С 11 октября в Bereznitsky Project Space представлена инсталляция Марты Ващук «Присутствие в отсутствии».

 
Не секрет, что современное искусство в эпоху «поп-вкуса» грешит навязчивостью своего присутствия. Его становится слишком много, оно превращается в «арт-продукт», предназначенный для массового потребления – яркий, «вкусный», привлекательный, предсказуемый в своей провокационности и раздражающий в своей визуальности. В балансировании между массовым и элитарным эстетическим запросами выстраивается драматургия его развития на протяжении больше чем полвека. С тех пор, как общество потребления осознало себя как таковое, искусство обеспокоено своим местом в этом процессе. Потребляется все – люди, вещи, отношения, ценности, в том числе и художественные. Но как же быть с искренностью эстетической мотивации? То, что делается под воздействием внутреннего импульса, не может напоминать конфету в яркой упаковке, оно должно быть сложным, тонким, нечитабельным. В идеале – даже не произведением, легко перевоплощающимся в товар, но инсталляцией, жизнь которой ограничена длительностью выставки. Собственно, из этого хода от противного, исключения себя из конвейера потребления и выросло современное искусство… 

Новый экспериментальный проект Марты Ващук – тоже, в своем роде, установление препятствий к легкому, инерционному восприятию. Зритель должен пройти определенную дистанцию и понять, что он все-таки ничего не понимает, но зато все еще что-то чувствует... К этому коммуникационному коллапсу и стремятся художники последнего поколения, заставляющие зрителя самого «пережевывать» свою «духовную пищу». Ориентация на чувство может стать путеводной нитью в тотальной инсталляции Ващук, где в качестве медийных поверхностей использованы стены галереи. А в качестве цветовой субстанции – черные целлофановые пакеты. 

Эта практика установления внутренней тишины, опыт чистого присутствия даже внешне резонирует с минималистскими стратегиями. Присутствие внутреннего в отсутствии внешнего: название намекает на преодоление пресловутого «кризиса репрезентации» – то, что мы видим, и не пытается что-либо репрезентировать, в этом «онемении» видимого, пожалуй, и заключается главная задача художника. Визуальная аскеза, черно-белые абстрактные объекты просто наличествуют в пространстве, не пытаясь нам по-привычке что-либо сказать. В классическом минимализме «инстанция смысла» упраздняется в принципе. Минималистские объекты – сосуд пустоты: они не подразумевают чего-либо, не рассказывают историй, не участвуют во всеобщем спектакле…

Минимализм в своих новых версиях, таких, как эта, еще не достиг просветленного состояния или уже его утратил: в том, что мы видим, подразумевает неуловимый осадок смысла. В инсталляции витает дразнящая сюрреалистическая ассоциативность – то ли с потоком сознания, то ли с каллиграфическим потоком текста – хаотичным потоком значения, которое наша культурная традиция старается ограничить определенными рамками смысла. Зрелище напоминает метафизические декорации сновидения. Тем не менее, составляющие этого целого, как и прежде, жестко соблюдают дистанцию по отношению к зрителю: для них важно только их собственное присутствие. Их экспансия, скорее, пространственного свойства – черно-белые фракции превращают стены галереи в замкнутую эстетическую вселенную, застывшую если не в безмятежном и медитативном безмолвии, то в уставшем состоянии окаменевшей магмы… В дистанции этой внутренней вселенной по отношению к окружающей реальности, видят предпосылки «воскрешения ауры» – она воскресает якобы внутри самой инсталляций, внутри ее пространства. Так ли это? Сложно сказать, так как наличие ауры зафиксировать невозможно, в нее можно лишь поверить – увидеть умозрительно. Тем не менее, у нас есть шанс поддаться этому прекрасному заблуждению. Оно ценно для зрителя современного искусства – особенно теперь, когда ему авторитетно и безапелляционно заявляют, что «массовым стало все»…

Виктория Бурлака