16 января украинскому художнику Вудону Ивановичу Баклицкому исполнилось бы 70 лет. В этом же году, в июне исполняется 20 лет с его смерти. Мы хотим отдать дань памяти этого большого художника и незаурядного человека. Наш "Запоздалый некролог" − это два эссе, написанные с разницей в 20 лет: "Эскиз биографии" написан Николаем Леоненко (ныне профессор Кардиффского Университета, Великобритания) за несколько недель до внезапной смерти живописца в 1992 году, после бесед с Баклицким. Особенно ценен этот текст тем, что сам художник его читал и подтвердил правильность каждого слова. Если бы этот текст был написан сегодня, он, возможно, выглядел бы иначе, но мы сознательно не хотим ничего менять, чтобы не исказить дух того времени.

"Неистов и упрям"− лирическое эссе, живущей сейчас в Гамбурге художницы Веры Вайсберг, близко знавшей Баклицкого в 70−80-х годах. Эссе создано после посещения Киева в августе 2011 года, и встреч со старыми друзьями.

 

Вудон Баклицкий, Вера Вайсберг и Николай Тригуб. 1977 

 

Неистов и упрям

 

Если Вудон Баклицкий брал в руки гитару, то чаще всего пел именно эту песню Окуджавы:

неистов и упрям

гори огонь, гори...

1970-е

Неистов и упрям был его живописный темперамент, его дар, неистов и упрям был он сам. Наверно, этим можно объяснить, что через 20 лет после его смерти интерес к его творчеству с каждым годом все возрастает, хотя при жизни он не совершил ни одного телодвижения, которое можно было бы хоть отдаленно назвать современным понятием "арт-менеджмент".

Скорее, наоборот, если он чувствовал в посетителе снобизм, лицемерие или чванство, то незамедлительно предлагал выйти вон, будь то потенциальный покупатель, заморскии гость или какой-нибудь ВИП. В этом смысле приход к нему с новым человеком напоминал русскую рулетку: в своей реакции Виля был абсолютно непредсказуем. Но с другой стороны, тому, кто искренне воспринимал его творчество, уйти без подаренной или купленной за символическую цену работы не удавалось.

1976

Эта щедрость в жизни была продолжением щедрости его таланта - разницы между Баклицким-художником и Баклицким-человеком не было.

Если ему для очередной работы нужен был цветок - ирис, например, или столь любимый им будяк - он ни в коем случае не срывал его, чтоб принести домой, а наоборот, шел сам "в гости" к цветку. Рисовал цветок "по месту его жительства" и уходил, не причинив вреда. Примерно также обстояло дело и с женщинами: после романа с ним они чувствовали себя не сорванным цветком, а цветком, воспетым в искусстве.

Никогда и нигде я не слыхала от него речей о свободе творчества, о праве художника на самоопределение и тому подобное.

1982

Он эти свободы просто осуществлял ежеминутно, как нечто само собой разумеющееся, как воздух. Так казалось мне тогда. Теперь я понимаю, что сохранить духовную свободу, воплотить ее в творчестве в стране стагнирующего тоталитаризма, требовало постоянного внутреннего сопротивления, напряжения. Выдержать это напряжение было бы невозможно, если бы он был один. Но он один не был. В ранней молодости, в начале 60-х он познакомился со своим ровесником, также стоявшим в начале своего творческого пути - Николем Тригубом. Микола Тригуб и Вудон Баклицкий были друг для друга тем, что принято называть профeссиональной средой, профессиональным общением. Но и более того, они были взаимным подтверждением, прецедентом. Подтверждением возможности не отдать ни кусочка души "старшему брату", не осквернить свой дар компромиссом.

Я рискну утверждать, что не будь этого творческого тандема, ни тот, ни другой не воплотили бы этот дар в той полноте, в какой это произошло. А возможно, и не выжили бы физически, учитывая их полную неспособность к прогибу и бешенный темперамент. Но и в этом, относительно позитивном варианте, ни тот, ни другой не увидели своих внуков.

1985

Если бы 19 лет назад посторонний заглянул бы в дом Вудона Баклицкого, где близкие друзья и семья собрались, чтобы отметить 9 дней с его внезапной смерти, он бы не понял, что попал на поминки. Настроение у всех было, как это ни странно, скорее приподнятое такое, как будто бы Виля созвал всех в гости, чтоб показать новые работы, а сам ненадолго вышел. Мы ощущали не его отсутствие, а его торжественное присутствие - мы сидели в его мастерской в окружении его работ. Как всегда.

Сейчас понятно, что он просто реализовался в своих работах до конца, перешел в них. Это то, о чем незадолго до своей смерти сказал Микола Тригуб: "...Я знищив у себе все людське". При всей несхожести личностей, характеров это их объединяло: абсолютная, 150-процентная самоотдача, тождественность каждому своему штриху.

И еще одна общность: и Микола, и Виля существовали сразу в трех временах: прошлом, будущем и настоящем. Тригуб общался, как с приятелем, с Плужником, а Баклицкий выпивал с Модильяни, и при этом знал, что его работы когда-нибудь будут в музеях. Но равнодушно замечал, что он до этого не доживет.

 

А кончается песня так:

Пусть оправданья нет,

Но даже век спустя

Семь бед - один ответ,

Один ответ - пустяк!

 

Вера Вайсберг, Гамбург, 30 августа 2011

 

 

Эскиз биографии

Конец 1980-х

"Украину люблю до боли. Никогда не хотел уезжать отсюда. Больше всего путешествовал по Украине. Понимание проблем Украины привело меня к пониманию мировых проблем". Эти слова принадлежат киевскому художнику Вудону Ивановичу Баклицкому. В своих работах он запечатлел красоту распада: полуразрушенные дома на забытых киевских улицах, засохшие деревья на фоне невысоких гор (там много цветов?), уставшая цветочница, продающая охапку срезанных тюльпанов, дерево, с которого осенью опали все листья.

Много работ посвящено экологической теме − как будто он слушал Св. Франциска Ассизского, который еще в 12 веке читал проповеди людям, рыбам и птицам, и, кажется, был первым, после евангелистов, экологом. На картинах Баклицкого вырубленные леса, деревья, которых больше уже нет на Земле, разрушенные горы (он много путешествовал и знает, что горные системы очень хрупки и необычайно чувствительны к разрушению). Странное очарование распада. Но за каждым кадром человек, который однажды решил подчинить себе природу, а потом – спасти её. "Один спаситель, выхватив клинок, голову спасенному отсек”. Это из киргизского народного эпоса. На картинах Баклицкого "спасителей” уже нет, лишь "спасенная" природа. Кажется, разрушено уже все. Засохло все, убиты все звери, не поют птицы. Полная тишина, нo не торопитесь отводить глаза. Присмотритесь. И вы увидите редкие цветы. Их мало, но они восстанавливают разрушенное. Они бледны, но от этого они кажутся еще прекраснее. Их красоту легко разрушить. Но от этого они кажутся еще более нежными. "Вырастают тюльпаны из крови царей. Вырастают фиалки из праха красавиц, из стремительных родинок между бровей” (Омар Хайям).

1990

Вудон Баклицкий родился в 1942 году в селе Новая Еловка, недалеко от Алма-Аты, в семье выходцев из Украины. Его отец родом из г. Городище, Черкасской области, мать - уроженка села Поломное (т. е, "польское") на Волыни (её родителей раскулачили). Отец Баклицкого был лейтенантом медицинской

службы, попал в Новую Еловку после тяжелой контузии на фронте (воевал всего один день). После лечения семья Баклицких разьезжала по стране, пока в 1949 году не осела в Киеве. Жили на улице Гоголевской, рядом со студенческим общежитием. В этой атмосфере, среди студентов-художников, которые ради минимальных заработков писали далекие от совершенства примитивные сюжеты, вырос Вудон Баклицкий. Там он прошел весьма своеобразную школу живописи, и в 16 лет уверенно копировал работы Айвазовского и Васнецова. Тяжелое материальное положение семьи вынудило его с 18 лет работать вместе с отцом на стройке. В 1962 году семья Баклицких получила квартиру на Куреневке. Тогда же он познакомился с украинским художником Николаем Тригубом, который убедил его, что писать копии, даже с работ хороших художников, занятие не самое лучшее. Тригуб оказал на Баклицкого значительное влияние, прежде всего в понимании природы творчества. Тригуб сказал: "Давай работать!" И они начали работать. Рано утром они ходили на этюды. Старый Киев пленил их своей красотой. Любимыми местами, куда художники ходили на этюды, были Куреневка, Соломенка, Подол, Ямская, окрестности кирпичного завода и, еще не разрушенное тогда, еврейское кладбище. Начались поиски собственного стиля. Было все - и "открытый" заново пуантелизм, и стихийное подражание Ван Гогу, и попытки соединить корень (народный) и крону, и многое другое. Но постепенно была найдена собственная манера работы с пленером, собственное понимание композиции, навязанное, отчасти, использованием малоподходящих материалов (художник до сих пор не имеет возможности заказать подрамник, купить холст). Дружба Баклицкого и Тригуба продолжалась до трагической смерти Тригуба в 1984 году.

От отца Баклицкий унаследовал непоседливый характер и настойчивость, доходящую до упрямства. Он много путешествовал, был в 20 экспедициях, и всюду рисовал, чеканил, резал по дереву. И фотографировал. В 70-м году Баклицкий ездил на Север, где природа иная, чем на Украине. Запомнились синие небеса, длинные дни без теней, спокойные леса, деревянные церкви. Но он видел и другое − плачевное состояние религиозных святынь, гаражи и конюшни в церквах, разрушенную природу, и полное безразличие большинства людей ко всему.

1989

На родной Украине ситуация была не лучше, а еще хуже. Здесь обществом и культурой управляли "официанты", местные "янычары", которые уничтожали культуру с удвоенным старанием. Это старание питалось ненавистью к собственному народу, а также желанием выслужиться перед теми, кто правил империей.

Все виденное стало темой работ Баклицкого. Но он сознательно отказался от борьбы, понимая, что всякая борьба похожа на танец: очень скоро борющиеся от борьбы начинают получать наслаждение. Поэтому oн просто изображал то, что видел. Все его творчество, по его словам, является формой пассивного протеста. "На большее я не способен", - говорит художник.

Сейчас Баклицкий уже болен, и не может ходить на этюды. Живет вместе с женой и дочерью на Оболони, в одном из однообразных домов. Видам из окна на квадратные дома предпочитает старые фотографии, сделанные им давно во время странствий. Остальное дополняет фантазия. И работает, работает, работает... Вудон Балклицкий написал более 250 работ, среди которых около 70 написаны маслом, остальные - акварели, пастель. Много сил отдано резьбе по дереву (более 80 работ), чеканке (более 100 работ), керамике (более 100 работ). Его работы находятся в частных коллекциях в Украине, России, а также в США, Канаде, Израиле, Польше, Италии, Англии, Австралии. В последние годы прошли выставки: в театре "Колесо" на Андреевском спуске (Киев, 1989), в театре на Большой Подвальной (Киев, 1989), в Филиале Союза художников СССР (Нижневартовск, 1989).

Очень трудно организовать большую персональную выставку художника, так как большинство работ находится за рубежом.

 

Николай Леоненко, Киев, май 1992.