Еще недавно выражение «интеллектуальная мода» могло бы показаться абсурдом, оксюмороном. Но времена меняются, меняется сама мода – да и вообще понятие того, что может и должно быть модным. О новой сексуальной революции, зафиксированной интеллектуальной модой, ее новых возможностях и средствах выразительности мы поговорили с дизайнером Лилей Литковской

Лиля Литковская. Фото: Максим Белоусов

 

Зоя Звиняцковская Ваши первые показы были очень артовскими. Помимо самой коллекции вы показывали на подиуме яркие, часто шокирующие шоу – наверняка все помнят вашу коллекцию «История болезни», во время демонстрации которой по заднику стекала «кровь» и лилась по подиуму, пачкая и украшая пронзительным красным одежду, моделей, все вокруг. Что вами двигало тогда?

Лиля Литковская Тогда мною руководили очень сильные эмоции, которые я не сдерживала. Эмоции, которые исходили не только от вещей, но и отовсюду. В то время я только вернулась из Непала и, мне кажется, что в Катманду моя голова как бы открылась, набралась какой-то абсолютно другой культуры, которая смешалась с той, в которой я росла и воспитывалась – плюс личные эмоции. Я говорила о себе, я видела только себя – это была очень откровенная коллекция, я будто вывернулась наизнанку. Помню, я вышла в конце показа, окунула руки в псевдо-кровь, прикоснулась ими к лицу и «отдала» ее зрителям.

На том этапе моей работы не только вещи демонстрировали себя, но и их окружение выражало их характер и настроение. Тогда казалось, что это необходимо. Но сейчас я думаю, что это не нужно.

 

 

- Что изменилось?

- Мне не хочется кричать в полный голос. Наверное, больше захотелось сосредоточиться на вещах, на взаимоотношениях между ними, а не вокруг них. Чтобы больше говорили сами коллекции, а не что-то вокруг них.

 

- Значит ли это, что экзальтации стало меньше, мастерства больше?

- По правде, да. Сначала я отказалась от шоу, как-то почувствовала, что они уже лишние, хотелось, чтобы все «говорили» сами модели на подиуме. И тогда коллекции сами стали рассказывать свою историю – так было, к примеру, в коллекции сезона осень/зима 2010-11, которую многие помнят, в той, что показывалась с закрытыми лицами, огромными шляпами и где модели как бы «раскрывались», постепенно высвобождая белое из массива черного.

Потом я поняла, что надо делать такие вещи, чтобы совсем без мишуры. Теперь, когда я выстраиваю показ – кто как друг за другом пойдет, как проявится какой-то цвет или форма, или графика – в моем воображении в тот момент, когда они выходят, на заднике меняются и режутся декорации, начинает что-то падать… В моей голове это все по-прежнему есть, но я говорю ему – уходи, не надо. Мне кажется, что это слишком громко, слишком пафосно. На данном этапе я не хочу этого.

Главное, чтобы вещь была говорящей не только, когда она идет по подиуму – но и потом, когда она висит на вешалке. И, главное, когда она надета – и чтобы была в гармонии с тем, кто на себя ее надел.

 

- Как создаются коллекции? Как приходят в голову новые идеи?

- Прозвучит банально, но один из главных источников вдохновения – поездки. Глобальная культура, которую ты открываешь, которая взаимодействует с тобой и постоянно дает тебе возможность открывать в ней нечто новое. Но так «работают» не только путешествия. Балет, антикварые фотографии, старые художники – да просто любое движение, жест, силуэт могут внезапно срезонировать с тем, что давно зреет у тебя в голове.

Начало прошлого века производило и производит на меня огромное впечатление. С нулевых – и до 20-х: ар-деко, конструктивизм и авангард.

 

- Мода вступает в очень тесные отношения с человеком – она, собственно, пребывает на теле. Как вы считаете, способно ли платье поменять того, кто его надел?

- Конечно, способно. Дальше все зависит от человека – насколько он готов лукавить, или насколько платье гармонично по отношению к нему. Еще большое значение имеет пространство, в котором находится человек, и, наконец, хватит ли ему искренности и смелости показать себя – или платье будет служить некоей защитой.

 

- Ваши вещи минималистичны, концептуальны и в большинстве своем просто черные. В принципе, эти характеристики чужды для украинской моды, да и для украинской ментальности вообще. У нас все должно быть богато, барочно и по возможности ярко. Ваше коллекции – это некий протест против этой традиции?

- Вовсе нет, я даже не думала об этом. Для меня самое главное, чтобы вещи не служили показателем социального статуса, а подчеркивали внутренний мир человека.

 

- А почему этот внутренний мир такой темный, закрытый?

- Потому что он – некое таинство и загадка. Вообще, есть два пути: открывать душу или прятать ее. Под моими вещами душа закрыта, спрятана.

 

- Мода всегда работала не столько с духовными, высокими материями, сколько с чувственным миром человека. Сейчас мы переживаем во многом уникальный момент в истории чувственности. Если сформулировать его кратко, можно сказать, что ум – это новая сексуальность. Человеческая цивилизация тысячелетиями развивалась, чтобы в ХХI веке люди, наконец, стали соблазнять других людей интеллектом, а не попой.

- Да, можно сказать, что сейчас в моде быть человеком, а не женщиной. Это тренд.

 

- Но мода быстро меняется. Этот тренд уйдет, и ваши коллекции тоже изменятся?

- Мода меняется, но женщина как человек для меня всегда будет интереснее, чем просто женщина как биологическое существо. Это стержень. И в зависимости от того, каким этот человек будет, будут меняться фактура и цвет ткани.

 

 

- Не планируете ли вы заняться мужской модой?

- Мужская мода всегда была мне интересна, я, по большому счету, всегда ею немного занималась. Она и сейчас создается – для определенного, очень узкого круга. Эти люди настолько мне доверяют, что я могу руки распускать как угодно. Вообще я давно уже размышляю над мужской линией и планирую ее. Она наверняка будет, но не в ближайшей перспективе.

 

- В женщине вы видите, прежде всего, человека. А каков мужчина в интерпретации Литковской?

- Я до конца этого еще не поняла, и именно поэтому у меня пока нет мужчин на подиуме. Я с ними играю, я их прощупываю, я их узнаю, но пока мне с ними сложно. У них другая логика, другое мировосприятие, и «своего» мужчину я пока до конца не поняла.

 

- В интеллектуальной моде, в которой женщина – все больше человек, а не сексуальный объект, мужчина часто становится игрушкой.

- Ну да, я же говорю, что я с ними играю и в каком-то смысле играюсь, как с куклами.

 

- И они соглашаются на эту роль?

 

 

Зоя Звиняцковская