Интервью со скульптором Александром Князиком в рамках проекта «Смутная алчба-2».

 

 

– Какие события в художественной жизни Одессы в 2010 году запомнились, вызвали интерес? В каких выставках, акциях, пленэрах участвовали вы в том году?

– Из событий художественной жизни… Мне трудно сказать – было вообще много выставок. Я думаю, что не все равноценны. Я не могу выделить ничего такого суперзначительного, что бы меня так задело до глубины, поэтому я на это вопрос не могу ответить. А сам я участвовал в одной выставке в Музее современного искусства в прошлом году, это была персональная моя выставка.

 

– Повлиял ли кризис на художественную жизнь? Уменьшилось или увеличилось количество выставок в городе, покупок и коллекционеров?

– Я думаю, что повлиял на художественную жизнь, бесспорно. Те, кто собирались покупать, стали более осторожны. Но что касается лично меня, то как раз у меня был в этом смысле удачный год. У меня было несколько работ приобретено с выставок, потом я делал другие работы. На мой взгляд, кризис полезен для художника, потому что это, как всякий стресс, заставляет задуматься, чем ты занимаешься и что ты делаешь. И становится сразу понятно, что художник не должен, на мой взгляд, сидеть и ждать заказов. Он должен работать сам. И предлагать обществу то, что интересно ему. И в этот кризисный год стало понятно, что этим занимается очень мало людей. Я думаю, что это главный вывод из кризиса.

 

Дева

– Не будем уходить от личной биографии. Какие события в формировании стиля, направления, в котором вы работаете, художественного мировоззрения были для вас ключевыми? Встречи, книги, учителя, сформировавшие вас.

– Должен сказать, что я очень поздно стал формироваться как художник. Годы, проведенные мною в учебе в киевском институте, – это были очень тяжелые годы. Я могу их вспоминать с любовью, как любые студенческие годы, но с точки зрения искусства, это были пустые годы. Это годы, когда я получил ложное представление о том, что такое искусство. И потом всю оставшуюся жизнь я из себя это выдавливал… Для меня большой школой были симпозиумы, которые были всесоюзными, проходили чаще всего в Прибалтике. И потом – общение с другими скульпторами, которых я встречал на симпозиумах, когда обменивались впрямую – взглядами, методами работы. И вот это, скорее, было для меня школой. Это первое. Второе – конечно, я, как почти все мы, был отрезан от мирового искусства, потому что я никуда не ездил. Не то что невыездной – невозможно было, никуда не ездил. Я впервые поехал за границу и посмотрел, что такое, вообще, скульптура, античная, и вообще древняя, которую я люблю. Я страшно люблю древнерусскую скульптуру и архаическую. И вот я впервые увидел архаику в 1990 году, когда я впервые поехал за границу. Это был сначала Египет, потом Греция, ну, и так далее. Это совершенно потрясающе. Я, конечно, понял, что если бы я все это видел раньше, я был бы просто другой художник.

 

– В Одессе, да и в Украине в целом, сформировалась группа художников, работы которых продаются, выставляются в престижных галереях, за рубежом. В 2010 году появилась группа новых имен, молодых художников. Могли ли бы вы выделить кого-либо из современной молодежи?

– Нет. Из современных молодых скульпторов я никого не выделю. По-моему, самый для меня молодой и продвинутый – Миша Рева. А из более молодых – я не знаю. Это для меня загадочные личности.

 

– А почему вообще так мало скульпторов при том огромном количестве живописцев, которые есть в Одессе? Ведь скульпторов раз-два – и обчёлся.

– Во-первых, скульптура настолько специфическая вещь, что она требует больших затрат. Затрат материальных. Я не говорю уже о творчестве – творческие затраты везде, и в живописи, и в графике… А вот материальные затраты… И потом, востребованность скульптуры в обществе, конечно, есть, но значительно меньше, чем живописи, на мой взгляд. Живопись традиционно более востребована. Сейчас, когда подавляющее большинство молодых художников смотрят, я не боюсь этого сказать, на искусство как на источник доходов… Я просто это наблюдаю. Еще раз говорю, что в этом году, в последние годы я не увидел никого, кто бы действительно был предан искусству как таковому. Среди скульпторов, среди живописцев. Ну вот, и люди делают то, что они делают. Они делают в ресторанах какие-то фигуры странные, какие-то маски непонятные, к скульптуре мало имеющие отношение. Это вещи, может быть, дизайнерские, но это, в основном, вещи, которые востребованы практическими местами – ресторанами, какими-то людьми… Декор помещения, Причем это очень слабый декор.

 

Одесса-мама

– Традиционный вопрос для всех: где и за сколько продавались ваши работы в этом году? Есть ли постоянные клиенты – галереи, коллекционеры?

– Галерей нет. Я вообще продавал всегда очень мало работ, и то в последние годы. В последние годы буквально появилось несколько собирателей. Один из них действительно много у меня купил в прошлом году, и в позапрошлом работ двадцать. Это много. За сколько я продал? Порядок? Где-то две тысячи долларов. Я продал те две работы, которые были у меня в Музее современного искусства Одессы на выставке.

 

– Мировое искусство уже не только в репродукциях присутствует в Украине. Влияет ли это на ваше творчество? Может ли сегодня Украина что-то предложить мировому искусству?

– Я в этом смысле смотрю очень пессимистично, потому что тот уровень искусства, который есть у нас в столице украинской, на мой взгляд, совершенно ужасающий. Это даже и в живописи, которую я меньше знаю, а в скульптуре особенно. Достаточно посмотреть на один памятник Черноволу, который стоит у входа в Украинский музей в Киеве, – и там всё понятно. Это самое плохое, самое худшее качество вообще – литературщина, безвкусица, все что хотите. И я думаю, что это будет усугубляться по одной причине: потому что украинская школа скульптуры и искусства вообще – зиждилась всегда на ложных принципах. Эти принципы представляют из себя соответствие натуре. Чем ближе к натуре, тем лучше как бы. Это было всегда. Сейчас есть люди, которые пытаются выскочить, но это люди, которые делают вообще черт знает что, – это вне рамок искусства. А главное заключается в том, что в силу обстоятельств художники, которые учатся, кончают наши учебные заведения, уже перестали ездить в Москву и Питер. Это, прежде всего, в силу материальных обстоятельств. А там совершенно другой уровень. Просто другой. И ничего близко пока в Украине нет. Пока что это деревенское всё, это уровень деревенский.

 

– Пинчук, вручив премии молодым украинским художникам, видоизменил сейчас характер конкурса, сделав его международным, что вызвало много критики в Украине. Нужны ли, на ваш взгляд, вообще такие конкурсы и премии? Стимулируют ли они творчество? И должны ли быть номинанты исключительно украинцами, – или международными?

– Конечно, участники премии должны быть из разных стран. Это же смешно, если как-то в своих рамках всегда награждать. Это, собственно, то, что и было до сих пор, – в прессе идеологические барьеры переросли в творческие барьеры. Конечно, обязательно нужны международные конкурсы и прилив совершенно других, новых людей. Если действительно есть люди, представляющие интерес в искусстве, то, конечно, нужны люди и из-за границы.

 

– Может ли художник своим творчеством изменить художественную ситуацию в нашем городе?

– Я думаю, что может, если будет некое созвучие и поддержка со стороны общественности, общества. Просто так – я не представляю, что в Одессе может появиться некий суперхудожник типа Мура, – и вдруг изменится все. Это ничего не изменит, потому что это мало кого заинтересует. Вот если есть какая-то подоснова… Ведь это все зависит от среды. Совершенно понятно, если говорить о скульптуре, особенно о скульптуре монументальной, которая является, конечно, королем скульптуры, то понятно, что жанр скульптура может существовать при нескольких обстоятельствах. Первое – это запрос общества, второе – наличие талантов, способных этот запрос удовлетворить, и наконец, третье – деньги, которые может общество заплатить, потому что это все дорогостоящее. Вот если одного из этих компонентов нет, допустим, есть талантливый человек, но нет ничего другого, вряд ли что-то изменится.

 

Сашка-музыкант

– Работу какого одесского художника вы с удовольствием повесили бы у себя дома?

– Прежде всего, Александра Фрейдина.

 

– А из живых?

– Я очень люблю Наташу Лозу.

 

– Любите ли вы деньги? Какая у вас была самая безумная трата денег?

– Сказать, что я не люблю деньги, это, конечно, сказать неправду. Но я их не люблю самих по себе, в чистом виде. Деньги для меня не представляют ценности. Они представляют для меня интерес и ценность в нескольких аспектах. Прежде всего, если они мне помогают в творчестве, когда я могу, как я сказал, скульптура это вещь дорогостоящая, когда я могу купить материалы, отлить бронзу и т. д. Для этого мне нужны деньги, и в этом смысле я их люблю. Ну и, с другой стороны, деньги всегда являются, в нашем обществе, во всяком случае, оценкой твоего труда, потому что это материальная ценность.

 

– А самая безумная трата?

– У меня не было ни одной безумной траты, потому что у меня нет таких безумных денег, которые можно было бы потратить. Ну что? Когда-то я себе купил машину, это было в тот период безумной тратой. Потом другую машину – тоже безумная трата.

 

– Вертолет не покупали?

– Вертолет – пока нет.

 

– Говорят, что есть женская и мужская проза. Есть ли женская и мужская живопись, скульптура?

– Я думаю, что есть. Потому что, бесспорно, женщины несколько иначе видят мир, ощущают этот мир. Даже такая, можно сказать, мужественная скульптор, как Мухина, – и то видно, что она женщина. Есть у неё вещи, в которых видно. Хотя она из всех женщин, которых я знаю, скульпторов, она наиболее близка к мужскому способу творчества, мышления. А в общем-то, в особенности в живописи, – это видно. Серебрякову трудно спутать…

 

– …с Петровым-Водкиным.

– С Петровым-Водкиным.

 

– Существует ли украинская, польская, русская живопись? Национальная самоидентификация ощущается ли в картине, в скульптуре?

– Я думаю, есть стилистика. Есть стилистические вещи, бесспорно, есть. В украинской живописи, может быть, более сентиментально. В русской тоже есть сентиментальность, но она более сурова. Но я не могу сказать, что есть принципиальные отличия. Есть хорошая живопись, есть плохая. Я в этом убедился сейчас, когда я был в Москве и посмотрел выставку Левитана, о котором очень много всегда говорят, что это очень русский художник. Но там Италия, там Франция – это потрясающие вещи. Это просто прекрасная живопись. Его можно назвать прекрасным французским художником.

 

– Как часто, считаете вы, художник должен делать персональную выставку?

– Я думаю, что нечасто. Это очень сложная вещь. Конечно, к этому каждый индивидуально относится. Для меня это вообще раздевание. Я не делал выставок очень давно, только в последнее время два раза сделал выставки. Нельзя девальвировать этот процесс.

 

– Ваши любимые города – в Украине, в мире. Определяет ли это наличие музеев, – или дух города?

– Конечно, дух города.

 

– Какие города в мире…

– Вот там, где я был, то, что видел, – это Венеция. Бесспорно, это во всех отношениях блестящий для меня город. Изумительный. Там есть тот дух загадочный, ощущение того, что здесь были когда-то великие события. Совершенно согласен с тем, что Бродский написал о Венеции. Это гениально. Когда идешь по Венеции – это как будто ты после оперы выходишь, и уже оперы нет, но у тебя в голове звучит эта музыка. Вот это Венеция. А в Украине есть замечательные города. Один из них, конечно, Одесса, которую я очень люблю. И я очень люблю – есть такой город – Каменец-Подольский. Он сохранился как старый украинский город, крепость – совершенно изумительный город.

 

– Ваше главное достоинство, и естественно, – ваш главный недостаток.

– Недостаток… Это просто, что ли? Достоинства мои, на мой взгляд, заключаются в том, что я пытаюсь – другое дело, что у меня получается, – но я пытаюсь делать все, чтобы потом не сказать, что ты вот чего-то не сделал. Я пытаюсь выкладываться. Все, что я могу, я пытаюсь делать. Результат – это уже совершенно другой вопрос. Это, бесспорно, мое достоинство. А главный недостаток, наверное, такой, как и у всех, – это неумение оценить себя. У меня нет тщеславия, но у меня часто все очень неправильно: неправильная оценка своего творчества… Почему я так считаю? Потому что подавляющее большинство работ, которые я вижу, своих работ, я хочу переделать заново. Поэтому, я думаю, что вот это – неумение себя правильно позиционировать с самого начала.

 

– Важно ли для художника место, где он вырос, где работает, – провинция это или столица? Можно ли реализовать себя, живя в провинции?

– Я думаю, что нельзя, потому что засасывает среда. Я считаю, что среда играет чуть ли не решающую роль. У всех талантов, если нет нужной среды… Господь мне посодействовал, чтобы я попал в Одессу, потому что я должен был, вообще-то, ехать в Николаев. Я думаю, что если бы я там работал, я был бы совершенно другой художник. А Одесса – это та среда, которая способствует самоосознанию. Поэтому очень большое значение имеет окружение.

 

– Времена не выбирают. Вы сотрудничаете со временем или конфликтуете с ним?

– Нет, я сотрудничаю. Я думаю, что глупо было бы заниматься маниловщиной и мечтать о том, что, нет, не то время, было бы попозже или пораньше… Это бессмысленное занятие. Я как раз в этом смысле грубый реалист. И я думаю, что время такое, какое есть. Кстати, оно меня устраивает. Я не могу сказать, что мне не повезло со временем. Я думаю, что мне повезло. Это время, когда я могу выложиться, особенно вот сейчас. Как ни странно, вроде, после 90-го года принципиально изменились обстоятельства, большая часть моей жизни, конечно, прошла в советское время. Но я совершенно уверен, что сейчас лучше. Просто потому что, очевидно, я сейчас более свободен и делаю что хочу.

 

– У каждого свое отношение к Одессе. Какое у вас?

– Одессу я впервые увидел в 60-м году, когда я приехал сюда.

 

– Сколько лет вам было?

– В 60-м – 28 лет, после института. Конечно, Одесса произвела на меня впечатление города романтического. Обожжённого солнцем – это было лето, все было обожжено солнцем. Все дома были старые, некрашеные, скажем так, в первобытном состоянии, лохмотья висели на стенах. И это произвело на меня не удручающее, а наоборот, потрясающее впечатление, потому что это, по сути, старый город, он намоленный как бы, в нем очень много есть каких-то духовных ценностей, которые не лежат снаружи. Я говорю это, потому что я-то жил в Днепропетровске – родился в Днепропетровске и жил в Киеве. Это совершенно другие города. Днепропетровск, например, – город, где вообще днем никого нет, он пустой. Это рабочий город, там все вкалывают целые дни. И такого, чтобы по улицам гуляли просто люди, – такого я не видел никогда. И потом я стал ходить по этим старым улицам – я обалдел совершенно. Для меня это было потрясением. Старые, даже обшарпанные, эти дома с этими карнизами, с этими балконами. Не знаю, наверное, я очень люблю старину, – больше, чем современность. Но именно эта сторона, эта загадочная сторона, когда я чувствую, что это город, который имеет большое прошлое. Для меня это очень важно. Я не склонен считать, что воздух Одессы рождает гениев и все такое. Но я думаю, что сам город, его внешний вид, способствует эстетическому воспитанию людей, которые к этому склонны. Есть жлобы, которых вообще ничем не прошибешь. А если у человека есть какое-то эстетическое восприятие, оно может или зачахнуть, или подняться. Так же, как и Петербург, который способствует, – это город, где есть все условия, для того чтобы эстетика личности развивалась. Вот это мое личное отношение.

 

 

Евгений Голубовский

Евгений Деменок