За ситуацией вокруг Национального художественного музея Украины в последние несколько месяцев неотрывно следила вся отечественная арт-общественность. История разворачивалась стремительно, становясь все более непредсказуемой – развязка всякий раз откладывалась, напряжение нарастало. Журнал ART UKRAINE старался держать руку на пульсе, оперативно подавая читателям «вести с полей» и аналитику от экспертов. В какой-то момент мы стали обновлять комментарии в режиме реального времени – настолько стремительно развивалась ситуация.

И если эксперты и участники арт-процесса наперебой излагали свою точку зрения, то центральная фигура этой истории – теперь уже бывшая и.о. директора Нацмузея Татьяна Миронова была не так многословна. Она написала лишь пару постов в своем блоге, (вызвавших, впрочем, немалый резонанс), после чего замолчала.

Тогда нам не удалось взять у нее ни интервью, ни комментария. Как только такая возможность появилась, мы решили задать г-же Мироновой вопросы, которые кажутся нам важными даже сейчас, когда все уже позади. Важными еще и потому, что ответы на них до сих пор не прозвучали публично.

 

Анастасия Платонова Татьяна Владимировна, возвращаясь к истории с Нацмузеем, в эксклюзивном комментарии нашему журналу в начале ноября вы изложили свое видение вопроса на тот момент. Потом были ваши комментарии в блоге, после чего вы какое-то время не делали заявлений. Оглядываясь назад, как вы оцениваете эту ситуацию сегодня?

Татьяна Миронова Нацмузей и Мыстецкий Арсенал – это две основные государственные культурные институции, которые определяют жизнь художников на определенный период. Мыстецкий Арсенал – здание, которое годами стояло, где ничего не происходило, сейчас получило новое дыхание, там закрутилась жизнь. Так вот, если Мыстецкий Арсенал благодаря усилиям и опыту Натальи Заболотной обрел новую жизнь, то с Национальным художественным музеем все по-другому. Потому что, кроме здания и работ, здесь есть люди, коллектив.

Я глубоко убеждена, что люди – это еще одно приобретение, еще одно «богатство», еще одна история. И, конечно, отдельные проблемы.

 

- Коллектив музея воспринял вас, мягко говоря, в штыки. В чем вы видите причину этого конфликта? Как на самом деле обстояла ситуация в отношениях с сотрудниками музея?

- Когда я писала комментарий о ситуации с Нацмузеем в своем блоге, сотрудников музея в моих аргументах устроило абсолютно все. Кроме одного – им показалось, что их кто-то недооценил, незаслуженно обидел, сказав, что проблемы в музее существуют из-за коллектива. Поэтому я дала отдельный комментарий, где принесла извинения сотрудникам музея, которые могли неверно истолковать мои слова.

Понимаете, эти люди последние 10-12 лет жили совершенно особой жизнью, очень далекой от реальности. Я могу говорить только о периоде, когда главой музея был Анатолий Мельник (что там было прежде, я не знаю, поэтому о специфике работы при других директорах я судить не могу). Коллектив музея долгие годы жил в своем иллюзорном мире, который был для них создан. Их искусственно ограждали от очень многих вопросов и проблем. И для них этот «коммунизм» продолжается до сегодняшнего дня.

Да, многие вопросы в музее были не решены (например, относительно ремонта и т.д.), но музей всегда был государственной структурой национального уровня, и его сотрудники всегда получали хорошую зарплату и отпуска, у них был свободный график приходов-уходов с работы, не учитывая всех их отгулов и прогулов, библиотечных дней и командировок. Люди хотят туда не как на работу, а как на праздник.

 

- То есть, по-вашему, сотрудники музея просто испугались, что с вашим приходом уклад жизни и работы в музее изменится навсегда?

- Никто из них не хочет этого слышать, потому что им это неудобно. Им удобно было жить в том мире, в котором они жили долгие годы. Они не хотели напрягаться – ни физически, ни интеллектуально, ни морально, вообще никак.

И вдруг эта реальность лопнула – не стало человека, который бы подписывал документы. Когда я пришла в музей, я начала останавливать какие-то процессы, разбираться, что происходит. Есть же какая-то законодательная база, существуют какие-то определенные договора, какие-то рабочие отношения… Ничего этого там не было. Именно в этом и состояла суть проблемы.

Самое удивительное то, что все они (коллектив музея – прим. авт.) знают, что я права. Они это признают – кто-то вслух, кто-то про себя. И они прекрасно понимают, что так, как было, быть не должно.

В музее, конечно, ворох проблем. И возникли они не вчера – это копилось долгие годы.

И вдруг пришел кто-то, кто мыслит по-другому… Я уверена, что пройдет совсем немного времени, и в музее все будет по-прежнему. Но Национальный музей не может существовать в этой параллельной реальности вечно. Рано или поздно этот мыльный пузырь лопнет. Будет ли это какая-то коммунальная проблема, или просто придет зима…

 

- Что вы думаете о кандидатуре Марии Задорожной – насколько, по-вашему, это удачный выбор на сегодняшний момент? Можно ли назвать этот выбор разумным компромиссом в сложившейся ситуации?

- Я бы не хотела давать оценку человеку, который сегодня пришел на должность генерального директора Нацмузея. Если я скажу хорошо – это может быть воспринято как лесть, скажу плохо – будет выглядеть как месть.

Все понимают, что Мария Задорожная – не администратор. И договор с ней подписан только на год – это для нее будет в каком-то смысле испытательный срок. Но если бы я в свое время получила такой «испытательный срок» не с приставкой и.о., а сразу как генеральный директор музея – я бы действительно могла требовать с людей результата.

Я же вела себя с коллективом крайне тонко и корректно. Понимаете, я даже не могла никого увольнять – это вызвало бы осуждения и в мой адрес, и в адрес министра культуры. А я не могла его подвести, как его советник, как его ставленник на этой должности. Поэтому я действовала крайне осторожно, и я прекрасно отдавала себе отчет, что действую себе в ущерб.

 

- На ваш взгляд, как инсайдера, что сейчас надо делать, чтобы не упустить время и возможности, наладить работу в музее? Какие самые важные задачи сейчас должны быть решены?

- Я объясняла коллективу, что нельзя жить так, как они живут. Они 10 лет сидят и ждут каких-то постановлений, по которым завтра музей закроют на ремонт. И за эти 10 лет люди разучились работать. Они живут ожиданием этого дня, когда их закроют.

Конечно, каждый год составляется план работы музея. Но никакого долгосрочного системного планирования не существует. А в искусстве же так не бывает – сегодня сделал, завтра выставил. Это длительный трудоемкий процесс.

Сотрудники музея должны понимать, что от них зависит его будущее. Сейчас такое время, что нужно научиться самостоятельно зарабатывать на нужны музея. Я не говорю про ремонт музея, или депозитарий – но хотя бы на текущие расходы! За короткое время, что я провела в Нацмузее, я показала, что это можно делать.

За время своей работы я заработала музею большие миллиона гривен.

Также в этот период в музее прошли такие выставки, как «Нормандия», вызвавшие большой интерес у публики. Но даже с работой сотрудников во время выставки были сложности. У нас каждый день были дополнительные дежурные, в субботу и воскресенье администрация выходила на работу. Кроме хранителей, в залах работали про три дежурных. Были люди на ступеньках, на входе, в залах – все эти меры мы приняли, чтобы справиться с потоком людей и не задерживать никого на входе.

И каждый раз это был бой с коллективом, когда нужно было распределить и подписать, кто же будет дежурить. Хотя у людей есть возможность либо компенсировать этот день выходным, либо получить за него зарплату. И все равно они не хотели выходить!

В рамках выставки нам поступило несколько предложений от компаний - это были банки, научно-исследовательские институты, бизнес-компании. Это мировая практика, когда в стенах музея проходят различные мероприятия. Допустим, компания проводит конференцию, а вечером хочет пригласить своих гостей на коктейль в музей, посмотреть выставку. Если мы задействуем один этаж, то это 10 смотрителей, если два – 20. Эти люди должны дежурить, пока идет мероприятие. Но ведь это помогает музею зарабатывать деньги! Мы даже не выставляем счет – мы договариваемся о каких-то услугах или помощи музею. Либо это печать каталога выставки, либо какая-то насущная покупка (например, кондиционер для музея), либо просто перевод средств на счет музея.

Мы сделали это один раз, два – я показала такую возможность. Я всегда очень скрупулезно подходила к этому вопросу – всегда согласовывала эти вопросы и с заместителем по выставочной работе, и с другими коллегами. Мы обсуждали, можно ли проводить то или иное мероприятие в Нацмузее.

После нескольких таких мероприятий в коллективе начались недовольства, связанные с переработкой. Но они же не задерживались за бесплатно! Мало того, что все сотрудники получали деньги на такси и компенсацию за эту работу, у них еще была реальная возможность принести пользу музею!

Перед моим уходом на счету музея были деньги. Мы делали обходы первого и второго этажей, подробно обсуждали, где что нужно заменить. Откуда дует, какое окно надо поменять, где нужен лишний увлажнитель воздуха. Я показала, что есть возможность зарабатывать и не ждать, что будет завтра. Но для этого надо хоть чуть-чуть работать.

 

- По вашим ощущениям, в выигрыше ли остались вы? И главный вопрос – выиграл ли в итоге музей?

- Я думаю, что время покажет, кто выиграл. Некоторые сотрудники музея не думали, что это закончится так. В музее были 2-3 инициатора, которые действовали против меня. Это были люди, которые сами претендовали на должность его директора, и претендовали достаточно давно. В свое время они делали все, чтобы подставить предыдущего директора, и, в конце концов, им это удалось.

И тут прихожу я – человек со стороны. Ни о каком моем непрофессионализме, или о том, что я не музейщик, речи не было! Это был только предлог, на котором они пытались поднять общественность против меня.

Конечно, я мешала этим людям достичь их цели. А поскольку они в музее давно, они все мои действия пытались подать в выгодном им свете. Хотя ни на одной конкретной ошибке за все время моей работы они меня не поймали.

Все обвинения против меня полностью сфабрикованы этими людьми. Они понимали, что если я приду в музей, то буду решать необходимые задачи, и они рискуют не вписаться в новый ритм жизни музея. Поэтому, конечно, выгоднее было меня изжить, и работать по-старому. Чего они в итоге и добились. Но цыплят по осени считают. Это просто не сразу видно – должен пройти какой-то промежуток времени.

Если говорить о коллективе Нацмузея, то там есть и другая часть, которая очень сожалеет о сложившейся ситуации. Это прекрасные, профессиональные сотрудники, которые уж никак не ожидали возвращения в музей Марии Задорожной, потому что уже работали под ее руководством. Когда она была заместителем директора по развитию, она фактически руководила музеем. Но есть большая разница – когда ты руководишь от имени генерального директора, и все документы подписывает он, и отвечает за все тоже он. И когда ты сам – генеральный директор, и вся эта ответственность полностью лежит на тебе.

Сейчас директор по развитию Нацмузея уже написал заявление, не дожидаясь, пока его уволят (потому что ему уже незаслуженно объявили выговор – он решил не ждать увольнения по статье). Предложили написать заявление главному бухгалтеру музея. Почему? Потому что главный бухгалтер – это человек, который знает о музее все.

Во время моей работы мы прошли аудит. Все, о чем я писала в своем блоге, было подтверждено комиссией, которая проводила проверку в музее. По всем пунктам у меня есть подробный отчет. И все встало на свои места, все затихло. Но это же не решило проблему – все просто сделали вид, что ее нет.

Понимаете, если бы выбор стоял между мной и каким-то другим серьезным менеджером… Никто же даже не читал мою программу! Я ее подала, комиссия ее вроде бы рассматривала, потом меня неожиданно вызвали на заседание комиссии, и спросили, как я планирую развивать музей. В конечном итоге комиссия заявила, что ни один претендент ее окончательно не убедил.

Как только стало понятно, что ситуация затягивается, часть коллектива решила, что становится силой, которая может каким-то образом повлиять на окончательное решение. И тогда начались все эти митинги и протесты.

Главный хранитель музея неделями не выходила на работу, и брала больничный, чтобы пойти на эфир, где критиковала меня как и.о. директора музея.

Я понимаю, в государстве есть гораздо более серьезные проблемы, чем Национальный музей. Но то, что позволяет себя коллектив музея, выходит за всякие рамки.

Татьяна Миронова на ART KYIV Contemporary 2012 в Мыстецком Арсенале

- Видите ли вы себя в будущем директором музейной институции? Интересна ли вам по-прежнему эта сторона арт-сферы? Возможно, в будущем стоит ждать, что вы отойдете от управления галереей и сконцентрируете свои усилия на музейной работе?

- Вы знаете, этот вопрос мне задавали буквально на днях. Был музейный совет, министр культуры меня пригласил и сказал, что хотел бы меня поблагодарить за работу в музее. Выступая на музейном совете, я сказала, что у меня есть наработки, планы, которые я в будущем намерена осуществить. Конечно, эти планы были рассчитаны на музейную площадку. Поэтому да, я настроена работать в музее дальше – даже если это будет не Нацмузей. Я благодарна за ту возможность, которая у меня была, за этот год я получила огромный опыт. Я научилась разбираться в большом количестве вопросов. У меня сейчас мышление совершенно другого уровня.

 

- То есть, в будущем вы видите себя директором музея? Уже действующего, или, возможно, нового?

- Да, конечно. Я думала о том, какой именно музей это мог бы быть. Если бы я основала музей, это был бы музей современного искусства. Думаю, что когда-нибудь я обязательно к этому приду.

 

- Перейдя работать в Нацмузей, вы неоднократно заявляли, что намерены отойти от оперативного управления галереей. Как вы видите развитие галереи дальше – какие функции вы оставите за собой, что делегируете менеджменту? Возможно, вы планируете развивать бренд Mironova Gallery отдельно от бренда «Татьяна Миронова»?

- Мы с моей командой думали о том, чтобы выработать некий отдельный от галереи проект, рабочее название которого – Mironova Project. Я где-то переросла галерею, ее масштаб. Поэтому будут появляться разные проекты, будут разные форматы.

 

- Mironova Gallery – одна из немногих галерей в Киеве, которая может похвастаться международной деятельностью: вы участвуете в мировых арт-ярмарках, сотрудничаете с международными аукционными домами. Вы декларируете, что ваша цель как галериста – быть полноправным игроком на мировой арт-сцене. Какие конкретные цели в этом направлении сейчас ставите перед собой?

- Я убеждена, что задача-минимум для всех нас, представителей всех культурных институций Украины – воспитать плеяду коллекционеров, которые будут понимать и поддерживать искусство. Именно от этого зависит будущее арт-индустрии.

Взять, например, «Арт-Киев». Я благодарна за то, что такое важное мероприятие ежегодно проходит в Киеве. Или та же Киевская биеннале, вокруг необходимости и своевременности которой было много разговоров. Если мы заявляем о себе, как о стране, которая хочет участвовать в мировых арт-процессах, то, несомненно, такие проекты необходимы.

 

- Вы неоднократно говорили, что ваша цель – не быть лучшей галереей в Украине, а войти в пул лучших галерей мира. Как формируется выставочная политика галереи сейчас?

- Если откровенно, то последний год я практически полностью занималась музеем. Я была настолько поглощена происходящим там, что мне просто было важно, что галерея работает стабильно, открытия происходят регулярно. Поэтому весь последний год мы никаких глобальных планов не строили.

Наша главная задача на текущий момент прежняя: попасть на основные мировые ярмарки, для галереи это принципиально важно. В этом году мы снова подавали заявку на основной Art Basel, нас снова не взяли. Я сейчас веду переговоры с FIAC на следующий год.

Я всегда говорю, как важно, чтобы в Украине были музеи. Потому что если бы наши музеи, наши коллекции ездили за рубеж, люди бы видели, что мы страна, в которой есть искусство… Ведь из наших ныне живущих художников никого, кроме Ильи Кабакова, в мире не знают.

Когда я осенью, еще работая в музее, прилетела на ViennaFair, туда должна была приехать Эмилия Кабакова. Все только об этом и говорили, потому что это действительно было событие. Если говорить об украинских художниках, известных в мире, то это, несомненно, Оксана Мась. Ее творчество может нравиться или не нравиться, но я считаю, что она совершила прорыв! Никто из ныне живущих художников в Украине не добился подобного. Даже Криволап или Тистол могут похвастаться разве что аукционными продажами. Мась же движется вперед как паровоз. Есть ряд галерей, с которыми она работает, ее уже берут на арт-ярмарки. На 2013-й год у нее запланирована выставка в Эрмитаже. Но в своем отечестве нет пророка – получается, для признанных российских музеев она годится, а для наших – нет?

 

- Что сейчас происходит в галерее? Какие выставки киевский зритель может ожидать увидеть в ближайшее время? Какие проекты уже запланированы на следующий год?

- Если говорить о проектах, запланированных в галерее на 2013 год, то их несколько. Мы планируем совместный проект в Дэвидом Даунтоном. У нас уже была его выставка прошлой весной в рамках MBKFD. Сейчас мы планируем еще одну, где не будет копий, а будут только оригиналы его работ. У нас возникла идея, чтобы Даунтон специально создал портреты нескольких украинок – ведь у него есть масса портретов мировых див, таких как Катрин Денев, а украинок он никогда прежде не рисовал.

Начнем выставочный год с Гая – его выставка будет в феврале, сейчас он готовит для нашей галереи специальный проект.

Кроме того, у меня есть идеи проектов более масштабных, «фестивальных». Их мы, конечно, будем реализовывать не в галерее, а на других площадках.

 

- Вы говорили, что за период работы в Нацмузее успели заключить договоренности с мировыми музеями о проведении выставок. Возможно ли организовать эти «обменные» выставки посредством вашего персонального проекта Mironova Project на каких-либо других площадках?

- Все эти выставки подбирались специально под музей. В галерее их, конечно, провести невозможно. В рамках моего проекта Mironova Project, на какой-то другой локации – возможно.

Mironova Project мы задумывали как отдельное от галереи направление. Это специальные проекты, когда есть площадка, есть тема, есть куратор – весной мы сделали в таком формате проект в Шоколадном домике. Либо это может быть уже готовый мировой проект, который мы хотели бы показать в Украине.

 

- Не планируете ли объединять усилия с другими культурными институциями, чтобы продвигать украинское искусство в мире?

- Мы недавно сделали выставку группы Recycle – в России и в Европе ее хорошо знают. Вот сейчас открывается их выставка в мультимедиа-музее у Ольги Свибловой. Кстати, эту выставку поддерживает галерея «Триумф», они делают ее совместно с музеем. И никто не считает, что в сотрудничестве галереи с музеем есть что-то предосудительное – наоборот, это нормально. Почему же у нас это вызывает какое-то недовольство?

 

- С 2013-го вы запускаете образовательную программу. Означает ли это, что Mironova Gallery считает образовательное направление одним из стратегических в своей работе?

- Мы задумались об образовательном направлении, когда во время проекта в шоколадном домике к нам приехали Дмитрий Гутов и Анатолий Осмоловский. Они провели для меня потрясающую лекцию по моей же экспозиции.

Вообще, Гутов путешествует со своими лекциями по миру – он прекрасный оратор и лектор. Осмоловский, помимо этого, еще выпускает журнал. Мы поняли, что вот они – два готовых преподавателя, которые этим занимаются всю жизнь. В рамках проекта в шоколадном домике Осмоловский прочитал лекцию. И мы подумали, что такие лекции мы можем проводить в рамках галереи. Так что сейчас мы разрабатываем цикл лекций Анатолия Осмоловского в Mironova Gallery.

Также в 2013 году мы открываем первое представительство московского книжного магазина РЕСПУБЛИКА! Мы планируем привозить и продавать в галерее популярные российские арт-издания: Артхроника, Art Newspaper Russia, Interview Russia и журнал «Искусство».

 

 

 

Анастасия Платонова

Фото: Максим Белоусов