21 марта в Dymchuk Gallery открылась первая за последние 5 лет персональная выставка Олега Тистола в Киеве. Среди городов, где за это время демонстрировались работы художника - Лондон, Майами, Париж, Москва. О выставке и о том, что главное в искусстве адекватность, Олег Тистол рассказал в интервью ART UKRAINE. 

Екатерина Филюк Расскажите, пожалуйста, подробнее о выставке, названии М 1:2 (Масштаб один к двум), о работах в экспозиции?

Олег Тистол Смысл названия выставки очень хорошо и действительно полно раскрыт в пресс-релизе, который написала Наталья Маценко. Но если очень узко и от имени автора: то, что я выставляю и в целом то, что я делаю на протяжении большей части жизни – это эскизы к искусству. Не знаю, насколько это осознают украинские художники, но большинство из них делают не современное искусство, полноценное в культурном смысле, а эскизы, наброски. Почему у нас так много живописи? Это не от хорошей жизни, я с удовольствием позволял бы себе делать большие монументальные произведения, но нет соответствующего социального запроса, нет легких путей и возможностей к этому и уже не тот возраст, чтобы выходить на улицу и делать стрит-арт. Поэтому эта выставка, все, что здесь показано, это в принципе обмен идеями. Конечно, большая часть работ на холсте или на бумаге – все это уже состоявшиеся произведения, но на уровне идеи это все эскизы в масштабе один к двум, в самом распространенном масштабе. Поэтому выставка носит такое название, ну и, кроме того, там есть несколько работ, написанных задолго до выставки, и на них стоит масштаб 1:2.

 

–  В экспозиции есть одна работа 1978 года, почему вы включили ее?

–  На выставке должно было быть больше ранних работ, очень важных работ, они просто не легли в экспозицию потому, что она формировалась по месту. И это важно, учитывая, что я уже года четыре не делал персональных выставок в Киеве, а особенно в приватной галерее. Так что для меня появление Dymchuk Gallery имеет очень специфичное и очень личное значение. У меня были персональные выставки в Сумах, в Лондоне, в Париже. Просто в Киеве такая культурно-социальная ситуация, что не хотелось тут выставляться. Не было такого места, где бы хотелось выставляться, а вот Dymchuk Gallery, я надеюсь, будет устраивать художников.

 

–  В экспозиции присутствуют равно как большие монументальные работы, так и достаточно камерные. Как вы это объясните?

–  А это объективная картинка того, в каком состоянии я нахожусь на сегодняшний день и в каком состоянии формировалось мое искусство. Это постоянное прыганье от маленьких эскизов к большим форматам. Для меня было очень важно сделать выставку не товара, а процесса. Собственно говоря, я сейчас это очень серьезно и декларативно заявляю. Искусство это не товар, это процесс. И выставка одинаковых аккуратненьких картинок –  даже если это серьезная концептуальная выставка, и так оно должно быть по самой идее -сбивает зрителя. А я хочу максимально уважительно относиться к зрителю, поэтому я сразу даю месседж, что это выставка идей, моих мировоззренческих концептов сегодняшнего дня. Не выставка товара, который нужно обязательно продать или купить. На сегодняшний день это страшно актуально. И один из самых главных тормозов, почему я не хотел делать выставку в Киеве –  именно потому, что на последней выставке все вопросы, все интервью были о том, что почем, что все работы проданы. Ничего, кроме бешенства, у меня это не вызвало, ведь я-то выставил искусство, а меня спрашивают про цены.

–  Вы бы уже должны были привыкнуть к этому вопросу, ведь ваши работы регулярно продаются на мировых аукционах и, наверное, это чуть ли не первое, о чем вас всегда спрашивают?

–  Ну, я продаю свои работы года с 1977, а вопросы такие стали задавать в 2007, потому что время такое. Но я хочу от этой темы уходить, потому что я счастливый художник – уже 4 года я сотрудничаю со своим дилером Игорем Абрамовичем. Благодаря ему я в искусстве на 90% занимаюсь искусством, а не самопиаром или продажами. Это очень важный аспект – то, что у меня уже есть, чего и другим желаю. Знакомство с Анатолием Дымчуком также произошло благодаря Абрамовичу, и чем он мне симпатичен –  в первую очередь он коллекционер, меценат, деятель искусств. Поэтому я надеюсь, что галерея сможет собрать взрослых и молодых единомышленников –  вот что меня интересует. А успех должен прийти вслед за этим. Что касается аукционов, так уж сложилось. Невозможно ни при связях, ни при безупречной репутации выставить на аукцион то, что там не хотят видеть. Меня как автора очень радует, например, то, что сейчас на торгах аукционного дома Phillips моя работа выставлена как топ-лот. Что такое топ-лот? Со всего бывшего СССР в топ-лоты попадали работы И. Кабакова, Э. Булатова, ну вот теперь и моя. Я не знаю, продастся ли она, за какие деньги, не в этом суть. Многие думают, поучаствовал в аукционе – значит, разбогател, но тут нужно понимать, что аукцион – это вторичный рынок, к художникам напрямую отношения не имеет. Я счастливый художник, потому что, когда что-то продается, до меня хоть какие-то деньги, но доходят. Как правило, художник почти ничего не получает, но мне участие в аукционах приятно как такая серьезная мировая экспертиза.

 

–  Давайте попытаемся определить основные сюжеты выставки в форме словаря. Я называю слово, вы даете определение:

–  Портрет.

–  Кубизм.

–  Борщ.

– Украина.

 

–  Цвет.

– Опять же Украина. Мы же, как и итальянцы, самые голосистые, и чувство цвета тоже что-то врожденное.

 

–  Вы используете очень яркие цвета…

–  Это истерика.

 

–  Горы.

– Вечность.

–  Калина.

– Петриковка. Это очень серьезный месседж, это, собственного говоря, о сути. Когда я слышу от украинского художника «Я –  гражданин мира», то мне это жутко смешно, потому что такое звание могут присвоить посмертно. А как правило, это звучит как «да нет, я не с Троещины», «нет, я не из Николаева». Вот эта Петриковка – это такой четкий личный самоанализ, вот кубизм, а вот его обрамляет Петриковка. Ничего не поделаешь. Поэтому, калина – это адекватность. Больше всего я ценю в современном искусстве очень серьёзные, острые, глубокие темы и адекватность. Именно художники – наиболее адекватные люди, они более адекватные, чем политики, финансисты, бандиты или генералы. Потому что реальность очень сложная, а судя по каталогам того же Phillips, который делает отличный срез современного искусства, я вижу, что художники намного адекватнее воспринимают реальность.

–  Лампа.

– Вы же понимаете, что это совершенно реальная лампа, которая стоит у меня на подоконнике в мастерской. Первый символ, который попался в руки и который мне нужен был. В другой руке книга.

 

–  Но это очевидно символ, намек на просветительскую функцию художника?

–  Да. Я могу обольщаться и верить в свое миссионерство, думать, что я несу людям свет. Но без самоиронии об этом говорить невозможно. Конечно, я пытаюсь нести людям свет, но я же не с лампочкой Ильича стою и не с атомной электростанцией, а со свечой я не посмел, потому что это церковный символ. Лампа –  реальный предмет и примитивный буквальный символ в одно и то же время.

 

–  Дружба.

– Искусство, и особенно после пятидесяти это стало понятно, без дружбы и любви не имеет ни малейшего смысла. Вот недавно я видел страшно удачную серию работ молодого художника Юрия Пикуля «Водители маршруток». Ну, я думаю, что же они такие хорошие, а ответ простой – он мне говорит «так, а я их полюбил». Вот это и есть искусство. Искусство всегда о любви, даже если это трупы. Ты должен любить то, чем ты занимаешься. Ты должен не инспектировать, не стебаться, не издеваться. Это можно делать только с тем, что ты любишь. Единственные люди, с которыми я ругаюсь – это мои близкие. Потому что они мне не безразличны, я хочу, чтобы они были адекватны. Издеваться я могу над тем, что я люблю, я не могу издеваться над американским президентом, потому что он меня не интересует, более того, это даже неэтично, это их проблемы. Пусть англичане смеются над своей королевой, это не мое дело. Мое дело нарисовать точку на лбу человека, напоминающего президента, или президента, напоминающего человека, – вот это уже художественный жест. Вот моя серия «Чужие», например. Я изображаю вьетнамцев и так далее, но в раме Петриковки. Я рисую этих чурок, потому что я и сам чурка нерусский, я прекрасно понимаю, что как бы по-европейски я не выглядел, я все равно знаю, кто я. Для британца я – чеченец, поэтому я не отношусь поверхностно к вьетнамцам или африканцам. Я в них вижу себя. Это автопортреты.

–  Автопортрет.

– Это начало и конец. Я начинал с автопортретов, когда мне было 16. Над собой экспериментировать проще всего. Глядя в зеркало, я уже видел, каким я буду в 50, если доживу, в 70 лет. Я заглядывал в суть. Автопортрет позволяет быть адекватным. Смотреть на себя со стороны и анализировать себя как существо биологическое. Если ты способен себя адекватно оценивать, у тебя есть шанс быть интересным миру. 

 

Екатерина Филюк