incertae sedis. Пинар Йолдас: Твое желающее девиантное тело

16.04.2013

Пинар Йолдас можно шутя назвать помесью папы Карло, отца Буратино, и Франкенштейна. Я хотела взять интервью с художницей, родившейся в Турции и работающей в США, с тех пор, как год назад я узнала о её проекте «Спекулятивные биологии» (2011). Для этой работы Пинар Йолдас создала фиктивные неоплазмические органы SuperMammal, MegaMale and NeoLabium, задействовав технологии тканевой инженерии. Вдохновением для неё послужили формы и структуры мужских и женских половых органов. Эти странные персонажи обитают в стеклянных контейнерах, как будто взятых из химических лабораторий; они бросают вызов современным представлениям о гротескной красоте, чистом желании, дикой сексуальности. Работы Йолдас напоминают о картине «Глянцевый упыризм» украинского художника Сергея Зарвы. Если бы Пётр I услыхал о созданиях Пинар, то он бы точно приказал разместить её работы в Кунсткамере.

Работы Пинар типичны для невротического состояния современного мира, перегруженного мутациями, экологическими катастрофами, безумными экспериментами в науке и технологии. Её гибридные арт-объекты наводят на мысль о тяге к новому знанию, которое выходит за пределы компетенции этики. К тому же, этическая ответственность за свои творения у Пинар трансформируется в интеллектуальную иронию. Если уж выращивание органов – это настолько перспективное направление в медицинской сфере, то зачем останавливаться на трансплантации только зубов, почек или пальцев? В эпоху натуральности силикона и липосакции, созданные Пиньяр искусственные органы уже не выглядят только игрушками.

Это не единственное направление, в котором работает Йолдас. Вам точно понравится её аркада для iPhone под названием Sparticle, которая сразу же вовлечёт вас в исследование разных графических миров, бесконечно телепортируя вас сквозь очередные ворота. Кроме её междисциплинарных практик (био-арт, нейро-арт, игровые интерфейсы), стоит также обратить внимание на бронзовую медаль, которую Пинар завоевала на национальной олимпиаде по органической химии.

Пинар Йолдас – успешная художница, теоретик и исследователь. Она окончила Калифорнийский университет Лос-Анджелеса (магистр медиа-искусств, 2008 год), Стамбульский технический университет (магистр наук в сфере информационных технологий, 2006 год), Стамбульский университет Bilgi (магистр дизайна визуальных коммуникаций, 2004 год), Средневосточный технический университет (бакалавр архитектуры, 2002 год).

Сейчас Пинар – PhD-студент на программе визуальных и медиа-студий Университета Дьюка, где она претендует на сертификат Центра когнитивной нейронауки. Пинар – стипендиатка множества программ в сферах искусства и науки, в том числе MacDowell Colony, UCross Foundation, VCCA, National Evolutionary Synthesis Center, резиденцииArs BioArctica. Она – текущий обладатель премии Вилема Флюссера за проект «Экосистема Излишков», в котором она подходит к проблеме «экстремальных антропогенных окружений», например, свалок, результатов жизнедеятельности потребительского общества, с иронической и критической точки зрения.

Лилия Куделя Пинар, мне понравилась цитата из Джона Балларда, которую ты выложила в свой Tumblr: «Нейронаука – это Сикстинская капелла Науки». Будучи художницей, ты также позиционируешь себя как дизайнера и нейро-энтузиаста. Как ты пришла к идее творчества в связи с наукой вообще и биологическими системами в частности? Есть ли какой-то феномен или термин из словаря нейронаук, с которыми можно было сравнить твоё искусство?

Пинар Йолдас Связь творчества с наукой и биологическими системами – это не какая-то опция, которую я могла бы выбрать или нет, а необходимость – по личным и более глобальным причинам. Наука и технология – это два важных фактора, которые очерчивают нашу культуру и стиль жизни, захватывают нашу коллективную фантазию. Научный нарратив принёс с собой новый словарь ощущений, образов, звуков, которых ранее мы не знали, но которые ныне стали открыты нашим органам чувств. Меня всегда интересовала наука и научная фантастика. Я помню тот день, когда в 14 лет я открыла для себя Евгения Замятина и Урсулу ле Гуин. Мадам Кюри в качестве образца для подражания также важна для меня, как и Марсель Дюшан. Хотя у меня и была сольная выставка ещё в возрасте 5 лет, к 15 я решила изучать органическую химию. Я свободно двигалась между искусством и наукой, как радостная пчёлка, совсем не врезаясь в институциональные границы между одним и другим.

А что касается второго вопроса, я называю себя «синаптическим скульптором» (synaptic sculptor). Своей работой я надеюсь изменить коннектом [структура связей нервной системы – пер.] мозга, установить в нём новые связи, стимулировать новые идеи и видения.

- Твой недавний проект «Спекулятивные биологии» (2011) исследует природу удовольствия через новые виды живых существ, которые ты спрограммировала и вырастила. Эти пугающие гениталии – чистые органы удовольствия – напоминают мне о сексуальной биографии, написанной Катрин Милле. В «Сексуальной жизни Катрин М.» (2001) Милле подчёркивает, что одиночные удовольствия легко поддаются описанию, а вот любовные акты между несколькими людьми не опишешь даже примерно. После того, как Милле выразила свой собственный опыт поиска сексуальных удовольствий, киносценарист Шанталь Тома сказала: «Эта книга привлекает потому, что рассказывает не о переходе некоей запретной границы, а об отсутствии таких границ в принципе». Твои органы основываются на той же философии свободы сексуального выражения. Хотя они и немного спекулятивны, но всё же они пробуют говорить о сексе как не-сакральном феномене, присущем человеку. Ты действительно видишь этот проект как платформу для обсуждения новых качеств человеческого эротизма, например, отношения, которые были бы более открыты и толерантны, направлены на понимание и выражение сексуальных желаний?

- «Спекулятивные биологии» предлагают новые ткани, новые органы и новые тела, которые существуют за рамками печально известных картезианских дихотомий – мужчина/женщина, разум/тело. «Спекулятивные биологии» фиктивны, они созданы, дабы бросить вызов анатомическим нормам пола и гендера. Возьмём, например, «NeoLabiumTM». Основная цель NeoLabiumTM – умножать, интенсифицировать и очищать ощущение. На 8000 нервных окончаний, которыми покрыт блестящий, здоровый клитор, у NeoLabiumTM находятся ещё 8000. Между малыми и большими половыми губами у NeoLabiumTM расположены Labia SyntheticaTM, усовершенствованные половые губы с более чем 3000 нервными окончаниями. Кожные субструктуры Labia SyntheticaTM содержат сложные нервные рецепторы, которые были спроектированы с целью создавать ощущение чистого наслаждения. Все эти нововведения делают NeoLabiumTM необходимой добавкой к женской анатомии. В мире, где сексуальное удовольствие запрещено женщинам религией, традицией или законом, усиленный инструментарий наслаждения, предоставляемый NeoLabiumTM – это цветущее оружие плоти, разработанное подчёркнуто заметным, видимым. NeoLabiumTM подобно лицу; это поверхность тела, всегда выставленная напоказ, поверхность, которую взгляд не может обойти. Можно быть XY [мужчиной – пер.] биологически, но всё равно иметь этот женский орган; он не зависит от биологического пола тела носителя. Например, в мозгу биологического мужчины после имплантации NeoLabiumTM под влиянием этого женского (как обычно считается) сексуального органа начнётся синаптогенез. Таким образом, NeoLabiumTM предлагает не только междуполые тела, но и междуполые разумы. SuperMammalTM, PolyPhalliiTM, FontisUrethraTM следуют той же логике размывания границ между двумя полами с помощью создания химерических обоеполых тел.

- Интересно, работами каких художников или писателей ты вдохновлялась в создании этой работы. Ты упоминала о художнице Джанайне Чапе и её «современной органической абстракции». Проза Жоржа Батая, который описывает разнообразные манифестации плоти, также могла тебя стимулировать. Кто ещё тебя вдохновил?

- В основном меня привлекают трансгрессивные и аморальные художники и творцы. Но я не говорю о простой, банальной извращённости. Я принимаю это во внимание, но не слишком интересуюсь тёмными, ритуальными аспектами трансгрессии. Мне интересны интеллектуальные провокаторы. Таким образом, Батай сразу же попадает в этот список, как и Дж. Г. Баллард. Я уже упоминала моих любимых научных фантастов – Урсулу ле Гуин, Сэмюэла Дэлэйни, Маргарет Этвуд, даже магический реализм Мураками. Список визуальных отсылок, скорее всего, не влезет в объём интервью. Как говорил Пикассо, я всегда понемногу краду из бесконечных рядов образов. Для своих исследований я читала много Дарси Томпсона, Якоба фон Икскюля, Арне Нэсса и Элизабет Гросс, много статей по нейронаукам (последние – в основном для учёбы). Я недавно закончила работу по верхней височной борозде и биологических движениях. Проект родился в моей голове, пока я читала.

- Сколько времени обычно уходит у тебя на выращивание этих существ?

- Кажется, SuperMammalTM была первой работой и заняла полтора года. Работа зависит от анатомических сложностей, но на неё уходит, я бы сказала, примерно несколько лет.

- Что если люди захотят трансплантировать себе эти органы? Думала ли ты когда-нибудь о том, что какой-то коллекционер захочет купить твою работу не для того, чтобы повесить на стену, а для показа на своём собственном теле?

- Это было бы просто чудесно. Как я уже говорила, эти «дизайны» задуманы по принципу plug and play [подключи и работай]. Есть такой арт-дуэт, Art Orienté Objet; в их работе May the Horse Live with Me художница Мэрион Лаваль Жане вводила себе в кровь различные лошадиные иммуноглобулины. Работа была посвящена этой трансформации или смешении двух видов. Я представляю себе коллекционера-мужчину с NeoLabiumTM. Как бы он чувствовал себя? Как бы он изменился? Действительно ли тела-гибриды создают гибридные разумы? Это – моя гипотеза, которую необходимо проверить. Но, как известно, существует множество ограничений относительно экспериментов с людьми. Тем не менее, я была бы рада перестроить эти органы для личного использования.

- Как далеко в своей арт-практике ты готова пойти в размышлениях о спорных вопросах?

- Не так уж и далеко, если сравнивать с некоторыми перформерами прошлого века. Я совершенно точно не попрошу кого-нибудь выстрелить в меня (как Крис Бурден), я не буду засовывать бумажный свиток в свою вагину (как Кэроли Шиман), я не стану подвергаться десяткам пластических операций, чтобы выглядеть как Мона Лиза (как Орлан)… Но я и не думаю, что есть какие-то границы.

- Буквально говоря, в «Спекулятивных биологиях» ты делаешь невидимое видимым – как будто люди должны в скором времени ожидать открытий в области регенерации кожи. Интересно спросить, как бы мог этот проект реализоваться в моде? Я спрашиваю, потому что мне вспомнились несколько экспериментов на стыке моды, науки и технологии. Например, новая коллекция Айрис Ван Херпен основана на идее электричества, которое проводит женское тело. В более давней коллекции Хусейна Чалаяна (2007) в платья встроены диоды, которые заставляют платья двигаться и реагировать на источники света. И искусство, и мода толкают человека на путь к приобретению идентичности киборга…

- «Спекулятивные биологии» настолько же имеют отношение к моде, как и силиконовые имплантаты или брюшной жир. Я стараюсь сделать эти органы красивыми, но я не считаю их одеждой. Экспериментальные дизайнерские проекты – это отображение научного и технологичного мышления, которое управляет нашей эпохой. Следует также помнить, что жизнь стилей и форм, а особенно – в мире моды, очень коротка. Эти индустрии, дизайн и мода, всегда ищут новизны. Мне нравится работа, проделанная Херпен и Чалаяном – для моды это аналоги Грега Линна для архитектуры, это новаторы в мире форм, удовлетворяющие нужду глобальной элиты в новизне и креативности. Но к сожалению, эти интересные дизайны здесь и застревают, и не могут двигаться дальше. Со времён «Манифеста киборгов» Донны Гарвей сложился взгляд на людей как на киборгов – мол, мы все киборги, а наши тела – технологичны. Но нового ничего не происходит. Стоит спросить: мы, в качестве технологичных тел, собираемся оставаться в пределах патриархального мышления или будем расширять наш кругозор, создавать новую культуру, которая удовлетворит нужды композитного, химерического тела? Тут к слову снова приходится Баллард: «Мода: убеждённость, что одной кожи, данной нам природой, недостаточно, и что действительно мыслящее существо должно носить свою нервную систему снаружи». Мы носим то, чем хотим быть.

- Меня очаровали твои гротескные рисунки и коллажи, похожие на работы Арчимбольдо (например, «Reproduction Engine» или «Ultravirgin MMXI»). Существует явная связь между этими работами, созданными из массы переплетённых сексуальных органов, и искусственно выращенными кожными органами. Можешь рассказать подробнее о твоём творческом процессе, развитии твоих идей? Могут ли твои рисунки, к примеру, пониматься как подготовительная стадия к созданию реальных существ?

- Есть двоякая связь между рисунками и всем остальным. Я начала рисовать, когда мне было два года, и никогда не прекращала. Рисующая Пинар – очень важная часть моей идентичности, и я очень благодарна своим родителям за то, что я росла именно так. После некоторой стадии, после того, как достигаешь определённого уровня уверенности в рисовании, можешь просто делать что угодно. Рисунок – мой главный источник вдохновения и самый главный медиум, позволяющий мне опробовать новые формы. Тем не менее, что до моего творческого процесса – так идеи просто возникают у меня в голове. Я думаю, что я достигаю некоторого порога после чтения, размышлений, снова чтения, снова размышлений, разнообразных действий – какая-то очень ценная капелька концентрата этих действий очищается и высвобождается в моё сознание. Или, по крайней мере, устанавливается некая странная связь между десятью тысячами вещей, которые меня интересуют. С рисованием немного не так – когда я рисую (если я просто рисую, а не набрасываю какую-то идею), я отдаюсь на волю потоку и просто наблюдаю это тихое взаимодействие между моими сенсомоторными навыками и остальным телом. Тело обычно знает, что делать.

- Считаешь ли ты видеоигры частью системы искусства, или, другими словами, жанром искусства? Основываясь на твоём собственном опыте в разработке видеоигр, что ты можешь сказать о следующей стадии в индустрии игр?

- Это сложный вопрос. Игры меня очень интересуют, меня стимулирует труд разработчиков персонажей – Ёситака Амано, например. Сила игр лежит в их способности к полному погружению и мультимодальности. Понятие действия было введено играми. В музыке, театре, живописи, хотя твоя голова активно реагирует на происходящее, тело остаётся в спокойствии и не двигается. В играх ты должен реагировать всем телом – ходить, прокладывать пути, исследовать, стрелять, собирать грибы и так далее. Я считаю, что индустрия игр двигается к производству игр, искуственность которых маскируется как можно тщательней. Тело как целостность становится игровой консолью. Вторжение визуального и аудиального полей необходимо. Главная цель – размывание границ между игрой и реальностью. Я иногда представляю себе нацию людей, реальная жизнь которых – это жизнь в игре. Мой личный вопрос таков: может ли игровая жизнь содержать больше искусства? Может ли она стать реализацией передового эстетического опыта, а не просто технологической манипуляцией базовых инстинктов охотника-собирателя?

- Как новые научные открытия влияют на твое видение? Думала ли ты когда-нибудь о влиянии научной иллюстрации на твой художественный стиль?

- Конечно. Я ценю взаимосвязь иллюстрации и раннесовременной науки, которую видно начиная с Эрнста Геккеля и Рамона-и-Кахаля. Насчёт новых научных фактов – сложно следить за ними, только следя за сообществом «I fucking love science» в Facebook и Tumblr. Я провожу большую часть времени в отделе Когнитивной Нейронауки, и то, что я узнаю в этой сфере, естественно влияет на то, как я думаю.

- Какое сотрудничество с исследователями в твоей арт-карьере было самым ценным?

- Да все. Каждая совместная работа сильно повлияла на меня и меня изменила. Я надеюсь, что их будет ещё много.

- Последнее время ты работаешь в разных городах; интересно, где более яркая сцена научного искусства – в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе? Где тебе удобнее разрабатывать и воплощать новые идеи?

- Ещё один сложный вопрос. Я люблю Лос-Анджелес, я ничего с этим не могу сделать, несмотря на его неустойчивую структуру, смог и напряженное уличное движение. Есть что-то в Калифорнии, что просто берёт меня за душу (скорее всего, средиземноморский климат). Нью-Йорк может быть очень стимулирующим к творчеству; мне нравится моя тихая мирная жизнь в университете Дьюка. Отделы интердисциплинарных исследований – лучше всего, так как они собирают вместе всех замечательных людей, работающих в разных сферах.

- Как сильно распространена технология выращивания тканей среди биохудожников? Выращивают ли и другие художники ткани и органы, как ты?

- Орон Кэттс (Oron Catts) и Йонат Цурр (Ionat Zurr), основатели Symbiotica, тоже могут считаться основателями этой сферы – конечно же, вместе с Джо Дэвисом, Стивом Куртцом и Critical Art Ensemble. Фил Росс – потрясающий человек, он тоже работает в этом направлении, курировал замечательную выставку под названием BioTechnique. Есть ещё Hackteria, организатор воркшопов по биологии. Список довольно длинный.