Известный украинский коллекционер, доктор искусствоведения, автор нескольких монографий, посвященных наивному искусству Александр Найден о выставке картин А. Павлова и В. Мамсикова в киевском Музее современного искусства весной 2010 года.

Видимо, судьба случайно свела в одном помещении, в Музее современного искусства на Глыбочице, картины двух разных, даже кардинально разныххудожников – Александра Павлова и Владислава Мамсикова. В них не только различные палитры, разное видение жизненных факторов, но и различные бытийные, онтологические установки. Это означает и то, что они по-разному воспринимают экзистенциальную субстанцию действительности. Соответственно и впечатления обычного обывателя от созерцания их картин разные.

В этом плане в картинах Мамсикова царит сплошное благополучие. Уют и комфорт у него побуждают к несколько отвлеченному созерцанию, которое порождает у зрителя философско-лирическое настроение. Мир реалий находится на своем давно определенном обжитом месте. Пространство существует в полном согласии со временем. Исконность изображенного мира коррелируется с извечным стремлением обычного человека к спокойствию и уверенности в себе и мире, с романтизмом сумрачно-лирических грез. Поэтому в картинах Мамсикова мир слеплен и смоделирован из предназначенных для этого, исторически сложившихся и жизненно апробированных деталей.

В.Мамсиков. Пристань, 2005

В картинах же Павлова, как в фигуративных, так и в абстрактных, мир размоделируется, теряет целостность форм и конкретность образов. Кажется, эти формы и образы никогда не были цельными и определенными. Пространство разрушения, открытое всем неуютным («мусорным») ветрам, которые зарождаются в неприкаянном пространстве бесполезности и опустошенного одиночества. Таким образом, если от этого одиночества Павлов берет элемент отчужденной одинокости, то Мамсиков – обнадеживающего уединения в себе.

Думается, истина относительно объективной картины мира находится где-то посередине; мир – и такой, каким его видит Мамсиков, и такой, каким его видит Павлов. На этом можно было бы поставить точку.

Но мы имеем дело с искусством, которое является реалией действительности. То, что стало формой, получило статус формы (изображенной на бумаге, холсте, отраженной в зеркале, в луже, в виде тени, которая хотя бы на мгновение упала на землю, на стену и т.д.), уже является фактором действительности. В жизненном пространстве этот фактор имеет качественные отличия. Именно последние в нюансах неравнозначны: одни формы созданы для долгого существования, другие – для короткого, а большинство форм, основная их масса – для мгновенного; одни приближены к смысловым основам жизни, другие отдалены от них; одни имеют непосредственные гомологичные адекваты, другие – приблизительные. Однако соотношение тех и иных качественных проявлений включает в себя факторы исторического развития общества, искусства, культуры, которая, наконец, является базовой основой процесса общественного существования. Вот с этой точки зрения, а также с точки зрения человеческой сущности общественно-исторического развития есть смысл продолжить рассмотрение произведений Мамсикова и Павлова.

В.Мамсиков. Ночь, 2008

Подобно тому, как на дверях многих современных офисов висит табличка «Объект под охраной», так и возле картин Мамсикова можно написать то же самое. Ведь действительно произведения его находятся под охраной профессионализма, т.е. приобретенного в результате обучения умения достигать канонически усредненной изобразительной образности. Эта защита позволяет Мамсикову каждый раз начинать не с нуля, а с определенных приобретенных и отвоеванных у неумения позиций. О своем статусе профессионала Мамсиков никогда не забывает и умело им пользуется. Его своеобразие и новаторство не в поисках новых форм, сюжетов, стилевых факторов, цветовых сочетаний, парадоксальных тематических ракурсов, а в предоставлении обычному, сотни раз виденному, по сути, банальному, определенной содержательной новизны, способность обнаруживать и демонстрировать свою сокровенную, ранее скрытую сущность. Творческое уединение художника способствует усилению тех факторов, восприятие и видение которых связаны с несколько романтическим видением жизненных проявлений, реалий действительности. Романтическое и лирическое включают в себя таинственно-загадочное начало. Образ действительности в своей самоуглубленности может быть таинственно-красивым и немного грустным. Неподвижность должна быть противопоставлена движению, величественный бесколлизийный покой должен господствовать над мелким трепетом «низменных лоз». Работы Мамсикова будто провозглашают, что человеку есть чему учиться у природы, а природе нечему учиться у человека, она самодостаточна.

В рассказе Сигизмунда Кржижановского «Спиноза и паук» говорится, что философ, наблюдая расправу паука над мухой, открыл закон естественного права. Вывод: Спинозе есть чему учиться у паука, пауку нечему учиться у Спинозы. Коррелят человеческого и природного (физические действия паука – умственные действия философа) выстраивает покой постигнутой приемлемой закономерности. Объект недвижимости заставляет двигаться глаз. Орнаментированная предметность и овеществленный орнамент (произведения Мамсикова) лелеют движение как составную своей неподвижности. Неподвижность – бывшее движение, движение – бывшая неподвижность; холод – бывшее тепло, тепло – бывший холод; темнота – бывший свет, свет – бывшая темнота и т.д. до априорности факторов пространства и времени.

А.Павлов. Жилой массив Gedeon, 2001

Взамен у Павлова – цветные тени предметности. При отсутствии каркаса движение ослабевших форм из сырой глины и разогретого пластилина – памятники на кладбище павших свобод и представлений. Дуб – дерево – памятник неизвестному желудю. Сразу же – семантема скрытой ассоциации. Плоскостной мир Павлова избегает пространственности. За витриной из окрашенного стекла с царапинами граффити – слепая грусть бездеятельности. «Ремонт» относительно эмпирических ассоциаций, метафора вечного покоя. Фактор беспространственности создает иллюзию постоянного движения при неподвижности глаза – формы оседают и вспухают на скользкой поверхности ничто. В этом одно из преимуществ стереотипа непрофессионализма.

У Мамсикова – преимущество стереотипа профессионализма. В картинах Мамсикова ощутимо равновесие двух пространственно-иллюзорных перспектив – орнаментальной (скрытой), спроектированной на зрителя, и предметной, открывающей даль, убегающей от зрителя в бесконечность. Равновесие достаточно напряженное, внутренне мобилизованное. Внешне – мир освобожден от лишних атрибутов, от захламленности чем-либо. Четко сформированные компактные массы (здания, деревья, детали интерьера и даль, в основном морская, пропитанная свежестью воздушных потоков, зарождающихся в орнаментальном предкартинном пространстве) – лаконика Антонионовского кадра, кадра-паузы. Но свежесть и чистота пространства, как и лирика сумеречного уюта, интима вечерних дорог, осенних предвечерьев, составляет один из важнейших образных факторов творчества Мамсикова.

Минус-пространство у Павлова побуждает образ жизненной экзистенции, равнозначный самочувствию человека, вынужденного всю жизнь находиться в переполненном транспорте в часы «пик». Теснота – не продохнуть ... У поэта Николая Воробьева есть образ кувшина, который раскрутился назад – в глину. Люди в картинах Павлова также раскручены в первозданную глину творения, когда Космос, лишенный критериев божества, входит обратно – в хаос. Авангард ХХ века в своей беспространственности (отсутствие близости и дали, перспективы) тяготеет к иконоподобности. Иконная беспространственность предусматривает безграничные сферы духовного пространства, сферы культово-мифической реальности существования высших сил, которые, имея знак плюс, должны оставаться неопознанными.

А.Павлов. Только бы добраться до постели, чтобы уснуть и больше не проснуться, 2009

В картинах Павлова непознаваемость высших сил имеет знак минус.

В работах Мамсикова традиционно картинный экзистенциальный дискурс продиктован уже не раз здесь упомянутым профессионализмом. Его избирательность напоминает раздумчивую, неторопливую ритмику фильмов Антониони, в основе которых конструктивный лаконизм предметов является будто порождением пространства безграничной дали или сам порождает бесконечность. Конкретно темпоральный момент свежевыстиранной рубашки вбирает в себя все пространство влажной стихии утреннего морского пространства. Результат – рефлексорная темпоральность безграничности и трансцендентности антропоморфного символа.

Если в творчестве Мамсикова есть отголосок безлюдных вещей де Кирико, отзвук, который ложится на геометризм определенным образом обытовленной пространственности, то в творчестве Павлова прослеживается антигеометризм, антибытовость и антипространственность. Критические условия перманентного стресса побуждают автора к определенной произвольности изображений и спонтанности эмоциональных всплесков.

Переход отраженного содержания в содержательность отражения, по А. Леонтьеву, требует наличия встречного процесса. Встречный процесс в творчестве Павлова значительно сильнее, чем влияние объекта отражения. У него хаотическая орнаментальность экспрессивных форм вытесняет пространство; пространство «убегает» из картин, убегает реактивными выплесками цветовой энергии, тем самым толкая картины мимо зрителя в сферы ужасного будущего или безнадежного прошлого.

Невольно вспоминаются сцены массового помешательства в фильмах Феллини «Ночи Кабирии», «Сладкая жизнь», «Рим», среда паноптикума в фильме «Джинджер и Фред». Разрушенная орнаментика, освобождение от пространства канонов и обязанностей, предметы, формы которых искажены самим фактом их внепространственного существования, теряют выразительность, лишаются семантики предметно-реального мимесиса. Обрядовое действо процессии толпы деформирует и искажает индивидуальное начало человеческих личностей.

В произведениях Мамсикова толпа не беснуется, действительность проявляется в стабильности существования и лишь с безграничности расстоянии звучит смутное эхо вневременной безвестности, которая всех нас ожидает. Однако именно присутствие этого эхо усиливает эффект уюта и комфорта данных нам высшей волей реалий.

А.Павлов. Смотрю. Думаю - двое. Ан, нет - мужик с бабой, 2010

Итак, в произведениях Мамсикова фактор целостности господствует над факторами дизъюнкции, дискретности и дисперсии. У Павлова же последние даже в самой живописной структуре работ являются основными, определяющими. У Павлова время – продукт, который распадается, портится в условиях экзистенциальной тоски. В результате в картинах доминирует минус-темпоральность, подкрепленная неистовым темпераментом во владении экспромтно-экспрессивными методами живописи.

Любое произведение искусства является ответом на определенный вопрос, сформировавшийся в недрах общественной жизни или в метафизических сферах бытия. Нередко ответом может быть встречный вопрос, более глубокий и существенный, чем первый. Ответ может быть ожидаемым, банальным, искусственно организованным, как в советское время резолюция торжественного собрания, написанная еще до самого собрания, однако может быть спонтанным, содержащим в себе элементы прозрения, даже пророчества.

Относительно качественного характера ответа, то в творчестве талантливых художников А. Павлова и В. Мамсикова есть все градации последнего. Но наиболее характерным является фактор прозрения. Однако разное видение современности стимулирует их выход в различные сферы будущего, в которых для одного актуален фактор противостояния, а для другого – примирения.

Переходное состояние в целом естественное для творчества Павлова, в частности для его абстракций, которые от этого немного проигрывают. Его обращение к витринам (слепых и зрячих), семейным альбомам со старинными фотографиями, репрезентативным предметам, фольклорным изразцам, сценам с толпой, насильственно демонстрируют ценность, онтологическую значимость, даже естественную закономерность переходного состояния, состояния зыбкости и текучести. Поэтика состояния зыбкости и неопределенности является одной из самых популярных в ХХ веке (Кафка, Джакометти, Клее, Тарковский, Феллини...). Представляется, что и XXI в. не обделит ее вниманием.

Работы Павлова не вызывают никакого желания находиться в их среде, зато в картинах Мамсикова хочется оставаться как можно дольше, в них – комфорт, уют, почти идиллия. Совсем другой мир, чем у Павлова. Но ведь мир Павлова и Мамсикова, продуцируемый одной жизненной реалией, одной социокультурной эмпирикой современной жизни. Различие в характере видения, способе переживания и в индивидуальной природе таланта. В связи с этим вспоминаются претензии известного советского политика, коллекционера африканской культовой скульптуры, до Пикассо и Матисса, которые в свое время, открыв образно-пластическую оригинальность этой скульптуры, ни слова не сказали о страданиях угнетенных народов Африки. С таким же успехом можно упрекать художника, который написал идиллический пейзаж (луг, река, домики), в том, что он не изобразил, как в траве жук ест кузнечика, птица клюет бабочек, в реке щука глотает краснопера, а в одной из хат кто-то умирает или рождается. В искусстве от характера видения и восприятия зависит фактор избирательности – что выбрать объектом изображения, к чему лежит душа и сложившаяся внутренняя готовность. Конечно, тектоника и пластично-образный характер культовой скульптуры африканцев имеют связь с их исторической судьбой, но сводить все к этой связи не корректно, потому что есть другие, более существенные для искусства гомологичные факторы, которые и повлияли на творчество Пикассо и Матисса.

В творчестве Павлова все построено на ирреальности, волны эмоций смывают реальные проявления действительности, толща среды испаряется или впитывается землей, существа, которые должны плавать в этой толще, оказываются на мели, лишенные средств передвижения, лишь конвульсивно двигаются – трагическое и одновременно трагикомическое зрелище. Следовательно, у Павлова фактор действа существует дискретно, почти не включает в себя факторов «до» и «после». У Мамсикова фактор созерцания «сейчас» является пределом предыстории: действенность созерцания коррелируется с эмоциональными воспоминаниями подобных моментов стабильности и уверенности в реальности своего видения, в действительности этого момента. Отсюда его антикарнавал, созерцательная лирика праздника обыденности – свежее морское утро и желанный вечер с дорогой и таинственно-приветливыми далекими огоньками – экзистенциальная романтика мотивированности уюта.

В завершение остается повторить высказанное в начале: любое произведение искусства является ответом на определенный вопрос, сформированный в недрах общественной жизни или в метафизических сферах бытия.