По делу о Pussy Riot большинство художественных критиков пытается выяснить искусством или не искусством было выступление этой феминистской панк-группы. И если искусством, то хорошим или плохим. Мне кажутся эти вопросы второстепенными, если не релевантными. Важность выступления Pussy Riot вовсе не в способах художественной репрезентации и не в их эстетическом оценивании. В этой истории вырисовываются множество других весомых проблем для обсуждения. Одна из них, что до сих пор не прозвучала по крайней мере в украинских художественной среде, касается потери художником художественной автономии.

Выступление российской панк-группы и их заключение - это одновременно победа и огромное поражение левой художественной критики и практики, которое призывает к устранению границ между искусством и жизнью. Осуждение Алехиной, Толоконниковой и Самуцевич - это опосредованное следствие введения тезисов недавней Берлинской биеннале, что настаивала на политизации искусства. Это демонстрация того, что происходит, когда в художественном акте прекращают видеть метафору, а идентифицируют только прямое политическое действие. Художника арестовывают. (История, кстати, повторяется: русский авангард начала XX века тоже выступал за слияние политики и искусства. И впоследствии был жестоко истреблен той же властью, которую поддерживал).

Проблема в том, что искусство как способ рефлексии всегда что-то говорит об обществе, даже если этот разговор опосредованный. Итак, крамольность можно увидеть в абсолютно каждом художественном жесте. Как, например, советская власть видела в абстрактной живописи, которая ассоциировалась с неразрешенным измерением внутренней свободы. Художников отсылали в лагеря только за то, что они занимались исследованиями формы и цвета.

Искусство имеет схожую функцию с юродивыми при королевских дворах. С шутами и скоморохами, которые могли свободно сказать королю все, на что бы не решились другие. Эта функция состоит в возможности свободно говорить и не быть наказанным. Иметь статус неприкосновенности не значит сидеть в башне из слоновой кости и производить работы совершенно оторванные от жизни, (этот аргумент чаще звучит из левого лагеря, и он представляется мне ошибочным). Такая неприкосновенность, понимание того, что искусство остается художественной практикой даже и тогда, когда выходит за пределы музейного пространства, позволяет не бояться выполнять художественную функцию - функцию регистрации и критического осмысления мира.

Для того, чтобы искусство стало влиятельным в обществе, нужно не художников выводить на улицу и ставить их под пули, а надо общество приглашать в мир художественной автономии и учить это общество понимать риторику музыкальных, вербальных, визуальных и других выражений. Учить общество относиться к художественным работам как к способу выявления симптомов того времени, в котором мы живем, уметь анализировать эти симптомы и корректировать общественную систему в случае необходимости.

Потеря искусством художественной автономии самое опасное, что может произойти с этим видом человеческой деятельности, ибо эта потеря влечет за собой уничтожение искусства.

 

 

Олена Червоник