Встречать философа, которого Петер Слотердайк несколько лет назад назвал der letzte Metaphysiker (последний метафизик), я с некоторым волнением отправился в бориспольский терминал F. Ждать пришлось достаточно долго из-за непонятных заминок на таможенном контроле. Пока Борис с Натальей томились в часовой очереди, я всё больше сомневался в том, смогу ли их узнать, и в какой-то момент уже мучил себя из-за того, что не распечатал табличку для встречи. Наконец они появились в толпе, среди таксистов и крестьян, обычно заполняющих наши залы ожидания, узнать их в таком окружении было несложно. Борис был в тёмно-синем пиджаке, скорее всего японского кроя, благодаря чему выглядел свежо и стильно, Наталья была в простой чёрной куртке с классическим рюкзаком Prada, сначала она показалась похожей на Йоко Оно, но как оказалось позже, сходства у неё гораздо больше с другой японкой – Рей Кавакубо. После беглого знакомства мы поехали в гостиницу.

Национальный музей Украины Фото: Наталья Никитина

На следующий день мы отправились на прогулку в Киево-Печерскую Лавру, которую было сложно не заметить из такси днем раннее. Гройс тогда рассказал, что когда впервые был в Киеве, его очень сильно поразили фрески Врубеля в одном из полуразрушенных киевских храмов. Поэтому все наши прогулки, так или иначе, были посвящены Врубелю и религиозным стенописям. Но первое, что мы увидели в Лавре, были не фрески, а выставленные в ряд золотые купола и мусорные баки на заднем дворе, которые нам показались готовой к демонстрации site-specific installation.

В Лавре мы провели около часа, но дольше всего в локальной художественной галерее, в которой мы обнаружили массу интересной живописи, созданной под явно декадентским влиянием. Больше остальных Гройсу понравилась совершенно радикальная работа с Марией и, как ни странно, Амуром. В ней его заинтересовали огромные глаза Амура – совсем как на работах у Врубеля. Таким образом, мы практически нашли, то, что искали, но цена работы в 8 с половиной тысяч гривен и нехватка места в нью-йоркской квартире пересилили азарт, и мы ушли из галереи без покупки. Что ещё интересно, на выходе смотрительницы зала, несмотря на наш смех и некоторые критические замечания (вроде «ахахах, это же Бодлер»), приняли нас за постоянных клиентов.

По дороге в Арсенал мы продолжали делиться впечатлениями о картинах в лаврской галерее. Гройсу казалось достаточно странным такое сильное влияние Франции на украинскую культуру. Но после каштанов вдоль дороги и углового кафе с французским названием, он, предположил, что в Украине вообще чувствуется дух медитерране – и это несмотря на несносную, пасмурную погоду в тот день. Перескочив дорогу от Лавры к Арсеналу, Гройс резюмировал наш разговор так: «то, что находится под французским влиянием, попадает в галереи (см. декадентско-французский модернизм  в галерее в Лавре), а то, что – под американским влиянием, на биеннале».

После чаепития и небольшой экскурсии по Арсеналу направляемся в Национальный музей посмотреть выставку «Миф «Украинское барокко». Гройс её проходит достаточно быстро, задерживается на мгновение только возле нескольких работ: у повергнутого навзничь солдата, перед съездом партии и у небольшой работы с Нарциссом. Когда мы с Натальей догоняем Бориса, он примерно так описывает выставку: «Экспозиция состоит из 3-х частей: сначала  революция и война, потом период, который можно охарактеризовать как невозможность сексуальности, а потом эпоха секса».

Внизу за лестницей видим ещё одно доказательство того, что здесь действительно всё пронизано духом барокко, потому что слева за углом спрятана большая белая скульптура, со спины напоминающая Жане Маре, периода 50-х годов. И это, нужно заметить, идеальное завершение для выставки, посвященной эпохе, предпочитающей скорее скрывать, чем показывать.

Перед выходом пробегаем ещё первый этаж музея. Здесь нам встречается много интересных работ, и особенно по части религиозной живописи; в наш чарт попадают плохо освещенная картина с пеликаном у креста (впрочем, как и остальные работы в этом коридорчике), Христос в точиле, написанный по голландскому сюжету, и ещё одна, почти супрематическая икона Христа с очень стильным красным. 

Отобедать мы идем в небольшой ресторанчик на Красноармейской. По дороге Наталья забегает в соседний магазин купить зарядное устройство для камеры, Борис тем временем изучает окружающую рекламу. Моментально возникает дискурс, в центре которого два лайтбокса с рекламой женской косметики. Первый предлагает make up for ever; второй – естественную красоту.

«Забавно, что мейкап понимается как вечность, как замена религии: раньше тело было бренным, а душа вечной, сейчас мейкап заменяет душу и становится вечным» – замечает Гройс, уже не только для нас с Натальей, но и для встречающих официантов. Разговор о вечности мейкапа тянется практически до резервного стола и обрывается на словах про «Незабвенную» Ивлина Во. Я ещё некоторое время пытаюсь вспомнить гениальную экранизацию этой повести с Робертом Морсом (ныне хорошо известным по сериалу Mad Men), но имя режиссера – Тони Ричардсона – всплывает в памяти только к середине трапезы. Пока готовится еда, мы говорим в основном о философских и художественных течениях 70-х в Москве, а также о нынешних нравах нью-йоркских академических кругов. В нашем меню: много зелени, оссобуко, ризотто, запеченный судак и охлажденное белое полусухое вино. Вообще еде достается не только множество комплиментов, но и несколько интересных замечаний. Наталья, например, передвигая блюдо с оставшимися листьями салата, жалуется, что философы после «Сырого и варёного» Леви-Стросса совсем не едят зелень. А Борис не раз повторяет свое фирменное: «Хорошо, что в еде не было авангарда, потому что индивидуум в этой сфере по-прежнему может полагаться на критерии вкуса».

Во время обсуждения «Визита», концептуалистского романа Гройса, девушки за соседним столиком любуются, видимо, только что купленным черным платьем – чем в конечном итоге привлекают наше общее внимание. Но вот официант приносит нам вторую бутылку вина, и происходящее постепенно становится таким же мистическим, как и события в фильме «Полночь в Париже».

В день лекции Гройс предпочитает собраться с мыслями и передохнуть. Поэтому мы выбираемся в город только перекусить и посмотреть Владимирский собор. По дороге Борис делится впечатлениями о вчерашних интервью и говорит, что после общения с журналистами решил изменить содержание лекции, и говорить о современном искусстве начиная с момента его возникновения. Среди других заблуждений, Гройс подчеркивает, что: неверно считать украинскую ситуацию уникальной, потому что комбинация авторитарного режима с капиталистическим развитием вообще характерна для нашего времени. Возвращаясь к теме подготовки к лекции, Наталья говорит, что современные гостиницы совсем не предназначены для интеллектуалов, а скорее для менеджеров, которые с легкостью могут работать в любых условиях на полу, кровати или в кресле.

Владимирский собор нам нравится с первых шагов и, несмотря на бликующее освещение и неприветливый стаф, мы проводим здесь увлекательные 20 минут. Из схемы храма узнаем, что Врубель расписал только несколько орнаментов, но общий стиль, подразумевающий влияние не столько эпохи князя Владимира, сколько учения Владимира Соловьева, оставляет глубокое впечатление. В нашем чарте: устрашающая святая из правого нефа, действительно «Страшный суд» Виктора Васнецова и очаровательная, практически гогеновская, роспись во флористическом стиле на одной из левых колон собора. Отдельного внимания заслуживают букеты цветов, расставленные в самых важных местах храма, некоторые из них оформлены в грубом «свадебном» стиле и сгодились бы для любой фотосессии Юргена Теллера.

На следующий день Борис и Наталья направляются в Берлин, затем в Дрезден и Утрехт. По дороге в аэропорт мы говорим в основном о философских сюжетах. Иногда я перевожу взгляд на нашего шофёра и понимаю, что он открыл ранее неизвестный ему мир. Думаю, что наши беседы он мог бы подписать следующими тегами: индивидуальное и коллективное в фотографиях Кожева, избыточное наслаждение в Коммунистическом постскриптуме, чёрный цвет у Ёдзи Ямамото, отношение к зонту и погоде у немцев и французов, возможность участия рыб и животных в демократии у Латура и дальше в таком же духе.

На обратном пути из Борисполя мы с шофёром молчим и всю дорогу слушаем радио, там передают итальянскую эстраду. Эмоциональное напряжение постепенно начинает стихать, я думаю о «Мыслителе» Родена, который, как заметил Гройс, может сегодня рассматриваться как молодой человек, отдыхающий после спортзала. Его мысли остаются невидимыми, так же как и мои, и рекламный слоган из вчерашней лекции звучит всё громче и громче: Don’t wait, call now!

 

 

Олег Забава