Художнику, фотографу, стрит-артисту, автору объектов и инсталляций Роману Минину подходит определение «широко известен в узких кругах». Несмотря на то, что он является заметным участником художественного процесса в Украине, работы художника принимали участие далеко не во всех масштабных выставочных проектах последних лет. Это связано с тем, что искусство Минина вызрело не на территории contemporary art, хотя сейчас безусловно является его составляющей, а скорее связано с художественной традицией. Кроме того, его этические воззрения часто находятся в оппозиции по отношению к моделям поведения и идеологическим нормам, принятым внутри художественного сообщества современного искусства. Не лишенный противоречий статус художника выделяется как на фоне художников-постмодернистов, мастеров старшего поколения, так и на фоне социально-критических художников-прагматиков помоложе, находится как будто в стороне и от «классиков», и от «критиков», стремясь таким образом к новому уровню мировосприятия.

Роман Минин известен, в первую очередь, как автор работ на шахтерскую тему. Художнику удалось создать не просто чрезвычайно масштабный цикл, но и своеобразную антологию шахтерской жизни. Образ шахтера является для Минина не просто символом, смысл которого имеет различный диапазон метафорических прочтений: от символа христианского подвига смирения до современной науки «Data Mining» – поиска информации в мире информации, а претендует на роль, как выражается сам автор, «антропоморфного архетипа». В то же время работы художника носят действительно остросоциальный характер, являются наглядной иллюстрацией эксплуатации человека в капиталистической рыночной системе. В 2008 году его выставку в Донецке закрыли с большим скандалом, местные чиновники тогда собственноручно снимали картины со стен Донецкой обладминистрации, сетуя на то, что Минин порочит «светлый образ» украинского рабочего.

Роман Минин

 

Сергей Канцедал Ты родился на Донбассе в семье шахтеров, как получилось, что ты стал художником?  

Роман Минин У меня с детства были способности к рисованию, я много времени проводил за этим занятием. В школе все решили, что я художник, решили за меня — я для этого ничего не делал, но мне это было удобно, помогало мне в жизни и настолько гармонично прижилось ко мне, что я не сопротивлялся. Тем более, что я мог нарисовать все что угодно и в любое время года, независимо ни от чего. Единственное, что я не любил рисовать — это наколки.

 

- А просили?

- Постоянно. В то время в Донецке очень активно развивались различные преступные группировки, в моем случае это были два местных объединения, и каждому нужно было выбирать, к какому из них ты принадлежишь, в том числе и мне. Но я ни с кем не бегал и никого не выбрал, потому что я – художник (смеется).  

 

- А шахтеров ты как стал рисовать?

- С раннего детства папа меня водил на шахту, показывал, что, как и зачем там работает. Наверняка он был уверен, что я буду шахтером и поэтому заранее мне все рассказывал. Я даже точно не знаю, в каком поколении я шахтер, но, как минимум, начиная от моих бабушек и дедушек все были шахтерами.

Не так давно был обнаружен в вещах моей покойной бабушки рисунок, на котором явно видно, что без угольного комбайна и шахтёров под землёй картина мира не складывается, с этим нужно родиться.

 

Детский рисунок. 1985

- А уже будучи в сознательном возрасте, когда ты впервые обратился к этой теме? 

- Первая работа про шахтеров появилась в 2004 году благодаря оранжевой революции. Я написал картину, где шахтеры сидели и рассматривали агитационные листовки, думая, за кого им голосовать, но чего-то не хватало. Тогда я добавил надпись: «В забой или в запой?». Получился и плакат, и картина, где достаточно примитивный рисунок дополнен текстом.

 

В забой или в запой?. Из серии «Шахтерский фольклор». 2007-2011 

 

- Если я не ошибаюсь, именно из-за этой картины скандально закрыли твою выставку в Донецке? Почему?

- Это был акт цензуры, рудимент коммунизма. После закрытия выставки были также заказные статьи, которым многие, как это ни странно, поверили. У нас люди охотней верят в "страшилки", что я, продав одну работу, могу кормить 12 шахтёрских семей целый год, и при этом обливаю их грязью — этот бред можно найти в интернете.  

 

- А шахтеры как воспринимают твои работы? Им, конечно же, не нравится?

- Конечно, нет. Потому что для, того чтобы шахтерам понравилось, нужно делать искусство не про шахтеров, а для шахтеров. 

 

День шахтера. Из серии «Шахтерский фольклор». 2007-2011

 

- Какую роль для тебя играет традиция в искусстве?

- Человек создал декоративные узоры, которые связаны с местом, где они созданы, и являются аутентичными, несут важную информацию, в которой я вижу что-то большее, чем просто квадратики и треугольнички — это язык даже не символов, а язык природы, язык древности. Глубже и умнее в изобразительном искусстве ничего нет.

Создание антропоморфного архетипа, которым я занимаюсь, есть тоже в чем-то фольклорная традиция. Я, к примеру, создаю архетип шахтера, потому что я родился на Донбассе. Если человек жил на маяке и всю жизнь рыбачил, его архетип будет с хвостом и плавниками (смеется).

 

Последний бой за любовь. Из серии «Шахтерский фольклор». 2007-2011 

 

- Для тебя шахтер — это не просто образ, это скорее символ, не так ли?

- Это символ, которого нет. Но не мог же он исчезнуть с развалом СССР — люди остались, шахтеры остались, а символ что — умер? Получается, что я cвоим искусством искал этому символу своеобразный выход из сложившейся ситуации, в которой он оказался, ситуации потери ориентиров. Однако я хотел не просто дать ему новый толчок, но и придать ему более глобальное значение, сделать его архетипом космополитического характера.

Если бы я не видел людей, которые талантливы, но они шахтеры, я бы не занимался этим. Я вижу в этом подвиг христианского смирения и философский взгляд на жизнь, простое отношение к себе, которое можно противопоставить индивидуализму. Каждый фильм сейчас пробуждает в человеке это воспаленное Я, поиск счастья, несмотря ни на что, всеми возможными способами: делай, что хочешь, но ты просто обязан быть счастливым. К шахтерам это не относится, они, как мне кажется, не обладают этим воспаленным Я.

 

- Вспоминается Андрей Тарковский, который говорил, что «в жизни есть вещи важнее, чем счастье».

- Да, можно даже сказать, что шахтеры приносят себя в жертву. Дело в том, что раньше личное счастье каждого складывалось в общак. Я говорю об этом без ностальгии, просто хорошо, когда имеются такие социальные отношения между людьми, и человек готов жертвовать чем-то ради общего блага.

Если посмотреть первую часть фильма Владимира Молчанова «Забой», снятого в начале 90-х годов во время так называемых «шахтерских революций», то там шахтеры выглядят полноценными членами общества. Они борются за свои права и никого не боятся. Во второй части, снятой недавно, шахтеры запуганные и всего боятся, они как будто стали рабами. Получается, что тогда они не были рабами, а сейчас стали.

Из серии «Символ веры». 2010

 

- Ты не считаешь, что ситуацию, в которой оказались шахтеры в Украине, нужно критиковать, используя искусство как инструмент борьбы?

- В период, когда я работал над серией картин «Шахтерский фольклор», я был исполнен любви больше, чем сейчас, хотел скорее оправдать действия шахтеров. Если они так живут, значит в этом есть какой-то смысл, я пытался найти этот смысл и полюбить то, что они делают. А серия фотографий «Гори все синим пламенем» или «Donetskus bacillus» представляет собой уже более критический взгляд на происходящее, здесь мне хотелось создать эстетическую картинку, но с более проявленным политическим подтекстом.

Из серии «Гори все синим пламенем». 2012  

 

- Давай проследим хронологию «шахтерского цикла». Получается, что от достаточно традиционных в формальном решении, не лишенных повествовательности масштабных живописных картин «Шахтерского фольклора» ты пришел к художественному обобщению работ серии «Символ веры», где образ шахтера cтановится более символичным?

- В серии «Символ веры» образ шахтера приобретает ярко выраженный сакральный характер, становится конкретным символом, символом веры, не религии, а именно веры.

Из серии «Символ веры». 2010

 

- Потом ты стал работать над проектом «План побега из Донецкой области», в котором обращаешься не только и не столько к образу шахтера, сколько к необычайно актуальной в последнее время для Украины теме побега, что заставляет рассматривать данный проект в некотором смысле обособленно от цикла работ на шахтерскую тематику. Ты так не считаешь?

- Да, тема побега более интернациональна.

 

- Не мог бы ты обозначить границы этого проекта?

- Их нет. Самая главная работа — это диптих «План побега из Донецкой области», состоящий из двух многофигурных графических композиций. Данное произведение несет в себе основную идею проекта, которую нужно донести до зрителя, что сейчас сделать очень непросто, потому что присутствует много отвлекающих моментов. В этом смысле тиражирование данной работы помогает мне в этом. Остальные работы проекта скорее сопутствуют ей, помогают сделать так, чтобы зритель попал в другую реальность, в донецкую реальность.

План побега из Донецкой области. 2012

 

- А как насчет эпатажа? В рамках проекта «План побега из Донецкой области» ты предлагал донецким «фараонам» устроить пышные похороны в терриконах, для чего и создал эскизы саркофагов, которые показал на выставке.

- Саркофаги — это не эпатаж, эпатаж — это сделать трехметровый шар из навоза и, одевшись в костюм жука, катить его на Киев (смеется).

 

Эскизы саркофагов для донецких фараонов. Из проекта «План побега из Донецкой области». 2012

 

- «План побега из Донецкой области» не лишен мистификаций, чего только стоят зашифрованные надписи...

- В детстве я очень любил шифровать буквы и придумывать язык, который никто не понимал, это классная и интересная игра. А план побега у каждого — свой, и поэтому должен быть секретным, вот я и зашифровал его, хотя на самом деле по сложности — это первая степень шифровки и при желании тексты в работах легко поддаются прочтению.

Из проекта «План побега из Донецкой области». 2012 

 

- Можно с уверенностью сказать, что ты занимаешь в некотором смысле обособленное место в контексте актуального искусства, оставаясь как-будто в стороне от процессов, в нем происходящих?

- Да, я считаю, что такая позиция в некотором смысле более крепкая. Когда в XVII веке корабли, груженые картинами, плыли захватывать колонии от имени католической церкви, уже в то время искусство обслуживало какую-то власть, в данном случае религию. Так было всегда. Сейчас не исключение, может кто-то об этом не догадывается, но я это знаю и не забываю об этом никогда. В таком случае я хочу играть в эту игру не то чтобы по своим правилам, но по крайней мере не по их правилам.

В социально-ангажированном искусстве, например, существует много собственных правил, а также интересных приемов и находок, художественных, но, в первую очередь психологических, которые можно позаимствовать. Сейчас психология стала играть ведущую роль в современном искусстве, современное искусство — это коктейль, и от того, сколько мы туда нальем политики, психологии и художественных находок, зависит результат. Я тоже использую приемы такого коктейля, однако мне интересно сделать какой-то свой коктейль. Это легко можно объяснить с помощью метафоры. К примеру, открылся новый бар на углу, где готовят коктейль, в который входит водка, кофе и молоко. После этого в городе открывается еще несколько таких же баров, где готовят такой же коктейль. Потом еще и еще, в эти бары ходит большое количество людей и коктейль пользуется популярностью. Однако мне интересно готовить коктейль по своему рецепту, самому встречать пусть не многочисленных, но постоянных клиентов, быть уверенным, что им нужно именно то, что делаю только я. Этот подход во многом перспективней.

 

Из проекта «План побега из Донецкой области». 2012 

 

- Ты также один из тех художников, который не комплексует по поводу любви к рисованию, хоть это сейчас и, мягко говоря, уже не модно?

- Это у нас не модно. Проблема в том, что мир очень большой и то, что не нужно у нас, не всегда не нужно вообще. В мире есть куча людей, которые хорошо рисуют, у нас не понимают, что на каждое искусство есть свой зритель. Мы постоянно думаем, а что же правильно в искусстве? Да все правильно, делайте все. Хотите делать современное искусство, делайте, но не мешайте ребятам с этюдниками. Это совершенно другой вид спорта, почему не конфликтуют футболисты и теннисисты, они дружат, потому что они занимаются разными видами спорта, а у нас везде присутствует двоичность, это хорошее, а это плохое и т.д.

 

- В твоих работах про шахтеров много отсылок к христианству. Насколько шахтеры религиозные люди?

- Шахтеры религиозные, потому что атеистов в окопах под огнем не бывает. Однако я лучше бы назвал их не религиозными, а верующими. То, что вера нужна, — в этом нет сомнений, а вот с религией спорный вопрос. Если сравнить, к примеру, францисканцев и бенедиктинцев, первые больше похожи на верующих, а вторые на религиозных. Я могу говорить об этом, потому что я несколько лет занимался росписью храмов и видел церковную жизнь изнутри, видел много хорошего и много такого, про что даже рассказывать не хочется.

Эскиз росписи мемориального комплекса, посвященного погибшим шахтерам. 2008

 

- В последнее время ты активно занялся фотографией…

- В фотографии мне нравится балансировать на грани реальности и иллюзии, которую я привношу в нее с помощью изображений, которые наношу на пленку. Получается, что это и не реальность, и не картина, а что-то среднее, я бы даже сказал что-то третье, что получается в результате этого соединения.

 

- А харьковская школа фотографии оказала на тебя какое-то влияние?

- На меня она повлияла в смысле полной свободы с работой над изображением, я апеллирую к ней не как фотограф, а скорее как художник. В этом смысле она, конечно же, оказала на меня воздействие, показала, что фотографию можно использовать совершенно по-разному.

Из серии «Donetskus bacillus». 2012 

 

- Также ты известен как стрит-арт художник, но, насколько я знаю, ты хотел бы прежде всего иметь возможность реализовывать масштабные монументальные росписи про шахтеров в городском пространстве.

- Как говорил Пушкин, «Прекрасное должно быть величавым». Моей давней мечтой является создание синдиката муралистов Украины, усилия которых можно было объединить для того, чтобы заниматься масштабными росписями в публичных пространствах. Кроме того, я просто очень люблю монументальное искусство, мне нравится работать с масштабными многофигурными композициями, но, к сожалению, реализовать такие проекты в Украине очень сложно.  

 

- А сколько работ с шахтерами тебе все-таки удалось реализовать?

- Несмотря на то, что у меня было много возможностей рисовать шахтеров на стенах, я этого не делал, поскольку не видел для них подходящего контекста. Например в Харькове, где я сделал много работ во время стрит-арт фестивалей, на мой взгляд, такому символу не место.

Гомер. 2010

 

- Прокомментируй ситуацию, сложившуюся вокруг фестиваля стрит-арта и с харьковским стрит-артом вообще (может, правильнее назвать это мурализмом). С одной стороны власть перестала давать разрешение на росписи стен, а с другой — в среде некоторых представителей харьковского арт-сообщества сложилось негативное отношение к стрит-арту. Не мог бы ты прокомментировать эту ситуацию?

- Как показывает опыт революций, не нравится всегда меньшинству. Однако, когда меньшинство говорит, складывается ощущение, что это исходит от масс. На самом деле в этом нет массового явления, а протест против харьковского стрит-арта исходил от нескольких людей, которые находятся «у руля» массовым сознанием в медийном пространстве современного искусства. То, что это происходит — на самом деле хороший знак, это говорит о том, что харьковское стрит-арт-движение набрало весомости, привлекая внимание людей, которых оно в какой-то степени даже потеснило в информационном пространстве, и они пытаются этому воспротивиться, что само по себе нормально.

Странник. 2011

 

- А что будет дальше?

- Дальше ничего. Можно сказать, что в итоге никто не победил, если в данном случае вообще уместно говорить о победе. Ни те художники, которые выступали с критикой, потому что больше стрит-арт в Харькове не развивается и нет повода для разговоров в интернете. Ни художники, которые способствовали развитию этого движения и которые не получили в дальнейшем площадки для самореализации. Ни, тем более, власть, которая, санкционировав сверху закон, в связи с которым каждый эскиз должен быть ею одобрен, не получила новых идей, которые могли бы прийти на смену композициям с цветами и пейзажами старого Харькова. От разобщенности по данному вопросу на самом деле не выиграл никто, а только было потрачено время. За это время мы могли изменить город, чтобы он куда-то двигался, чтобы появлялись новые работы, которые могли бы опять-таки мобилизировать художников не просто к разговорам в интернете, а к действиям. Так или иначе, фестиваль стрит-арта, и данная ситуация это только подчеркивает, был определенным мотиватором — для кого-то в одном смысле, для кого-то — в другом.

Я признаю свою ошибку в том, что я неправильно назвал фестиваль, нужно было назвать его не фестивалем стрит-арта, а фестивалем мурализма, но я отталкивался от того, что это фестиваль уличного искусства, в котором должны были принимать участие не только художники, просто «подтянулись» только художники. Я говорил о стрит-арте не как о форме социального протеста, а как об уличном искусстве, о мурализме, для которого характерным является не нелегальный принцип, а работа с помощью специальных приспособлений и строительных лесов.

Из серии «Лузерам снится война». 2010

- А табу в искусстве для тебя, в первую очередь, с чем связаны?

- Не бить зрителя ниже пояса. Когда ты, например, показываешь фаллос зрителю, то это чистая физиология, независимо от того, кто этот человек, это всегда работает. Такие приемы психологического удара я сознательно не использую, потому что считаю, что это нечестно. К примеру, перформанс Марины Абрамович, когда она сидела напротив зрителя и смотрела ему в глаза, это тоже чистая физиология, а точнее воздействие на нее. Я художник другого жанра. На украинский изобразительное искусство переводится как «образотворче мистецтво», это очень хорошая формулировка и она мне подходит, мне нравится создавать образы, а не вырывать из человека душу.

 

 

Сергей Канцедал