреча зонтика и швейной машинки на анатомическом столе”. Сочетания образов по принципу случайных ассоциаций вскрывают закономерности функционирования и сознания, и социума, и культуры… Несмотря на кажущуюся легковесность, дадаисты и сюрреалисты фактически положили начало рефлексивному искусству, искусству, исследующему себя в широком общекультурном контексте.

 

 

Первый концептуальный переворот был осуществлен дадаистом Марселем Дюшаном. В качестве ready made он выставлял предметы, необычные в выставочной практике, – сушилку для бутылок, велосипедное колесо, писсуар... Дюшан остроумно подметил, что статус произведения искусства зависит от его контекста – все, что выставлено в стенах галереи автоматически становится искусством. Логичным продолжением этой тенденции стало то, что в сюрреалистических практиках “найденные объекты”, избавленные от  функциональности, становились символами, оракулами бессознательного. Сюрреалисты разработали сложнейшие классификации предметов по их значению, конструировали максимально странные гибридные объекты. С тех пор искусство погружается в магию повседневного через этот необычный контакт с вещами. Чем мы тоже и предлагаем вам заняться – открыть в знакомом предметном окружении абсолютно незнакомые стороны. Сюрреалисты искали выход из обыденности в некой высшей реальности, надреальности. Но место идеальных небесных сфер у них заняла внутренняя реальность – стихия бессознательного, доступ к которой пытались заполучить различными способами. Транслируя бессознательное, они придумали множество техник “автоматического письма” – от спонтанного рисования, до различных разбрызгиваний, окуриваний, процарапываний – дриппингов, фроттажей, фьюмажей... Погружаясь в эти спонтанные практики, мы испытываем странные ощущения пребывания в творческом потоке и “внутри произведения” – чем и предлагаем вам насладиться. Уже во второй половине ХХ века, в 1960-х, художник Жан Дюбюффе, заметил, что занимаясь чем-то довольно нудным, например, разговаривая по телефону, мы автоматически заполняем листы бумаги каракулями – он назвал их непереводимым словом “урлюп”. Со временем и эта практика стала “царской дорогой” в бессознательное – достаточно вспомнить бесконечные ряды “вермишели” – “скриптограммы” Сая Твомбли. Ничего сильнее раздражающего “эстетические рецепторы”, чем эти “каляки-маляки”, я даже не припомню. 

 

 

С помощью наших менторов Альбины Ялозы, Маши Куликовской, Антона Логова, Александра Ляпина, играя в игру, мы предлагаем освоить еще ряд практик, которые при всей своей кажущейся простоте и незамысловатости помогут приблизиться к случайной и необычной сущности мира. Так, к примеру, фотографирование вне фокуса, дающее ряд “слепых” снимков, тоже, как считали сюрреалисты, дает возможность увидеть невидимое, то, на чем осознанно сфокусироваться невозможно. Самая большая привлекательность сюрреалистического подхода заключается в том, что он культивирует “дикость взгляда”– неважно, откуда она приходит, из взгляда дикаря или ребенка, душевнобольного или аматера… То есть, важно не ремесло, которое автоматически навязывает определенные штампы видения, а попытка посмотреть на мир по-новому, по-иному найти настоящий контакт с самим собой. Опять же, процитирует еще одного классика, Йозефа Бойса: “Художником может быть каждый…”. Каждому человеку есть, что сказать миру – и мы попытаемся помочь в этом.