Россия приводит в бешенство – бешенство восторга или презрения. «Дернул меня черт с душой и талантом родиться в России» - заметил в одном из писем Пушкин. Но он же писал Чаадаеву: «…клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой ее нам Бог дал». Бунин как-то сказал, что у России два лика: лик зверя и лик подвижника, который молится Св. Дмитрию Солунскому - «Митюшка милый» и плачет от умиления.

Увы, бешенство презрения для нас понятней, чем бешенство восторга. Глядя на разоренный и изгаженный дом мы просто не понимаем, как им могли восхищаться его прежние владельцы. Так, видя мерзкую, опустившуюся старуху мы просто не думаем о том, что она была молода и красива и что ее вполне можно было любить до самозабвения. Поэтому Чаадаев нам ближе, чем Хомяков, а Ерофеев и Сорокин ближе, чем Солоухин или Распутин (не говоря уже об ура-патриотическом официозе). И действительно, чтобы вполне понять людей, когда-то любивших старуху, о которой мы только что говорили, одних рассказов о ее былой красоте мало – нужно увидеть ее портрет.

Русские крестьяне

Таким портретом и являются фотографии Прокудина-Горского. Только, увидев эти фото, по настоящему начинаешь понимать, почему наши предки так любили Россию, почему они умирали за нее, почему они убивали за нее. При взгляде на снимки Прокудина «эти бедные селенья, эта грустная природа» предстают перед нами каким-то невыразимо-прекрасным сном. Настолько прекрасным, что первое впечатление от них – легкий шок: неужели, все так и было? Где эти мощь и простор, лад и смысл, дома и церкви, строенные на века, поля, леса, хлебородные нивы? И главное - люди, люди! Право, достаточно всмотреться в уверенные и отмеченные печатью внутреннего достоинства лица на Прокудинских снимках, чтобы понять, как низко мы пали. Кажется невероятным, что все это могло, по выражению Розанова, «слинять в три дня».

Русские крестьяне

"И главное - люди, люди! Право, достаточно всмотреться в уверенные и отмеченные печатью внутреннего достоинства лица на Прокудинских снимках, чтобы понять, как низко мы пали."

Русские крестьяне

Это понимал и сам Прокудин. Уже будучи в эмиграции (в 20-е, 30-е годы прошлого века), он выступает с лекциями и выставками: «Образы России», «Россия в картинах», «Центральная Россия», обосновывая необходимость этих выставок так: «Единственный способ показать и доказать русской молодежи, уже забывающей или вообще не видевшей своей Родины, всю мощь, все значение, все величие России и этим пробудить столь нужное национальное сознание, — это показать ее красоты и богатства на экране такими, какими они действительно и являлись в натуре, т.е. в истинных цветах».

Маковое поле на Украине

Эти слова мастера тем более актуальны для нас, людей, воспитанных на советском или постсоветском агитпропе. Кстати замечу, что последний еще хуже, чем первый. Ведь если советский агитпроп –  это голое отрицание или туповатый пасквиль, то постсоветский – сусально-тошнотворный лубок, бутафория. Настолько тошнотворный, что раз взглянув на него, искать тот первичный, истинный лик России уже и не хочется – противно как-то.

Однако и советский агитпроп поработал хорошо. Вспомним хотя бы хрестоматийное стихотворение Демьяна Бедного (интересное именно своей типичностью):

Был день как день, простой, обычный,
Одетый в серенькую мглу.
Гремел сурово голос зычный
Городового на углу.
Гордяся блеском камилавки,
Служил в соборе протопоп.
И у дверей питейной лавки
Шумел с рассвета пьяный скоп.
На рынке лаялись торговки,
Жужжа, как мухи на меду.
Мещанки, зарясь на обновки,
Метались в ситцевом ряду.
На дверь присутственного места
Глядел мужик в немой тоске,
- Пред ним обрывок "манифеста"
Желтел на выцветшей доске.
На каланче кружил пожарный,
Как зверь, прикованный к кольцу,
И солдатня под мат угарный
Маршировала на плацу.
К реке вилась обозов лента.
Шли бурлаки в мучной пыли.
Куда-то рваного студента
Чины конвойные вели.
……………………………………

 

Без таких стихотворений была бы невозможна и нынешняя профанация. Как говорится: из той пыли родилась эта грязь. Нет смысла полемизировать с Демьяном Бедным, достаточно посмотреть на снимки Прокудина, чтобы почувствовать всю лживость советского пииты. И опять-таки, достаточно посмотреть на снимки Прокудина, чтобы почувствовать достоверность следующего описания русского города из Мельникова-Печерского:

«...ровно тянул его к себе невидимыми руками этот шумный и многолюдный город-красавец, величаво раскинувшийся по высокому нагорному берегу Волги.
   Город блистал редкой красотой…На ту пору в воздухе стояла тишь невозмутимая, и могучая река зеркалом лежала в широком лоне своем... И над этой широкой водной равниной великанами встают и торжественно сияют высокие горы, крытые густолиственными садами, ярко-зеленым дерном выравненных откосов и белокаменными стенами древнего Кремля, что смелыми уступами слетает с кручи до самого речного берега. Слегка тронутые солнцем громады домов, церкви и башни гордо смотрят с высоты на тысячи разнообразных судов от крохотного ботика до полуверстовых коноводок и барж, густо столпившихся у городских пристаней и по всему плесу... Огнем горят золоченые церковные главы, кресты, зеркальные стекла дворца и длинного ряда высоких домов, что струной вытянулись по венцу горы. Под ними из темной листвы набережных садов сверкают красноватые, битые дорожки, прихотливо сбегающие вниз по утесам. И над всей этой красотой высоко, в глубокой лазури, царем поднимается утреннее солнце.
     Ударили в соборный колокол - густой малиновый гул его разлился по необъятному пространству... Еще удар... Еще - и разом на все лады и строи зазвонили с пятидесяти городских колоколен. В окольных селах нагорных и заволжских дружно подхватили соборный благовест, и зычный гул понесся по высоким горам, по крутым откосам, по съездам, по широкой водной равнине, по неоглядной пойме лугового берега. На набережной, вплотную усеянной народом, на лодках и на баржах все сняли шапки и крестились широким крестом, взирая на венчавшую чудные горы соборную церковь...»[1].

Типичный русский провинциальный город

 

Вряд ли может быть лучший комментарий к снимкам Прокудина-Горского, чем эти строки великого писателя. Верно и обратное – вряд ли могут быть лучшие иллюстрации к романам того же Мельникова-Печерского (да и не только его), чем снимки Сергея Михайловича.

Кем же был человек, оставивший нам столь богатое и поистине уникальное наследие? Сергей Михайлович Прокудин-Горский родился в 1863 году, в городе Муроме Владимирской губернии, умер в 1944 в Париже (в «Русском доме»), похоронен на Сент-Женевьев-де-Буа. Принадлежал к старинному дворянскому роду, владевшему сельцом Фуниковой Горой (в Покровском уезде Владимирской же губернии)[2].

О юности Прокудина-Горского известно мало. Вероятно, он учился в Александровском лицее[3], а в дальнейшем получил химико-технологическое образование (возможно даже, что Сергей Михайлович слушал лекции Менделеева). Изучал живопись в Императорской Академии художеств. В конце 80-х он завершает свое образование в Берлине и Париже, учится у химиков и изобретателей Жюля Эдме Момене и Адольфа Мите. В лаборатории последнего Прокудин и начал свои опыты по цветовоспроизведению.

С. М. Прокудин-Горский

В 1890 году Сергей Михайлович женится на Анне Александровне Лавровой (1870 -1937), дочери отставного генерал-майора Александра Степановича Лаврова, директора Высочайше утвержденного Товарищества Гатчинских колокольных, медеплавильных и сталелитейных заводов. Тогда же Александр Степанович делает своего зятя директором правления этого Товарищества[4]. Следует отметить, что А. С. Лавров, состоявший в Императорском русском техническом обществе (ИРТО)[5], был виднейшим русским металловедом, одним из создателей отечественной сталепушечной промышленности.

С деятельностью ИРТО связаны и первые шаги Прокудина-Горского как самостоятельного ученого. В 1898 году он становится членом фотографического отдела ИРТО, организованного еще в 1878 году Менделеевым, и выступает на заседании последнего с докладом «О фотографировании падающих звезд (звездных дождей)». Тогда же он организует Курсы практической фотографии при ИРТО.

В августе 1901 года Сергей Михайлович открывает в Петербурге «фотоцинкографическую и фототехническую мастерскую» с испытательной лабораторией. В 1902 году Прокудин-Горский впервые сообщает о новом, разработанном им методе цветной фотографии, а уже в 1905 он, по отзывам печати, «восхищает своими цветными проекциями Петербург и Москву, превзойдя как химик сам, своего учителя Мите»[6].  В то же время, Сергей Михайлович совершенствует свой метод съемки, посещает Париж, Берлин, Вену, Лондон, где знакомится с европейскими достижениями в области цветной фотографии. Он выступает на международных конгрессах по прикладной химии, участвует в фотовыставках. И его работы не остаются незамеченными. Прокудин получает жетон за лучшие работы в Ницце, золотую медаль в Антверпене за «снимки в красках непосредственно с натуры». В том же 1906 году фотографический отдел ИРТО избирает Прокудина своим председателем.

В это время Прокудин начинает заниматься пейзажной и портретной фотографией, делает цветные снимки Шаляпина, Толстого. Мастер не стремится к художественности, напротив, по его мнению «фотография все-таки искусство протокольного характера», ее смысл в том, чтобы «оставить точный документ для будущего»[7].

Украинка

В 1908 году Прокудин-Горский, на выставке русских фотографов в Академии Художеств, демонстрирует на экране проекции своих работ. Этот показ стал настоящим триумфом мастера. Каждая его работа встречалась рукоплесканиями. Среди зрителей присутствовали и члены императорского дома. Сергея Михайловича пригласили в Царское Село, где он показал свои работы самому царю.

Николая настолько впечатлили снимки Прокудина, что он помог осуществить мастеру его давнюю мечту – «запечатлеть все достопримечательности Отечества в натуральных цветах». По Высочайшему повелению Прокудину-Горскому предоставили пульмановский вагон, маленький пароход с командой (для работы на реках), а также моторную лодку. Для поездок по Уралу Сергею Михайловичу дали автомобиль Форд, специально оборудованный для бездорожья. Прокудину были выданы документы, обеспечивающие поддержку властей на местах. Примечательно, что при этом собственно съемки делались за счет самого Прокудина[8].

Пароходик Прокудина-Горского у пристани маленького городка на реке Чусовой

После каждой экспедиции Сергей Михайлович показывал свои фотографии Министру путей сообщения, а затем в Царском Селе Государю. Результатом этих поездок и стала знаменитая коллекция видов России. Засняты были:

«1 Мариинский водный путь

2 Туркестан

3 Бухара (старая)

4 Урал в отношении промыслов

5 Река Чусовая от истока

6 Волга от истока до Нижнего Новгорода

7 Памятники, связанные с 300-летием дома Романовых

8 Кавказ и Дагестанская область

9 Муганьская степь

10 Местности, связанные с воспоминаниями о 1812 годе (Отечественная война)

11 Мурманский железнодорожный путь

Кроме того, сделано было много снимков Финляндии, Малороссии и красивых мест природы»[9].

 

Во время Первой Мировой Прокудин-Горский активно работает на оборону, в частности обучает пилотов методам аэрофотосъемки.

Разумеется, Сергей Михайлович не мог принять большевистской власти. И хотя последняя заигрывала с ним – он был назначен профессором фотоинститута, созданного по указанию Луначаского, проходили выставки его работ, Прокудин-Горский в 1918 году через Финляндию и Норвегию покидает Россию[10].

Сначала он попадает в Англию, где возобновляет, начатые еще на Родине, эксперименты с цветной пленкой, потом переезжает в Париж, где вместе с сыновьями организует ателье, с забавным названием – «Ёлка». В 30-е годы Прокудин отходит от дел[11] и начинает заниматься просветительской деятельностью. Именно тогда он выступает с лекциями и организует выставки: «Образы России», «Россия в картинах», «Центральная Россия», о которых мы говорили в начале статьи.

Такой была эта прекрасная и трагичная жизнь. Глядя на снимки Прокудина-Горского мы понимаем, что потеряли люди его поколения, понимаем, что потеряли мы. Повторюсь – без снимков мастера это понимание не было бы таким полным и отчетливым. Воистину, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

И последнее – в 24 году Бунин написал статью о смерти Ленина, где отзывался о современном ему состоянии умов так: «мир настолько сошел с ума, что еще спорят – является ли этот человек (Ленин) благодетелем человечества или нет». С тех пор не так и много изменилось – спор, о котором писал Бунин, продолжается  и сейчас. Думаю, что фото Сергея Михайловича могут немало способствовать его окончательному разрешению. Надо просто смотреть и видеть.

 

 Дмитрий Гламазда