В Одессе состоялась IV Биенале современного искусства, которая получила название «MANIFESTO». Ее организаторы Семён Кантор и Михаил Рашковецкий объяснили Максиму Ковальчуку, почему в этот раз все обошлось без провокаций, что объединяет искусство и благотворительность и почему министерства культуры в Украине не существует.

 

Temporary group (Украина). «Целое-часть» (2015, инсталляция, гипс). Фото – Иван Страхов

 

М. К.:  Четвертая одесская биеннале современного искусства уже открылась. Скажите, какой интерес к этому проекту со стороны посетителей?

 

С. К.: Есть постоянные посетители, есть случайно зашедшие, и мы стараемся бороться за их внимание. За четыре дня музей посетило почти двести человек – это хороший показатель для любого музея Одессы. Это почти в полтора раза больше, чем было на прошлой биеннале.

 

На биеннале обычно присутствует какой-то процент провокации. Что случилось в этом году?

 

С. К.: Я считал провокативным одно, а сработало совсем другое. Я считал провокативной работу Николая Карабиновича «Механический перевод на арабский манифеста Маринетти». Он показал, что радикальный художественный манифест сродни фашистскому манифесту, и выбрал арабских радикалов в качестве примера. Он даже шутил: как у вас с друзьями арабами? Они оказались толерантные или не поняли. В зале, где экспонируется видео инсталляция Кароля Радзишевского, поднимается тема угрозы обществу от гей-комьюнити. Доведенная до абсурда идея ни у кого не вызвала напряжения. А вот фотография Саши Руденски «Самооборона», которая выступает против оболванивания, против бездарного и бескультурного отношения молодежи ко всему вокруг и желания воевать с несуществующими политическими оппонентами, самоутверждаясь в полувоенной форме, – какое-то оживление в кругах околополитических эта фотография вызвала.

 

Графика Влады Ралко (Украина). Фото – Иван Страхов

 

Расскажите об образовательной программе.

 

С. К.: Вот несколько пунктов: презентация фильма Николая Ридного «Пять эпизодов», встреча с Катажиной Козырой и презентация её работ, встреча с Моникой Шевчик, директором галереи «Арсенал» и выступление руководителя латышского центра современного искусства Сольвитой Кресе.

 

Вот у нас происходит четвертая одесская биеннале, из них третья современного искусства, а вы как руководитель институции сталкиваетесь с биеннальными проектами не менее шести лет. Расскажите о пропорции любви и ненависти к современному искусству, если вообще корректно употреблять такие выражения.

 

С. К. : Думаю, что ненависть по отношению к любому искусству в принципе невозможна, даже если речь идет о творчестве идеологических противников по определению. А вот любовь может быть. Я установил, бывая в великих музеях мира, что внутренне более восприимчив к авангарду, если понимать под авангардом не только авангард конца XIX-начала XX века, а авангард в широком смысле – как новое направление искусства. Поэтому я был готов окунуться в мир того, что у нас называется контемпорари-арт.

 

М. Р. : Я сужу по себе: когда я выступаю в роли организатора или администратора, то у меня возникают негативные вещи, связанные с современным искусством. Наверное, это объясняется отчасти новыми медиа; технически, мне кажется, традиционное искусство гораздо проще оформить, расположить, представить. Это же касается и поведения представителей более традиционного искусства.

 

С. К.: Я директор всего 7 с половиной лет. До этого моё общение с действующими «мытцями», творцами было сугубо точечное и выборочное. Они во мне рассматривали либо товарища, либо покупателя, но не очень крупного и случайного. Поэтому обобщать этот опыт мне довольно сложно. Но если говорить о художниках разного возраста сегодня, думаю, что моё неприятие взрослых, дольше работающих, определяется современностью, гибкостью и широтой взглядов. Мне очень тяжело говорить с художниками, воспитанными Союзом художников, если они кровь от крови члены Союза художников.

 

Кароль Радзишевский (Польша). «Fag-Fighters 2011-2015» (видеоинсталляция). Фото Олега Владимирского

 

М. Р. : Семён, вы знаете, что существуют самые различные музеи в мире, самой различной формы собственности. Может быть музей государственный, общественный, частный. Никаких на западе противоречий между тем, что музейная институция является приватной, предоставляет пользоваться результатами своей деятельности (производства) социуму,  как правило, там нет. Они там если и есть — чисто деловые, рабочие. У нас, к сожалению, всё иначе. Вы контактируете с государством?

 

С. К.: Невозможно живя в стране не контактировать с государством.

 

М. Р.: И всё хорошо у вас складывается?

 

С. К. : Мне приходится контактировать не с теми представителями государства, с которыми мне бы хотелось контактировать по должности. Министерства культуры для меня не существует, так же, как меня не существует для него.

 

М. Р.: И тем не менее вы видите какие-то возможности контактов, реализуете их с не частными структурами, государственными, общественными?

 

С. К.: Мы, безусловно, были бы рады, если бы контакты с органами государственной власти были более вменяемыми, хотя бы местными. Мы публичная организация и контактируем с отделами культуры городской мэрии, с государственными музеями, хотя они не успевают за нашей активностью и сменами наших идей. Мы контактируем с государственными учебными заведениями, хотя видим их отставание на века…

 

М. Р.: Навсегда.

 

С. К.: Еще налоговая инспекция и пожарные.

 

М. Р.: А общественные организации, с которыми музей плодотворно контактирует?

 

С. К.: Не очень плодотворно, но контактирует музей с Всемирным Клубом Одесситов. Еще со структурами, связанными с религией, мы контактируем чаще, чем с другими общественными организациями, с благотворительными организациями. Не контактируем с партиями.

 

М. Р.: Дело в том, что профильная организация, как это ни странно, до сих пор одна — Союз Художников, и это симптоматично.

 

С. К.: Не пришло это сразу в голову, поскольку я не воспринимаю Союз Художников как общественную организацию. Это полугосударственный профсоюз.

 

Роман Громов (Украина). «Еще больше шоколада» (объект, 2015). Фото – Иван Страхов

 

Давайте представим себе, что происходит гармонизация отношений. Какую форму вы бы предпочли? Первая – это изменение законодательства о благотворительности: такое, как в Соединенных Штатах, где суммы, внесённые на благотворительность, списываются с налогообложения. А благотворительность и культура там почти одно и тоже. Другая форма – то, что больше распространено в Европе: разветвлённая сеть грантовских программ, которая финансируется в том числе и государством. Пожалуй, это две основные модели.

 

С. К.: Наверно, гранты предпочтительнее, поскольку это более управляемая мною, директором музея, система. В этом случае это зависит от правильности моей работы как администратора. Преференции учредителю не связаны с моими действиями. Я не всегда могу влиять на его решения. А что лучше вообще — думаю, совершенно одинаково.

 

М. Р.: Я с Семёном тут согласен, когда речь идёт о грантовских программах. Не важно, государственные они или основаны частным фондом. Это, как правило, определяет какое-то экспертное сообщество, то есть можно апеллировать к каким-то людям, которые знают, куда и на что они выделяют средства, более или менее представляют специфику той сферы, о которой идет речь. Когда речь идёт о меценатстве…В нашей стране, есть много меценатов, но они прекрасно понимают, зачем давать деньги на медицину, на помощь раненым, даже на образование, я уж не говорю о спорте...

 

Рувен Куперман (Израиль). «Путин» (2013). Фото – Надежда Маркевич

 

С. К.: Ситуация у нас должна очень измениться, чтобы мы могли всерьёз обсуждать полный спектр аспектов этой проблемы. Любая грань этого вопроса напорется на совершенно дикую, не имеющую аналогов в мире дремучесть законов и нравов нашей страны.

 

М. Р.: Как вы думаете, Одесские биеннале работают на процесс приближения светлого будущего?

 

С. К.: Я вижу фантастический подъем у молодежи, выходцев из среднего класса, происходящий в Одессе в последние полгода. Раньше я бы ни за что не мог такое представить. Поэтому сказать, что не влияет, я не могу. Очень многие вещи, которые, как мы считаем, уходят в песок, на самом деле дают результаты.

 

Саша Руденски (США). «Самооборона» (2014). Фото – Иван Страхов

 

Сергей Кононов (Украина). «Под ноль» (2015, х. м.). Фото – Станислав Греф

 

Максим Ковальчук – арт-куратор, философ культуры. Учился в Одесском национальном университете им. И. И. Мечникова. Был асистентом куратором выставки немецкого видео-арта совместно с Гёте-институтом в Одессе, проектов на ІІІ Одесской Биеннале Современного искусства (2013) и Одесском международном кинофестивале (2014), асистентом куратора выставки «ENFANT TERRIBLE» (2015, Национальный художественный музей Украины, Киев). В составе temporary group учавствовал в арт-проектах во Львове, в «ЕрмиловЦентр» в Харькове, Мыстецкого Арсенала в Киеве.

Максим Ковальчук