Самих себя мы боялись всегда, но на протяжении истории человечества были созданы некие архетипы страшного и ужасного, востребуемые до тех пор, пока будут сохраняться эти старые страхи и возникать новые. Не обошли эти проблемы и кино.

Обезьяньи наши руки
Под воздействием науки
Только дети или внуки
Станут, может быть, людьми 

«НОМ»

Первый – страх перед внеземной силой, необъяснимым злом, которое выше и сильнее человека и составляет концепцию метафизического «другого». Второй – страх перед существом, которое выходит из-под контроля создателя. Третий – страх человека перед непознаваемостью собственной природы. И четвертый – страх перед тайнами и загадками природы. Каждому из четырех образов соответствует герой, который, как в литературе так и в кино, есть наиболее экранизируемым киномонстром. Дракула – вампир, неподвластный людским силам. Франкенштейн – создание рук человеческих, возмездие за излишнюю гордыню. Джекил и Хайд – темная сторона души. Кинг-Конг, огромная горилла – одиночка, ищущий свой дом.

Эти чудовища, как и мифы, есть анонимными, а вот их сотворение, как и работа с уже готовыми, идут практически одновременно. Ведь самая соль в кино ХХ века – пертурбации, но не только жанровые, но и самих архетипов. Дабы они как нельзя лучше отражали подсознательные страхи общества в разные периоды. Это не обошло стороной и обезьян.

Человекообразные существа, такие как шимпанзе или гориллы, бесспорно, могут считаться самыми метаномическими во всем символическом бестиарии. Из-за их физиогномического родства мы рядом с вольером обезьян испытываем особые, драматические чувства. Глядя на их животную морду, которая так схожа с нашей, любой задумается о вечных вопросах. Такие как «бытие», «граница между зверем и человеком», а также «подражание».

Большинство фильмов с этими приматами нестрашные. Они – про чувства. Как говорилось в фильме «Метрополис» : «Посредником между головой и руками должно быть сердце».  И таким вот «сердцем», сиротой выступают братья наши меньшие. Но, так было не всегда, лишь в самом начале пути кинематографа жилец вершин был тупоголовым чудовищем. А фильмы с ним были направлены на устрашение зрителей («Кинг-Конг» и «Сын Кинг-Конга» 1933). Потом была «Планета обезьян» (и ее сиквелы 1968-2011), в которых доживал свой век либерализм, культивируя не менее выигрышный мотив в кино тех годов – вторжение. В фильмах эго обезьян определялось силой и инстинктами, которыми овладело их эго, приняв форму жестокости, жажды власти, страха и предрассудков. Греховное, животное ставилось в противовес внутреннему голосу «совести», который непрестанно ставил перед шимпанзе Зирой проблему принятия решения и ответственности даже в тех случаях, когда это приводит к отрицанию коллективной морали, примером в фильме тому служит момент помощи Зиры в побеге человека из «обезьянника». Любопытно, что персонажи в этих фильмах как тогда, так и сейчас выбираются по типажам американского общества.

Американская культура по природе своей наивна и бесстыдна, не отягощена памятью о прошлом, но одновременно и мечтательна.

Так определенные потрясения пережил и фильм о «Кинг-Конге», когда его пересняли в 1976 году. До сих пор именно этот вариант считается эталонным образом великана в кино. Чудовище, которого убила красота.

В восьмидесятых новые потрясения рождают новые повороты в старых сюжетах. Таким потрясением становится в начале 80-х возникновение СПИДа. Теперь же тема «вторжения» приобретает иные очертания. Мифология болезни, которая уничтожит нас всех, невидимая сама по себе, прекрасно раскрыта в фильме «Проект Икс» (1987). Сюжет достаточно прост, а конфликт в виде издевательств над животными заранее «в дамках». Дело в том, что главный герой Джемми, рискуя попасть под трибунал, освобождает группу шимпанзе, над которыми проводятся опыты в виде облучения высокой дозой радиации, все убегают и все спасаются. Пару слезливых моментов также присутствуют, как уже упоминалось, живодерство никогда не приветствовалось. Кстати, фильм снят в 1987 году, что как эхо отзывается о другой мировой катастрофе годом раньше – Чернобыле.

Ну что же мы всё про американцев…другим нетривиальным взглядом на отношения между обезьяной и человеком стал фильм «Макс, любовь моя» (1986). Снятая японским режиссером Нагиси Осимой во Франции, картина в ироничной и сюрреалистической манере обличает буржуазное общество, с его ханжеством и моральными догмами. Неслучайно и то, что Осима привлёк к работе Жан-Клода Карьера и сценариста Луиса Бунюэля, затем чтобы изобразить абсурдность, странность и кошмарность «чинного» мирка. По сюжету законопослушная и благородная супруга и мать (Ш. Рэмплинг) заводит роман на стороне, но не с кем-либо, а с шимпанзе Максом. В картине не присутствует межвидовой секс, а только сильная привязанность и искренние чувства. «Макс…» – причта о деградации современного брака, а также и про уход мужского начала от ответственности перед женщиной, вызванный феминизацией. В современном постфеминистском мире жить трудно, невозможно проявить свои мужские стороны. И потому в пример ставится «настоящий мужчина» – свиреп, вонюч и волосат, с ярко выраженными инстинктами и желаниями. Мотивом к новым поворотам в сюжетосложении являются мощные сдвиги в социальной сфере. Такими и стали 90-е для всего общества, наука и техника снова сделали огромный шаг вперед, благодаря чему человек стал предметом науки о человеке.

Например, культура 90-х годов существует меж двумя мирами. С одной стороны – это жажда романтизма, изжитого культурой XX века, потому так и популярны жанры ужасов и триллеров. Они представляют собой не источник страха, а источник самой чистой романтики, когда герой-одиночка в теле гигантского урода показан еще более одиноким, еще более романтичным. К сожалению, второй мир – это постмодернистский стыд, который подавляет чистоту. В страстном желании культуры быть открыто романтичной и в невозможности этого, вот где самый цимес культурного процесса, что продолжается до наших дней.

За последнее десятилетие приматы в кино не оставили свои позиции, а наоборот, заиграли с новой силой.

Начиная с 2000 года интерес к ним постепенно возобновлялся. И так вместе пережив «апокалипсис 2000», кинодеятели переснимают старые шедевры.

Первый с ремейка «Планеты обезьян» начал Тим Бартон. Его аналогу шимпанзе Зиры – Ари, горячей последовательницы «Общества защиты людей», пришлось еще сложнее. В этот раз её образ получился более острый, надрывный, на грани отчаяния, но одновременно непоколебимый в выборе своего морального авторитета. Ведь ко всему прочему она была еще и влюблена в Лео, homo sapiens’a и пророка. В конце фильма человек Лео символично целует и её, и женщину-дикарку.

Следующим реверансом в прошлое стал «Кинг-Конг» 2005, Питера Джексона. Баллада об огромной обезьяне Джексона будоражила еще с младых лет и была растянута на 3 с половиной часа. Трагедия последнего из рода, влюбленного в златокудрую красотку, и потому скинутого с небоскреба, подходящий вариант для преодоления стагнации и качественного использования  спецэффектов. На деле фильм вышел полностью коммерческим, такая вот «яркая» мелодрама без права на сиквел. Вторя предыдущим картинам, авторы сделали еще раз вывод: от людей ничего хорошего ждать не стоит, и выжили мы лишь за счет хитрости и жестокости.

Так они  перекочевали и на экраны нового летнего блокбастера  «Восстание планеты обезьян». Где человек заигрался с наукой, но не так банально, как в фильме «28 дней спустя», где по вине ALF (animal liberation front) были выпущены на волю зараженные шимпанзе, теперь это поиск вакцины от болезни Альцгеймера. Интересно, что поиск лекарства именно от этого недуга очень популярен в кино, где ее только не искали, даже в акулах («Глубокое синее море»).

Сюжет фильма примитивен и прост. Восстание в ленте скорее похоже на бунт подростка. Цезарь (вожак) – видоизмененный Франкенштейн, нечто, сотворенное человеческим разумом, но уже не подвластное ему и способное к уничтожению. Банальный сюжет с расчетом на продолжение украшают картонные персонажи с избитыми диалогами. Конечно же, это и качек-ученный, и сексуальная врачиха, и «черный» жадный босс.  

Отсталый сюжет, подогретый лозунгом фильма «Нail!», нам не раскрывает схему становления фашизма. Наоборот, весь фильм мы болеем за обезьян и их скорейшее возвращение на деревья. И нам ни капли не жалко потерпевших людей. Но это уже другие обезьяны, в них уже проснулось коллективное бессознательное, то, что отличает человека от всех других видов животных. Непрерывная идентичность первичных реакций, проявляющихся в инстинктах и архетипах. Фильм скорее понравится либо детям, либо поклонникам культового сериала, при этом не стоит уменьшать его визуальных достоинств.

А если в общем взять и вычленить эту самую обезьяну из кинопотока и попытаться абстрагироваться от некоторых недостатков, позволить ей обрести звук и цвет, ясность мысли и остроту чувств, память и речь, то она бы сказала: «Мне просто нужен был мир, созданный по моему образу и подобию».

 

 

Ася Шульгина