Многие, пишущие о выставках, до сих не решили для себя важнейшую проблему – какого рода слово «биеннале», женского или среднего? Венецианская биеннале или Венецианское биеннале? В Одессе для слова «биеннале» местные художественные критики сочли наиболее подобающим мужской род. А шо? Мне нравится – «одесский биеннале». Лайк.

Так вот, «одесский биеннале» был про самоуправление.

Это логично. Одесское современное искусство 90-х было продуктом самоуправления художественного сообщества. Существовал своего рода парламент арт-комьюнити – ассоциация «Новое искусство». Существовала определенная процедура организации больших проектов, когда кураторские идеи выносились на всеобщее обсуждение «to all whom it may concern», идеи художников активно и открыто обсуждались в процессе, и проекты становились плодом коллективного со-творчества куратора и коллектива художников. Фактически, каждый проект выполнял, в том числе, и функцию воркшопа. Все это было очень неправильно и, наверное, не очень прогрессивно, у этой модели было множество недостатков и еще больше ситуативных перекосов. Но это работало. И позволило за три-четыре года создать на пустом месте значимый центр современного искусства в Украине, вполне сопоставимый с Киевом. Хотя, следует признать, что крах этой модели, к сожалению, тоже не был случайностью…

Самоуправление было разрушено в результате работы механизмов этого самого самоуправления. Но сие уже предмет исторических дискуссий, которых лично мне хотелось бы избежать, хотя бы для того, чтоб не ворошить старые обиды и на персоналии не переходить. Что было, то было, страница перевернута.

Вот почему я воспринял приглашение к участию в одесском (мужского рода) биеннале как приглашение к участию в перезагрузке одесской художественной ситуации.

Нынешний «одесский биеннале» был сделан вроде бы правильно. Ему предшествовали какие-то заявки, конкурсы, легальные процедуры отбора. Была политграмотная концепция. Были художники, в том числе, достаточно известные. В том числе, зарубежные. Я тоже был. С теми работами, которые хотел выставить. Все хорошо. Но почему-то, по мере посещения открытий и мероприятий, все усиливалось у меня ощущение фрустрации. А поскольку я в последнее время не на шутку расписался, решился я написать еще один текст. О биеннале и не только.

Это ни в коем случае не рецензия на кураторскую работу Кульчицкого и Рашковецкого. Тем более – на сам «одесский биеннале». Это – попытка понять, как и ради чего делать масштабные проекты в условиях вялотекущей художественной жизни.

Итак. В 90-е казалось, что еще немного – и настанет торжество прекрасного и волшебного современного искусства над серым и тоскливым совковым художественным продуктом. Казалось, что еще несколько выставок с драйвом, духом свободы и неудержимым эросом, с «безумной смесью психоделики, гедонизма и декадентства, определявшей атмосферу одесской художественной жизни конца прошлого века» (Е. Стукалова) – и все поймут, что современное искусство это круто, модно и прогрессивно. Как говорил тогда киевский художник Саша Клименко, «андеграунд, индепендент, крутняк». И откроются перед нами все двери, и «оковы тяжкие падут, темницы рухнут», и будет нам счастье. Словом, футурологическое визионерство в те годы было дерзким и завораживающим.

Прошло пятнадцать лет. И вот после долгого перерыва в Одессе состоялось художественное событие, своей амбициозностью отсылающее к той, уже легендарной, эпохе.

Открытия биеннале Одесса не заметила. Его проигнорировал тот зритель, который в 90-е годы не пропускал ни одного художественного события. Пришли участники биеннале, сотрудники МСИО (музей современного искусства Одессы), несколько журналистов, интеллигентов почтенного возраста и фуршетных халявщиков. Не пришли художники и галеристы, музыканты и литераторы, не пришли рекламисты и дизайнеры, панки и хипстеры, гуманитарии и стартаперы, богемные тёлки и коллекционеры, креаклы и бизнесмены, модная молодежь и светские тусовщики. Ну, некоторые, конечно, все же пришли, а некоторых я, вот уже пятнадцать лет не участвующий в художественной жизни Одессы, наверное, не опознал, но список непришедших все равно симптоматичен. Еще более герметичной была панельная дискуссия. Кураторский подход, фетишизирующий коммуникационную функцию искусства, на практике в очередной раз привел к краху коммуникации и подмене ее симулякром. Потому что, как показывает опыт, слово «х.й» обладает гораздо более мощным коммуникативным потенциалом, чем слово «коммуникация».

Но вернемся к нашему самоуправлению. Я пытаюсь понять, в чем была цель этого проекта. Все одесские проекты 90-х, включая проекты Мирослава Кульчицкого, имели четко поставленные цели. Попробую их перечислить:

1. активизация локального артистического сообщества;
2. адаптация одесского зрителя к восприятию современного искусства;
3. вовлечение в художественный процесс новых имен;
4. популяризация и продвижение современного искусства Одессы;
5. преодоление ситуации изоляционизма, включение одесского искусства в глобальный контекст и привлечение на локальную артистическую сцену художников «извне».

Спецпроект «Слабость»

С последним на «Самоуправлении», вроде бы, все ок. С пунктами 1-4 все грустно. Эти задачи организаторы, видимо, сочли либо уже решенными, либо не решаемыми в принципе. Несколько новых имен (пункт 3), правда, прозвучало. Но некоторые из них вызывают подозрения – не симулякры ли они? Дай бог ошибиться… В целом, как я уже писал, одесские художники и зрители были организаторами проигнорированы и дружно ответили им взаимностью. Что дает основание говорить о провале проекта. Хотя некоторые уважаемые критики (не хочу говорить кто, но это очаровательная Катя Ботанова) считают, что постановка вопроса об успехе или провале выставки – уже сама по себе экзотична.

Основными бенефициарами «Самоуправления» оказались киевские художники из одной группы, на сей раз уж точно не скажу, какой. Они не только доминировали в проекте, но и получили возможность доминирования на панели (в хорошем смысле этого слова), а также показали удивительно интересный перформанс, из которого одесситы, если бы они пришли, узнали бы, наконец, правильную версию своей истории 90-х, в частности, вспомнили бы имена некоторых ключевых фигур, таких как Андрей Тараненко или Вадим Чекорский. Постановка была выдержана в стилистике, тонко пародирующей жанр монтажа в советской художественной самодеятельности, хотя сравнивать с ней прогрессивный перформанс нельзя, а кто сравнит, на того не стоит обращать внимания, потому что это у него постсоветская травма.

Не состоялось даже того перформанса, который единственный мог бы разбавить ощущение тотальной сартровской тошноты. Я имею в виду обещавшую быть увлекательной прю между агнцами, то есть левыми активистами, и козлищами, то есть фошыстами из проекта «Бактерия». Мне их коррида могла бы дать несравненно больше пищи для ума и сердца, чем вутриконвенциональные терки. В Киеве они не пересекаются, а в Одессе шанс был. Но правильную панель правые индивидуалисты банально проказенили (и, кажется, правильно сделали), а за общим столом так и не оказались – левых ужинал Семен Кантор (МСИО), а правых – галерист Анатолий Дымчук. А жаль, обе группы – достаточно показательные примеры самоуправляющихся художественных сообществ, только одно – немного более правильное и политкорректное, а второе – чуть более cute and funny.

Интересная деталь. Непосредственно через дорогу от помещения МСИО, в котором происходил одесский биеннале, мной была detected не вошедшая в экспозицию социальная скульптура, потенциально – один из самых сильных экспонатов. Она представляла из себя баннер, вывешенный из окна строящегося дома, на котором было написано как бы от руки: «Света, вернись! Я купил квартиру!» Я запостил изображение этого объекта в социальной сети «Фейсбук», о существовании которой многим читателям этого текста, конечно же, известно. Пост собрал 267 лайков, в том числе и Миши Рашковецкого, и Кати Сергацковой, и Кати Стукаловой, и Кати Ботановой, и даже самой Кати Деготь. Но один из киевских художников, входящих в группу, о которой шла речь выше, Володя К. (не хочу называть фамилии, но это тот самый Володя К., чью работу, не снимая лабутенов, собственноручно закрасила директор Арсенала Наталья З.), так вот этот художник отчитал меня в социальной сети «Фейсбук» за то, что мои шуточки неуместны в тяжелую минуту, когда вокруг «захват території, рейдерство, взяткі, обман, домінування сили», а его знакомые одесситы страдают от хищнической застройки Французского бульвара. Я так растерялся, что даже как-то не решился сразу ответить уважаемому Володе, что это, вообще-то, в некотором смысле мой Французский бульвар застраивают, что это я в 1967 году ждал с родителями на этой остановке переполненного пятого трамвая из Аркадии и ел мороженое «сливочное» в вафельном стаканчике за 15 копеек, что на месте этого новостроя в 1984 году это я с пацанами пил портвейн из горла, а в тех самых кустах, где стоял фотограф Юра Бойко, снимавший «Свету, вернись!», мне даже неудобно рассказать, что было. Я только ответил:

«Вот идешь по дороге, а на заборе написано «Вася поц», а это на самом деле должно вызывать мысли не о Васе и не о том, что он поц, а о том, что забор по сути своей – порождение частнособственнической психологии, лежащей в основе капиталистической эксплуатации. Так вот, - ну его на х.й, такое восприятие жизни!»

Этот мой ответ лайкнул даже Александр Соловьев, дотоле весьма скупой на лайки к моим постам и каментам. А фошыст Олекса Манн резонно заметил, что «з серьйозними пиками робились жахливі речі (боян, але нікуди не дінешся)».

Кстати, когда-то, году так в 1985, пил я примерно в тех же местах с художником Юрой Лейдерманом напиток водка, в то время весьма среди нас популярный. И Лейдерман, признаюсь, поверг меня в недоумение словами о том, что на выставках современного искусства должно быть так же скучно, как на каких-нибудь научных конференциях. Впоследствии я отчасти понял, что эта фраза – уже сама по себе артефакт, и так к ней и следует относиться, отчасти смирился с этой мыслью, например, для случаев, когда такого рода эскапизм спровоцирован перенасыщенностью контекста спектакулярными художественными ивентами. На безрыбье же хочется именно событийности. В Одессе, где лет пятнадцать не было такого рода общегородского события, мне лично, несмотря ни на что, хочется не герметичного междусобойчика, а фестиваля.

 

Наверное, я не прав, и хочется фестиваля только мне. Может быть, кто-то из кураторов биеннале к фестивалям питает органическое отвращение, как граждане, страдающие айлурофобией, к кошкам. Я вот, помню, всегда до хрипоты спорил с Михаилом Рашковецким, настаивая, что после выставки обязательно нужно устроить пьянку. И не потому, что не имел другой возможности выпить, а потому что коммуникативный потенциал всеобщей пьянки несоизмеримо мощнее коммуникативного потенциала регламентированной панельной дискуссии, хотя его труднее задокументировать и подшить в портфолио. Может быть, не комильфо обременять некоторых почетных гостей малоинтересной коммуникацией с непросвещенными аборигенами и дискомфортными пересечениями с недостойными оппонентами. Может быть, некоторым организаторам проще и приятнее экспонировать стираные полиэтиленовые кулечки, чем опускаться до общения с локальными художниками, людьми неуправляемыми и не слишком продвинутыми, не знающими слова контекстуализм.

Имеют ли кураторы, не любящие художников, а может быть, и само искусство, право реализовать свои кураторские идеи и предпочтения? Конечно же, да! И право устроить выставку, скучную, как конференция, тоже имеют.

Выставка «М. Н. П.» (Музей несуществующих предметов)

Только не надо говорить, что это и есть одесский биеннале. Эклектичность проекта в сочетании с явным креном в сторону нон-спектакулярности и социальной ангажированности, оторванность от реальной картины художественного процесса в Одессе и Украине в целом, создают ощущение фальсификации. Честнее было бы назвать это «биеннале контекстуализма». Или «биеннале левого радикализма». Или «биеннале социального активизма». Тогда не было бы к организаторам никаких претензий. А нишу большого городского события оставьте. Сделали бы они это событие правильным и стерильным, чтоб не пришлось извиняться за не до конца изжитую живопись. Да что там я со своей живописью – даже старый милый проект Юрия Альберта про помощь в ведении быта, и тот на биеннале ощущался несколько неуместным – пропасть между нежным, интимным, таким себе кухонным концептуализмом 80-х и искусством, выполненным в строгом соответствии с актуальными стандартами, очевидна. Ей-богу, от отсутствия, например, моих живописных работ нынешний биеннале бы только выиграл. А я б не обиделся. И даже старое видео с Гурвицем дал, если бы попросили, хотя вне того контекста, в котором оно создавалось, эта работа кажется мне мертвой. Я ж вот злобно вызверился на работу группы Р.Э.П., в стилистике «диванной рекламы» ставящей вопрос о неохваченности профсоюзным движением украинских гастарбайтеров в капстранах Европы, не потому что она оскорбляет мои представления о «настоящем искусстве», а потому что «здесь и сейчас» она просто не может не оставить равнодушным одесского зрителя. Хотя я охотно верю Никите Кадану, что на нее бросались в бессильной злобе польские консерваторы – видимо, «там и тогда» был точно угадан адрес. А кому, кроме самих себя, был адресован одесский биеннале про самоуправление, я, убей меня, не понимаю. Хотя догадываюсь. Хочу в этой связи процитировать одесского критика 90-х Михаила Рашковецкого, имя которого, я думаю, известно кураторам: «Либидозное припадание к Западу рационализуется как стремление к «развитой», т.е. окостеневшей структуре contemporary art. Многие украинские представители этого арта, обитая телом «здесь и сейчас», душою устремляются в чудесные края, где такая структура функционирует. Они видят свои произведения именно в контексте западной культуры... Отсюда надрывные попытки «не отстать» от веяний новейших кодификаций, необычайно похожие на наше советское целеполагание «догнать», результаты которого, конечно, малоинтересны для «обогнавших». Утопичная попытка воссоздания цивилизованной структуры по западному образцу на нашей грешной земле выглядит проектом своеобразной теплицы из слоновой кости, предохраняющей нежные тела и души художников от бурных стихий профанного... Естественно, что такие атрибуты этой теплицы-башни как гранты, иерархия имиджей и цен и т.п., не включаются в сферу профанного». (Михаил Рашковецкий, «Поруганный контекст», 1995 г.)

Выставка «М. Н. П.» (Музей несуществующих предметов)

Дорогие дети! Мы, пережившие постсоветскую травму, хорошо помним так называемую перестройку. В те лихие годы пиком нарождавшегося самоуправления стало появление в так называемой «Литературной газете» модной рубрики «Если бы директором был я». В духе публиковавшейся в этой рубрике писем трудящихся мне хотелось бы перейти от пункта «кто виноват» к пункту «что делать».

Итак, вот мои варианты. Первый я уже озвучил. Но еще раз:

1. Трансформировать такой традиционалистски-репрезентативный жанр, как «биеннале современного искусства» в более ариткулированный проект, сменить вывеску и стать более субъективными и менее компромиссными в реализации инновационных кураторских стратегий. Зачем это называется Одесская биеннале современного искусства? Есть же другие прекрасные названия: «Документа», или, например, «Манифеста». Организуйте в 2015 году четвертый одесский Манифеста современного искусства – с удовольствием посмотрю, если буду в Одессе. Кстати, название можно и свое придумать – вдруг лет через десять станет мировым брендом.

2. Отказаться от претензий на международность и сделать полноценную национальную биеннале современного искусства, модель – американская биеннале Уитни. В Украине аналога нет, и это могло бы стать событием первого ряда на национальном уровне. Нейтральная одесская территория может стать наиболее комфортной коммуникационной площадкой для внутринационального диалога. К такому решению подталкивают и экономические реалии. Не секрет, что бюджет любого мало-мальски заметного интернационального биеннале колеблется с пределах от 5 до 15 миллионов долларов. Бюджет национального биеннале в идеале видится в диапазоне 500 тысяч – миллиона. Для успешного старта бюджет пилота можно было бы уместить в цифру порядка 100 тысяч долларов. Конечно, нынешний бюджет составляет всего 100 000 гривен, но выйти на искомую цифру, как мне кажется, реально, если начать фаундрайзинг уже сегодня.

3. Сделать чисто региональную биеннале, максимально активизировав местную ситуацию, сделав упор на новые имена, показав в ее рамках персональные и ретроспективные проекты. Такой проект будет адекватно описывать реальную картину одесского искусства, его реальный, а не «поруганный» контекст, выполнять системообразующую функцию для местной худ. сцены, вызовет больший зрительский интерес и послужит благородной задаче репрезентации искусства Одессы за ее пределами.

4. Реализовать прошлогоднюю идею Рашковецкого об одесской Маргиналле, сделать абсолютно неформатное событие, используя, в частности, опыт гусевских «Арт-рейдеров». Опять-таки, с ретроспективными программами, с историей одесского арт-брюта, с персоналиями, с городскими фриками и художниками-аутистами и маргиналами. Тоже может получиться вполне интересно.

* пункты 2, 3 и 4 вполне допускают возможность инкорпорации локализированных гостевых проектов без претензии на мировой масштаб.

5. Сказать себе, что и так все хорошо, оставить все как есть и ничего не менять. Самый простой и элегантный путь. Повышает самооценку и способствует улучшению пищеварения.

 

Это – советы постороннего. Прошу не проводить никаких аналогий, я не предлагаю этого в качестве новой генеральной линии и не собираюсь возглавлять процесс или становиться его серым кардиналом. Просто проясняю свою позицию, на случай, если она вдруг кого-то заинтересует.

 

Пы. Сы. Надо отдать должное кураторам – они выдержали генеральную линию своей концепции. К сожалению, одесские художники и зрители в массе своей до нее не доросли. В этой ситуации история предлагает два выхода. Первый – позорное капитулянтство. Сказать «Других писателей у меня нет» (И. Сталин) и работать с теми, которые есть. Второй – мичуринский. «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача». Или, как однажды сказал тот же товарищ Сталин товарищу Крупской, «если вы не успокоитесь, партия найдет другую вдову товарищу Ленину». Кураторы пошли по мичуринскому пути. Если контекст не желает правильно самоуправляться – его больше не поругивают, его игнорируют. Во имя торжества кураторского самоуправления. При таком подходе иконой украинского самоуправления следует считать все ту же Наталию З., которая сама отлично управилась с не вписавшейся в ее концепцию работой упомянутого Вовы К. в киевском Арсенале.

Но реальное самоуправление на одесском биеннале я все же увидел. Правда, за его пределами. В сталинском здании заброшенного заводского клуба в промзоне на Пересыпи проходила выставка «МНП» - Музей несуществующих предметов. Ничего высоколобого, никакой педалированной актуальности и контекстуальности. Объекты, инсталляции, видео, картинки. Смешно, просто, весело, легко, с драйвом, талантливо, немного брутально, сыровато чуть-чуть. Зато живо. Интерактивно, мультимедийно, интердисциплинарно. Очень похоже на мои девяностые. На раннюю «Парижскую коммуну». На Р.Э.П. в ЦСИ Сороса в 2004 году. Похоже по духу. По ощущению свежего воздуха. Без бюджета, без куратора. На чистом энтузиазме. Собрались, как сказал бы художник Вова Кожухарь, «молодые дети». Пригласили друзей из Киева и Харькова. Сделали выставку. Феликс Пустынин пустил этот цыганский табор в пустующий, слегка руинированный клуб с колоннами, метлахской плиткой, рабочим и колхозницей при входе. Не знаю, кто платил за фуршет, но на открытии наливали, и музыка какая-то намечалась. Если хотите увидеть, как выглядит самоуправление в искусстве, обязательно поезжайте туда. Если не увидите, там же есть тест для проверки зрения:

Саша Ельцин. Выставка «М. Н. П.» (Музей несуществующих предметов)

 

 

 

Александр Ройтбурд