В Институте проблем современного искусства состоялась выставка «Одинаково разные», организованной издательством ArtHuss. В рамках проекта были представлены живописные работы Нины Мурашкиной, Сергея Савченко, Дмитрия Молдованова, скульптуры Константина Зоркина. На открытии состоялся перформанс «День Кита» от Константина Зоркина и Александра Резникова – о нем и о многом Art Ukraine поговорил с Константином.

Расскажите, пожалуйста, о своих скульптурах, живописи, перформансе, представленных во время проекта «Одинаково разные».

Перформанс – это моя ключевая область деятельности, потому что графика и живопись происходят по случаю. Оба случая, когда я рисовал за последние 10 лет, – это просьба Константина Кожемяки: иллюстрации к книге ArtHuss Виктора Ерофеев «Тело» и для этого проекта. Для меня это необычно, я как художник рисующий уже давно ничего не показывал.

 

Все изображения предоставлены организаторами

 

Я делаю какие-то экскизы, у меня масса набросков, чертежей, но они относятся к объектам. Объекты, которые я делаю, – перформативные, они все участвуют в перформансе. У меня вообще выставочных работ почти нет, то, что я показываю на выставках – это не выставочные работы, это скорее объекты, которые просто могут существовать в экспозиционном пространстве. Кит в проекте «Однаково різні» похож на скульптуру, но это не скульптура. Это объект для перформанса «День Кита». И во время открытия с ним произошло действие, которое показало, в чем его смысл. А кроме Кита были «инструменты», это маленькие скульптуры с виду, но все они участвовали в действии, как и Кит.

 

Рисование для меня, в отличие от работы с деревом, процесс иллюзорный и искусственный, но в серии графики «Нападение на город»,  получилось передать то состояние, которое я испытываю во время перформансов с объектами.  

 

 

Перформанс «День Кита» был представлен в третий раз. И каждый из них абсолютно разный. От чего это зависит?

В первую очередь это зависит от участника перформанса. В данном случае мы показывали перформанс с Сашей Резниковым, который еще ни разу не участвовал в моих перформансах и в работе «Лаборатории ненаправленных действий». Это такой проект – «Лаборатория ненаправленных действий». До сих пор мы работали с разными художниками и музыкантами, с Юрием Штайдой, например. «День Кита» был придуман и реализован с Сандро Гарибашвили, с которым мы работаем уже 2 года. Сейчас он в Америке.

День Кита – это праздник, который всегда с тобой, праздничный ритуал, где мы приносим жертву чему-то большому, неизвестному. Что-то мы берем себе, что-то возвращаем Ему, благодарим это Большое и Неизвестное.

 

Первый раз «День Кита» был энергетически очень важным, мы собрали только друзей, это был закрытый показ в «ЕрмиловЦентре» в Харькове. Присутствовали только друзья, и это были принципиально важные люди, не зрители, а участники.

 

Какая главная тема вашего творчества?

Магия. Магия в широком смысле слова. Для меня творчество – это мистическая практика. Все, что я делаю, все, что появляется – это ряд мистических совпадений, я внимательно прислушиваюсь к знакам, пытаюсь формировать намерение по отношению к тому, что хочу. В итоге выясняю, что я искусство делать не хочу, для меня нет цели понравиться своими работами. Я понимаю, что моё творчество часто неудобоваримо. Даже вот эта графика, «Нападение на город»: когда она старалась стать красивой, я это ее личное желание подавлял, то есть я не давал ей становиться красивой.

 

Что такое мистика?

Это сильное ощущение тайны, которая за всем этим кроется.

 

 

Это и есть искусство?

Да, это и есть искусство. Искусство – это один из самых прямых путей туда. Поэзия, живопись, и перформанс, потому, что ты участвуешь еще и телесно в этом процессе. Есть эзотерика, которая в книгах. А есть вещи, которые ты понимаешь «до», а потом читаешь Кастанеду или Зеланда, или кого-то еще, и у тебя отзывается, потому что они это называют своими словами, а ты это называешь своими словами. Такими, как искусство, вдохновение. В искусстве это чистый процесс, который не связан с реальностью, хотя я делаю реальные  вещи из дерева и у меня есть инструменты, навык, руки, но, тем не менее, это действие ненаправленное, то есть бездействие. Бездействие – это тоже часть мистического опыта.

 

 

Какие книги вы читаете?

В данный момент я читаю Стивена Кинга, и уже довольно давно. Не вижу противоречий между Кастанедой и Стивеном Кингом. Я читаю наплывами. Читаю книги издательства ArtHuss, потому что я много преподаю, читаю лекции об искусстве. И соответственно читаю книги, которые относятся к делу.

 

Кто ваша аудитория?

Я не знаю. Я не знаю, понимают ли меня даже самые близкие люди вообще. Я не знаю, что они думают. Они видят одно, я вижу другое.

 

Для меня важно мнение детей, если детям нравится, мне кажется, это очень хороший показатель. Поскольку я делаю своего рода игрушки, они нравятся детям. Мой сын в курсе всего того, что я делаю. У детей нет приоритетного мышления, нет авторитетов. Если им не нравится, значит, им не нравится.

 

Мне кажется, что художник должен учитывать зрителей в том смысле, что он обращается к их чувственному опыту. Помогаея людям почувствовать то, чего они когда раньше не чувствовали, он должен работать над собой, в первую очередь. А если художник не имеет достаточного чувственного опыта, если он идет только от головы, то он предсказуем. Предсказуемость – это смерть. Не только в искусстве. Это вообще смерть. Ты знаешь, что будет завтра, послезавтра, и ты знаешь, что так было и вчера.

 

Что для вас как для художника означает развитие?

Это путь в сторону неизвестного. Уход от предсказуемости. Развитие – это действие, направленное в будущее. Не перерабатывать прошлый опыт, а брать из него только то, что направленно в будущее.

 

 

И это касается культуры в целом. Если постоянно переваривать прошлое, постоянно говорить о нем, на чем художники часто паразитируют: 90-е, Советский Союз. И даже люди совсем молодые, которые никогда этого не слышали, не видели, не переживали, все равно это используют. Почему-то. Возможно, это говорит о непродуктивности ситуации, то есть она стерильна по отношению к будущему. Пелевин называл это трупоотсос. Я же сторонник жизни.

 

 

Дерево, например, оно никак не называется для себя самого. Как в Алисе в стране чудес. Если идешь по лесу, ты не можешь запомнить каждое дерево. А если идешь по городу, ты можешь запомнить каждый дом. Куда мы идем: во внутренний город или во внутренний лес? Внутренний город предсказуем, у нас есть карта, причем она идет не от нас. Она идет от внешнего. А есть внутренний лес, который рос все это время. Он живой. Там нет тропинок, нет дорог, нет аллей, нет бордюров, мы можем пойти в любую сторону, и нас каждый раз удивляют – там камень, там яма, там вода. Это бесконечное удивление.

 

Кто из современных художников вам близок?

Я люблю некоторых художников, с которыми знаком лично, так человек и художник соединяются в цельный образ, что очень важно для меня. Мне близок Виталий Кохан, и географически (у нас мастерские рядом) и эстетически. А так, наверное, те, кто мне близки, не очень современные: Ансельм Кифер, Гюнтер Юккер. Мне очень близок питерский театр АХЕ, я не был живьем ни на одном спектакле их, но мне их язык понятен и близок.

 

 

Насколько вырос интерес украинцев к искусству за последние несколько лет?

Смотря у каких украинцев. Многие люди заняты выживанием. Что-то происходит. Происходит больше или меньше. Появились новые слова, но что за этими словами стоит, я не знаю, иногда ничего. Арт-дилер, арт-критик, так лучше говорить, мы как бы создаем так более серьезное поле, более цивилизованное. Но на самом деле все очень неоднородно, и я невнимательно  слежу за этим процессом.