Давая одно из первых интервью украинскому журналисту, Дэвид Эллиотт очень удивился, когда его спросили, нет ли какой-либо о связи между киевским Арсеналом и Евро-2012. Едва ли не пренебрежительно он ответил, что никакой связи нет. А зря. Думаю, известный куратор несколько поторопился с выводом.

В стране, где такие понятия, как достоинство, совесть, патриотизм, мужество и порядочность, прежде всего вызывают ассоциации с пивом, любая культурная проблематика принципиально не может обойтись без футбольного аспекта.

Еще раз я убедился в этом, прочитав статью «Провал акционного искусства», которая была написана очень уважаемым человеком, культурологическим гуру прогрессивной молодежи (и не только молодежи) величайшего и самого демократичного отечественного университета. Автор упрекает современных украинских художников в неэффективности их акций и приводит в пример действенность такого яркого феномена народного творчества, как фановская «кричалка» «Спасибо жителям Донбасса...». «То, что народное <...> скандирование, – утверждает автор, –получило более миллиона просмотров, а никто из наших «революционных» художников не получил, – это знак. Это симптом того, что в «датском», то есть в нашем, в том числе, художественном? «королевстве» что-то не так, запахи какие-то не те».

Может, автор имел в виду запахи того же вещества, которое вынудило другого культуролога этого же университета закрыть Центр визуальной культуры?

Надеюсь, что нет, и пассаж о запахах – чистая случайность. По крайней мере, на уровне авторского сознания. Но что же нам делать с подсознательным?

Как по мне, «Синяя панель» Воротнева, «Личный щит» Наконечной, нумерованные тела Брюховецкой или «порноправа» Белова пахнут искусством, в отличие от «народного скандирования».

Автор не согласен с «теми левыми критиками от искусства, которые утверждают, что это ксенофобские лозунги... Это своеобразные сообщения без кода, за «правильное» прочтение которых идет символическая дискурсивна борьба».

По этой логике коллективное шествие тех же «просто людей» по улицам Одессы в сентябре прошлого года с кричалками на чистейшем русском языке: «В Одессе живут одни жиды! - Е*ть жидов, e*ть!» – ни в коем случае нельзя воспринимать как ксенофобское. Конечно, такое святое место, как «ссылка», без кода не остается, но «жиды» – это одесский «Черноморец», «е*ть» - это выигрывать в матче или, что важнее, победить в драке-«махаче». А за другие «безреферентные» лексемы, такие как «пулеметы» и «спалим все деревни», действительно «идет символическая дискурсивная борьба». Может, потому это шествие и проходило под охраной милиции.

Но мои возражения касаются другого – понимания и трактовки именно того явления, которое называется искусством. Неважно, современного или традиционного. И критериев измерения его «действенности».

Только оригинал видео с падающим венком набрал в ютубе более полутора миллиона просмотров, что уж  говорить  о его несметных римейках. Является ли это видео искусством? Если да, то кто его создал? Янукович? Венок? Силы природы?

Хочу вспомнить акцию Леонида Войцехова еще советских времен. После стихийного бедствия в Одессе город остался без света и воды. И группа одесских художников вышла на улицы с транспарантом «Они нам ответят за это!». У этой акции было совсем мало зрителей, самыми придирчивыми критиками стали сотрудники КГБ, которые настойчиво спрашивали участников акции, кого они имели в виду? Кто именно должен отвечать «за это»? «Как кто? – возмущенно кричал отчаянно картавящий Войцехов. – Силы пгигоды, конечно...»

Эта акция была искусством. Искусством действенным (в КГБ на это – верхнее чутье), хотя и крайне «малотиражным». Возможно, потому, что обвинения действительно были расширены до «космических» масштабов. Пусть и с абсурдистскими и очень опасными политическими коннотациями.

Я всегда утверждал, что искусство должно быть социально ангажированным. Особенно во времена кризисов и больших потрясений.

Но оно должно оставаться искусством. Особенно в своем стремлении пересекать границу «искусство–действительность». Иначе искусство растворяется в жидкости, которая по вкусу и сути становится политической (факельное шествие или митинговое скандирование), религиозной, аттракционистской и т. д.

Мы до сих пор не научились различать «политически ангажированное искусство» и «искусство политики», забывая, что только последнее измеряется количеством голосов «электората».

Автор «Провала» неосторожно ссылается на Кракауэра. Он сравнивает подобные кричалки с «орнаментом», через который «массы привлекают и своеобразно осмысливают себя». По Кракауэру, такой «орнамент» не имеет отношения к осмыслению: «В орнамент массы разум не проник, его узор нем... В орнаменте массы предстает лишенная всякого смысла пустая рациональная форма культа».

Безусловно, все люди – просто люди. Но объединенные в такую специфическую «группировку», как стадион, акционным ядром которого сейчас являются фаны с весьма своеобразной системой ценностей и соответствующих коммуникативных кодов, они превращаются из «просто людей» во что-то другое.

Либерте, эгалите, фратерните – это хорошо, но зачем же пальцы ломать...

«Действенность» искусства в актуальном пространстве не измеряется ни количеством сторонников, ни денежным эквивалентом арт-рынка. Даже во времена Великих канонов, когда искусство действительно обращалось к «широкими народным массам», действенность искусства измеряли его качеством, это делали избранные (не всегда демократично) критики (коллеги-художники, жрецы, меценаты, священнослужители, князья, монархи и т. д. – сами или с помощью профессиональных советников).

Если наш уважаемый автор называет некоторые акции современных художников «замечательными» и в то же время упрекает их за «неэффективность», то это нонсенс.

В таком случае можно утверждать, что художественное высказывание, например, Данте, было крайне недейственным (ибо партия гиббелинов проиграла, а за свой политический памфлет, известный под названием «Божественная комедия», он заработал изгнание и целых два смертных приговора). А можно назвать «действенным» в этом контексте творчество позднего Рембрандта, или Ван Гога, или даже Ай Вэйвэя (лишь 10 тысяч посетителей на миллиардный Китай, пусть и всего за два часа)? Обратим внимание, что это ряд несомненно ангажированных (политически или социально) художников.

А сколько положительных «кликов» получил бы, скажем, «Улисс», если представить существование Интернета и компьютеров в каждом доме в начале 1920-х?

Механизм «действенности» такого феномена культуры, как искусство, точно описал Козьма Прутков в 156-м афоризме: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою». По крайней мере, начиная с Нового времени, произведение искусства непосредственно влияет на совсем небольшой (иногда сужающийся до одиночной точки) круг. Но дальше – особенно если произведение действительно замечательное – влияние распространяется концентрическими волнами, которые непременно «затухают», редуцируются и подвергаются рефракционным «искажениям» от влияний других «камней». И влияние таких волн культуры уже в значительной степени зависит от качества достаточно узкого первоначального круга «посредников», медиаторов, то есть профессионализма критиков (в роли которых могут выступать художники, кураторы, музейщики, галеристы, журналисты, культурологи и вообщеквалифицированные реципиенты). Может, кого-то отпугивает отсутствие романтики в термине «посредник»? Но не переживайте: качественного критика бьют, бывает, сильнее, гонят дальше и сажают надольше.

Не могу не вспомнить пафосное обращение Игоря Дюрича к сообществу деятелей современного украинского искусства на конференции в 1995 году (когда термин «укрсучарт» был еще не достаточно распространен). Он призвал это сообщество к осознанию своей интеллектуальной избранности и потому – особой ответственности, используя в выступлении старые фразы «дрожжи в тесте» и «соль соли».

И он был прав.

Хотя и выступал в задницу пьяный, все время соскальзывая локтями по краям поддерживающей его кафедры. 

На протяжении уже более четверти века я призываю одесских художников к политической, социальной, этической ангажированности «интересами общества» (в большинстве случаев – без успеха). Но никогда не имел в виду отказа от рефлексии, слепого поклонения «народному кумиру» или «миметизированию» масс.

Путь ангажированного искусства – это искусство проскользнуть между Сциллой снобистского «l'art pour l'art» и Харибдой упрощения до узкой утилитарной зависимости, неважно, денежной, «партийной», «народной» или «национальной».

А теперь вернемся к недавним событиям, связанным со скандальным закрытием выставки «Украинское тело».

К своему сожалению (или к счастью), я ее не видел. Так, несколько имен неплохих художников, несколько фото и пара видео, где цветет и пахнет основной «экспонат» с гигантским галстуком, который, по психоаналитическим штудиям, является признаком фаллоса, коннотирующим с грубостью авторитарной власти (не какой-то конкретной, даже политической, – а вообще, вплоть до специфических отношений между альфа- и бета-самцами).

На основании этого «маловиденного» могу сказать, что я от этого проекта не в восторге. Отдельные работы (уже упомянутые ранее) заинтересовали. Но выставка современного искусства не может сводиться к арифметической сумме неплохих произведений. Так, например, «Синяя панель» просто – и благодаря этой простоте изящно – проводит политическую ссылку через «низовое-телесное». А «Паспорт» никакой телесной коннотации не приводит: он из другого проекта. (Этот недостаток исчез бы в случае некой артикуляции его «биометричности».) В этом смысле нет претензий к «Зеленой бутылке с красной жидкостью», объединяющей настоящую кровь с формальной риторикой милицейского протокола. Но означаемое инсталляции Володарского... как бы сказать, чтобы не обидеть? – уж слишком простое по сравнению с означающим, как и в его знаменитой акции против цензуры. Кстати, аналогичную по смыслу и интенции акцию провел этот проклятый (как по мне) художник Б. в 1994 году у памятника Пушкину в этой проклятой Москве. Но тот Б. не имитировал половой акт, а пытался осуществить его «в реале», на снегу. И самым художественным мгновением перформанса (по свидетельству самого автора) стал честный возглас «Ничего не получается!».

То есть нельзя в современном искусстве снова и снова выставлять писсуар под названием «Фонтан», даже подписывая его своим именем - это и при апроприации не получится. А вот если бы Володарский несколько усложнил свою акцию, оформив ее по надлежащей правовой процедуре как «демонстрацию протеста» и обеспечив предварительно ее милицейскую охрану, то и к «Зеленой бутылке» я бы не мог придраться.

Я искренне уважаю Кадана, даже несмотря на премию PinchukArtCentre, но его работа показалась мне неудачной: «тела» или их части не вписались в «архитектурно-проектный» дискурс по масштабу и стилистике, а дробность рисунка вообще выпадала из визуального контекста проекта.

Неплохое по замыслу видео «Рада», но, опять же визуально, непрерывное «шествие» в vagina было бы эффектнее дискретного. К тому же работа бы выиграла, если бы «тушкообразность» печенья была артикулирована яснее.

Откровенно провокационные («Gровокативность – одна из неотъемлемых черт авангардного искусства» – это из какой-то современной диссертации) листы Белова не коррелируют с его комментариями относительно «анализа соответствующих запросов» в Интернете. А сами по себе, без комментариев, они более похожи на плакатную лозунговость, чем на «исследование проблемы». Мое порно – это, действительно, мое право. Но утверждение такого права в хоть и художественном, но неизбежно публичном пространстве в риторике плаката так же неизбежно превращается в лозунг «Мое порно – твой долг». В другом проекте это было бы, может, и сильно. Но такая отчаянная агрессия загнанной сексуальности, на мой взгляд, непоправимо «вырывается» из визуально-смыслового «целого» данного проекта.

Как видим, мои критические замечания более касаются качества кураторской, чем авторской работы, и это неудивительно – кураторское искусство затравленно у нас намного сильнее, чем сексуальность. И поэтому само существование в столице Центра визуальной культуры как экспериментально-учебной площадки, где теоретические исследования подкрепляются художественной практикой без рыночного или «статусного» давления, – очень полезно и важно.

Но, кажется, все глаголы предыдущего предложения уже должны перейти из настоящего времени в прошедшее.

И тут возникает вопрос: было ли закрытие Центра целью его экс-директора?

Симпатичный и, безусловно, квалифицированный Черепанин грамотно рассказывал о пространстве, «которое денотированно и коннотированно является художественным», а потому все, что представлено в нем, является искусством, а вовсе не дерьмом. Но это к психиатрам, то есть международным кураторам и арт-критикам. А в наших  пенатах есть множество пространств, которые также «денотируются и коннотируются» как художественные, причем людьми, которые не используют таких терминов, «потому что нецензурные». И то, что содержится в этих пространствах, можно назвать чем угодно, только не искусством. Ну, в лучшем случае, неплохим ремесленничеством.

Позволю себе еще одну ретроспекцию.

Это было где-то в середине 90-х. Речь шла об открытии Центра современного искусства Сороса в Одессе. Руководство соросовского фонда (который во всех постсоциалистических странах звался «Открытое общество» и только в Украине - «Вiдрождення»), как я понимаю, не очень одобрительно относилось и к ЦСИ Сороса в Киеве, а тут еще и Одесса ... Но достаточно автономная международная структура ЦСИ настаивала.

И меня, как предлагаемого нью-йоркским офисом будущего директора, пригласили в столицу для личного знакомства с руководством «Вiдрождення». Мы встретились на открытии какой-то огромной (и довольно глупой) выставки современного искусства, типа «молодежной». Помимо всего прочего, на выставке было немало пенисов. В виде скульптур, инсталляций, живописи и других медиа. И вот после окончания молчаливо-толерантного визита на выставку тогдашнего главы Нацбанка Украины один из руководителей «Вiдрождення» задал мне сакраментальный вопрос: «Скажите мне, пожалуйста, как не специалисту. Если на выставке я вижу мужской половой член – является ли он произведением искусства?».

Конечно, если придерживаться художественной тусовки, надо было отвечать по конвенции: «Все, что представляется как искусство на территории искусства, является искусством».

Но я ответил, как думал: «Смотря, какой член. И главное – в каком контексте».

Работать с контекстом – одна из важнейших задач куратора. И это касается самого широкого круга проблем – от художественно-пространственных решений до политики фандрайзинга и отношений с бессмертными бюрократами.

Такая тема требует отдельного рассказа, упомяну лишь благодарность одесситам от Бориса Михайлова за первую (в 1994 году) презентацию его работ в «официальном» (то есть государственном) музейном пространстве (это была серия «Я – не Я» в его сильнейшем черно-белом варианте).

Понимаю, что девяностые – это еще революционная пора, но сейчас и уже давно – «стабилизация». Но даже показывать Михайлова, того же Савко с его проклятым Микки Маусом, из-за которого в 2006 были осуждены Самодуров с Ерофеевым, да еще и выкручиваться, чтобы выставку не закрыли, отбрехиваться в СМИ от публикаций под рубрикой «Осторожно –провокация!» и в буквальном смысле баррикадироваться от давления Управления культуры было не совсем легко.

Понимаю, что контекст самого демократичного вуза действительно ужасен. Я даже не говорю об очень стандартном президенте, меня потрясла реакция почетного президента. Его аргументация относительно невиденной мною работы «Вредно ли жрать говно?», с ее рассылкой в ​​сопровождении вопроса, возможно ли, что автор этой работы – будущий Модильяни.

Опомнитесь, господа культурологи и филологи! Это даже не высшая «матема» какого-то Бадью или какого-то Жижека. Это азы. Модильяни не может реинкарнироваться. А тем, кто верит в реинкарнацию, советую представить, что Котляревский сегодня писал бы не бурлеск об Энее, а скорее, эпическую трагедию о Павлике Морозове.

И ладно уже, какой-то там Мандзони.

Если мы находимся в поле культурологии, а не в придорожном сортире на краю поля, то и запах фекалий мы должны чувствовать соответственно - от «O belle matiere fecale» Рабле до произведений Сорокина.

И самое ужасное, что это, как говорят, «самый прогрессивный вуз».

Я не без удовольствия прочитал отклик на те события от внебрачного ребенка дада.

Советую экс-кураторам, прошлым и неосуществленным участникам акций Центра визуальной культуры не отчаиваться, а перечитать этот шедевр обсценного стиля и улыбнуться. Но не бежать. И не изменять своему делу ради одобрения международными кураторами. И не обязательно соглашаться с dadakinder. Призвать из Большого яблока к экстремальным акциям как ответу на наступление реакции очень эффектно. Но не очень грамотно. Хватит резать себя, это сейчас не художественно и не продуктивно. Более известный и эффективный куратор говорил о пользе периодов реакции как хорошего времени для анализа и осмысления ситуации.

Работайте с контекстом. Поймите, где вы, что вы, куда идете. Вспомните о «дрожжах в тесте» и «соли соли», помня, что на одних дрожжах и соли долго не протянешь. И попробуйте представить, что проблемы «телесности», актуальные при первых шагах победного продвижения постмодернизма, не всегда будут таковыми здесь и сейчас. Но даже проблемы сексуальной идентичности, возможно, сегодня не первостепенные.

Попробуйте поработать над решением проблемы с интеллектом. А там – и с телом все будет в порядке.

 

Михаил Рашковецкий