Интервью с художником Сергеем Савченко в рамках проекта «Смутная алчба-3».

 

Художник Сергей Савченко

- Какие события в культурной жизни в Одессе в 2011 году: в театре, музыке, в литературе, в изобразительном искусстве – вы восприняли как значимые для вас?

- Я могу путаться в хронологии событий, но в памяти первое место заняла выставка Люды Ястреб. Она уникальна, как по формату, так и ярко выявленным ценностным рядом, явлением сияющего таланта.

Также достаточно интересной была выставка Юрия Коваленко, которую организовали «МСИО» и Андрей Коваленко. Много выставок видел в Киеве. Не могу сказать, что они являются знаковыми, хотя по масштабам они были велики. Но проблема в том, что представленное на них выглядело как заранее ожидаемое. И это, предусмотренное, лишало их необходимой интриги.

Последние полтора года у меня была достаточно напряженная работа над своим альбомом-монографией, и я то попадал в контекст различных арт-событий, то выпадал из него. Было и достаточно выставок, в которых принимал участие. Достаточно интересным, например, для меня было участие, по приглашению Петра Бевзы, в выставке работ большого формата в Киеве. Проба себя в другом формате и понравилась, и подтолкнула пересмотреть кое-что из модели своего творчества. Старая одесская проблематика камерности и монументальности сопровождает разные поколения художников. Имел в 2011 году две персональные выставки с презентацией своего альбома. Одна состоялась в Киеве, вторая в Одессе.

В литературе для меня волнующими были книги 2011 года – Лины Костенко, Ивана Дзюбы, Василя Шкляра, особую тоску вызвала поэзия Николая Воробьева. Всего не приведешь ...

Таракуци. Природные формы. 1998-2011

 

- Одесса меняется, как любой город. Что в этих переменах за последние годы вас больше всего огорчило, а что порадовало? 

- Одесса имеет прекрасно визуально сложившийся центр нашего города. Но тяжело смотреть, как разрушается целостность его архитектурного ансамбля новыми застройками, как у «Привоза» ломаются замечательные по стилю Модерн, дома, чтобы освободить место каким-то, по-хамски китчевым зданиям. Обидно чувствовать, что Одесское пространство переживает тиски рынка. Хотя мы переживали прессинг тоталитарной системы, то сейчас – другой ...

- Прессинг Худфонда.

- Нет, Худфонд – это было совсем другое. Я имел в виду прессинг политической системы. А в наше время чувствуется другой тоталитаризм рынка. Его агрессия. Рынок требует менеджмента. И в художественном пространстве также пропагандируется эта тема, но уже арт-менеджмента. Я давно наблюдал развитие и укрепление довольно опасной формы, как кураторство. Куратор под определенную придуманную, или еще хуже – заимствованную тему, набирает бригаду художников, как исполнителей. Конечно, эта модель не может быть основанием для свободного творчества. В связи с этим я больше переживаю за молодежь, которая лишается возможности следовать к проявлению своей индивидуальности.

Другое дело, когда кураторство проявляется в организации и обеспечении необходимой поддержки художественных акций.

- Мы говорим о мастерах одесской художественной школы как о художниках. Но они были людьми, порой с неоднозначными поступками. О ком бы вам хотелось напомнить нашим читателям? 

- Это зависит от того, что подразумевать, говоря о неоднозначности ...

Экспозиция персональной виставки в галерее NT-art. Одеса. 2011

 

- Ну, то есть бывал человек, может быть, веселый, а в живописи он был достаточно сдержанный. И наоборот. То есть живопись не всегда раскрывает человека. 

- Я думаю, что наоборот. При этом для меня не является определяющим что-то внешнее. Для примера могу привести образы таких ярких фигур, как Юрий Егоров и Юрий Коваленко. Каждый из них расширил и обогатил, в определенном смысле, знак одесской школы живописи. Но поведение каждого из них было обусловлено ​​степенью конфликтности его эстетической модели с ценностным рядом устоявшихся традиций.

- Расскажите немного о своем становлении как художника. Что стало первым импульсом? Кого вы можете назвать своим учителем? 

- Учителем назвать кого-то конкретно трудно. Система образования была насквозь рутинной, из-за слепого повиновения разным догматам, ориентирована на механичность всякой работы. Поэтому все учились по книгам, друг у друга, студентами ездили в общих вагонах в Москву, Петербург. Что смотрели? Музеи, книги по модерному искусству. Широкими глазами смотрели в книгах на то, что в мире уже давно существовало, и в текстах критики читал приведенные декларации знаковых творческих объединений. Это был период обучения и начало творческой жизни. Далее были уже не учителями, а, скорее, авторитетами знаковые фигуры мирового искусства.

- А с чего все началось? Почему вы пошли именно в художественное училище? Родители? 

- Потому что некуда больше меня не тянуло. У каждого человека где-то глубоко сидит чувство – что есть его. Очевидно первым, кто навел на мысль об училище, это был отец, который имел незаконченное художественное образование из-за того, что много лет его жизни забрала послевоенная армия, несмотря на пребывание во время оккупации Одессы в партизанском движении в катакомбах.

Как-то мне попали в руки акварельные карандаши, которые отец привез из Москвы. И помню пережитый мной невероятный восторг от звучания на бумаге чистоты и яркости мокрого цвета. До сих пор не могу забыть это магическое действие цвета, который проявлялся из-под моей руки.

Очевидно подобные накопленные впечатления впоследствии привели меня к мысли об училище.

 

- Когда к вам впервые пришел успех? Что вы ощутили тогда? И как относитесь к успеху сейчас? 

- Первый, помнится, в монументальном цеху художественного фонда – похвала художественного совета. Я сделал серию абстрактных эскизов. Это был восемьдесят первый год. Я был молодым монументалистом и у нас был достаточно авторитетный художественный совет. Но успехи, какие бы ни были, не могли ослеплять, потому что проблемы творчества, которые стояли, и сейчас не исчезают, имеют тот масштаб, который перекрывает все.

 

- И забываешь про успех.

- Живопись реформирует и воспитывает личность. А не наоборот.

- То есть получается, что эго, расширяясь, закрывает возможность творить? 

- Совершенно верно. Какое может быть включение в творческий процесс от сейчас и дальше, когда ты возвращаешься назад, вспоминая, кто ты со своим опытом всевозможных конкретностей.

 

- А неудачи? Ощущаете ли вы их сами или верите критикам, друзьям, говорящим, что вот эта работа не получилась? 

- Я долго пишу, много переписываю. На первый взгляд кажется, что раз экспрессионист, то у него на одном дыхании сделано. Ничего подобного. Работу не могу оставить до тех пор, пока она сама не скажет, что она готова. Бывает и награда, когда быстро делается работа. Не без этого. Бывает, что работа может длиться и годами ... По-всякому бывает. То есть, проблема неудач – она ​​не является актуальной.

 

- То есть, тем не менее, если придет – условно говорю – Витя Маринюк и скажет: «Сережа, эта работа… Спрячь». Поверите? 

- Да, нормально. Виктор Маринюк, все мои близкие друзья, Валерий Басанец, Александр Стовбур, другие – они не будут говорить на хорошо, что это плохо. И наоборот. Вообще, разговоры имеют несколько иные категории и наполненность.

А незавершенная работа, – не чистое, не белое пространство.

 

- Не белый лист. 

- Да. Прекрасно сформулировали Сергей Булгаков, или Павел Флоренский, что искусство организует эмоциональное пространство.

- А бывает такое, что вы… Вам работа кажется хорошей, а кто-то приходит и говорит: «Ой!»?

- Всяко бывает. Никто не застрахован ни от чего. Сколько людей, столько и видений.

 

- А вот когда вы заканчиваете работы, вы их все любите? Или вы их почти сразу оцениваете уже трезво? Или наоборот, все кажутся вам плохими, а потом хорошими? У всех абсолютно разные ответы. 

- Впечатления от только что завершенной работы изменчивы. Но чем становится меньше связь с работой, после определенного периода времени, тем более убедительным может быть впечатление. ... На мой взгляд, самые удачные работы, где художник не помнит, как он их сделал. Себя не помнит. Второе – не всегда он видит работу в той выразительности, которая может его удовлетворить.

 

- Соцреализм большей частью состоял из заказных вещей. А как вы сейчас относитесь к заказам? Бывают ли заказные работы? Превращаете ли их в творческие? 

- Я не был соцреалистом. Я раньше уже говорил, что я монументалист.

Проблема заказа абсолютно неактуальна для меня. Когда-то работал в монументальном цехе Художественного фонда, который предоставлял различные заказы. Но это была настоящая творческая работа. От участия в проектах с архитекторами, до реализации в материале. Именно монументальная работа в тот период давала возможность реализации своих формообразующих принципов. Хотя приходилось выдерживать довольно нелегкую борьбу за право говорить и работать по своему усмотрению. В 80-е годы в художественном совете были и некоторые служители идеологии режима. То есть за свои позиции имели четко оформленную оппозицию со стороны союза художников.

 

- Дмитрий Кедрин, хороший поэт, однажды написал: «У поэтов есть такой обычай – в круг сойдясь, оплевывать друг друга». А у художников? Дружба среди художников – явление редкое или распространенное?  

- Я вспоминаю другое. Один из моих любимых поэтов стиля Хокку, Йоса Бусон, собирался с друзьями компанией, в которой они решали на предложенную тему, привлекая стихотворение одного к стихотворению второго участника. О каких примерах разъединения можно говорить после этого?

В нашей группе «Мамай» мы давно уже больше чем друзья.

В настоящий круг объединяет высокое, а все против – это мелкое, суетное и от лукавого.

- Ну, Союз художников шире, чем «Мамай». 

- Десятилетия советской эпохи проявили образ Союза художников, как банки с пауками. Власть создавала эту организацию с одной установкой, - возглавить творческий процесс. И сам процесс унификации имел страшные последствия. Современный союз уже другой. Она защищает мастерские, статус художника и не мешает ему быть самим собой. Предоставляет бесплатно выставочные площади для экспозиций, а иногда и финансовую помощь. Это на данный момент важно.

 

- Юрий Олеша лучший свой роман назвал «Зависть». Многие считают, что зависть была, а может быть, и остается побудительной причиной взаимоотношений. Испытывали ли вы когда-нибудь зависть? В связи с чем? 

- Да нет, я не могу так сказать. Мне нравится выражение, - в каждой точке Вселенной ее центр. Это и есть принцип построения равновесия, особенно в коллективе. Так и на выставке. Каждая работа должна говорить максимально собой за счет того, как будет помогать звучать другой. Только так будет звучать все пространство и все, из чего оно сформировано. Исходя из этого у нас нет руководителя «Мамая».

 

- Вопрос от Константина Симонова: «Если б Бог вас своим могуществом после смерти отправил в рай, что бы взяли вы из имущества, если скажет он: выбирай?» 

- Ну, это проблема связей с миром ... Как можно в нетленное тащить с собой бренное?

- И тем не менее? Что важно? 

- Дело в том, что я не могу на это дать простой ответ, поскольку не вписывается в мою философскую модель. В трансцендентном мире действуют совершенно другие законы. Нам легче говорить о нашем пространстве, его ценности. И если о себе, как вместилище этих ценностей, - то я желал бы, чтобы душа была наполнена Божественным миром.

 

- Спасибо. Извините за детский вопрос. А зачем вы занимаетесь искусством? 

- Мне понравилось когда-то выражение Пабло Пикассо. Когда его спросили о том, что такое искусство. Он ответил: «Если бы я знал, я это знание сохранил бы при себе». Это одна, на мой вигляд, из больших интриг искусства. Творчество – это феномен, которому нельзя найти аналогов.

 

- С какими пятью одесскими художниками вы согласились бы представлять Одессу в Нью-Йорке? 

- Я уже обдумывал эту проблему. Думаю, что не вызову удивление ответом, когда назову, с кем я бы выставиться, это – Владимир Стрельников, Александр Стовбур, Виктор Маринюк, Валерий Басанец. Я добавил бы к этому списку еще несколько имен, но по тому же принципу отбора, что эти художники могут достойно представлять высокий стиль современного украинского искусства.

 

- Что нужно, для того чтобы одесская художественная традиция не прекратилась? 

- Проблема очень серьезная. Раз вы затронули то, чем душа обеспокоена. В предыдущем вашем альманахе вы упоминали арт-центр Пинчука ... Сейчас деятельность такого центра негативно влияет на актуализацию проблемы сохранения традиций отечественной художественной школы. Рыночная конъюнктура никогда не выступала доминантой в экспертной оценке художественности произведения.

 

- Не боишься ли ты – я и себя иногда таким же образом спрашиваю, – что мы стали… ну, не старыми, но, скажем так, слишком взрослыми? В свое время тебя ругали за абстрактность. Сегодня мы ругаем каких-то молодых ребят за так называемое актуальное. Я боюсь, что мы повторяем тот же процесс. 

- Хотите возразить, или подтвердить? Надо живо воспринимать любое явление, и такое как актуальное искусство. Не хочу видеть массу. Интересно видеть персоналии, представляющие свое искусство. Не люблю, когда художник питается заимствованиями, не люблю компилятивности. В контексте приоритетов мне, например, нравится скульптора и живопись Сухолита, как искусство высокой художественности ...

Понемногу творчество выходит из режима репортажа и психоанализа. Новая генерация уже не отказывается от духовного начала. Интересны, например, яркими поисками молодые художники – Альбина Ялозат, Степан Рябченко ...

 

- Хотя Рябченко создает свои работы не вживую, а в компьютере.

- В том, что он делает, есть напряжение эмоционального переживания образа и есть поиск новых форм.

- Художественный рынок переполнен подделками. Подделывали ли ваши работы? Подделывали ли вы когда-нибудь чьи-то работы? И вообще, радоваться или огорчаться тому, что существует индустрия подделок? 

- Как можно сказать, что с завтрашнего дня не будет карманников? Нельзя. Что бы милиция не делала, она не сможет уничтожить воровство как факт. Так же и на арт-рынке. Там, где деньги, там будет все. Там будет плагиат, компиляция. Там будет подделка – рынок охотится за деньгами. Что можно другого об этом сказать? Я никогда не подделывал никого. Но в мастерскую приносили мои старые работы в подтверждение авторства. Когда искусство становится формой инвестиции, несомненной будет необходимость в экспертизе.

 

- Существует ли для вас проблема: художник и власть? Ищете ли вы благосклонности власти, презираете ее? 

- Власть и личность. Проблема возникает тогда, когда есть неопределенность в вопросе, - какой простор требует для себя власть, а какой личность. Может ли быть мирное сосуществование. В этом заключается и причина возможных конфликтов.

 

- Картину Репина на выставке пырнули ножом, картину Рембрандта облили кислотой. Какие эмоции по поводу ваших работ проявляли зрители? 

- В основном люди настроены на позитивное восприятие творчества. В подсознании человека творчество отождествляется с действием, выполняет функцию ритуала. Поэтому агрессию к художественным произведениям я воспринимаю как аномалию. Что же касается вопроса восприятия моих работ, то в новых политических реалиях как-то везло на доброе отношение к моему искусству.

- Предпочитаете ли вы сами продавать свои работы собирателям или радуетесь, когда за вас это делает галерист, арт-дилер? 

- Если кто-то приходит в твою мастерскую, - ты же не будешь звонить дилеру: приди и поговори меня с человеком. Форм контактов множество ... Но приятно, когда тобой занимаются. Галерея или кто-то тебе звонит, что какие-то люди интересуются тобой. Это все абсолютно произвольно. По-настоящему, это дифференциация, когда каждый делает свое дело, является необходимым. Презентацию творчества художника, выставки, рекламу его концепции, на профессиональном уровне могут делать музеи и галереи. А художник – свое.

 

- Считаете ли вы стрит-арт, боди-арт, перформанс столь же важными, как и станковая живопись? 

- Оно есть ... Как фатум. Мы не можем запрудить реку, которая течет. Формы эти старые, как мир, но трансформированные через новые технологии, новую идеологию, в новый ареал. Все в «поднебесной» имеет свое место.

 

- Поэта всегда окружают музы. Кто и что вдохновляет художника?

- Во всяком случае, стремление к свету.

- Если бы в следующем году вам предложили представлять Украину на Венецианской биеннале, какую экспозицию вы бы сделали?

- Этот вопрос для меня не является неожиданным. То, что я видел на этих биеннале, поражало штампами. Я бы предложил традиционную форму самовыражения. Через живопись, через другие материалы. При том, не собирая художников в группы, а индивидуально. Моя идея следующей биеннале – это максимальное проявление индивидуальности. Тема – Экзистенция. Наименьший инструмент – рука и краска.

 

- І що б це було?

- А я не знаю, художники сами должны делать выбор.

 

- А конкретно украинский павильон – и вы?

- Я привез бы живопись.

- Живопись?

- Может, еще и деревянную, с полихромной росписью скульптуру.

 

- Что-то новое долали бы, да?

- Для меня это было бы новым. Сама идея участия заставила бы пересмотреть тот пластический знак, который я разрабатывал последние годы. И подумать над тем, каким образом его отчетливо представить. Возможно, выбрал бы не полотно, а свои абстрактные цветные скульптуры. То есть постарался бы представить реализацию своей идеи перевода экспрессии цвета в пространство через посредничество определенных объемных форм. Такая концепция была бы, думаю, интересной. Или объединил бы живопись на плоскости и в объеме. Выставка – это инсталляция. Главная идея – экспрессия цвета в пространстве.

 

 

Евгений Голубовский

Евгений Деменок