Женщины Кранаха: между эросом и политикой
- В течение всей весны 2011 года в Париже, в только что отреставрированном и открытом для зрителей музее Люксембургского дворца, можно было посетить выставку «Кранах и его время» - изящный и чрезвычайно документированный экскурс в историю позднего европейского возрождения и эпохи Реформации.
- Аллегория правосудия
- Изумруд в пасти змея
Центральная фигура экспозиции - Лукас Кранах Старший (1472-1553), основатель художественной династии, руководитель живописной и печатной мастерской в городе Виттенберг, друг и сторонник Мартина Лютера, сегодня считается, наряду с Альбрехтом Дюрером, одним из величайших художников Североевропейского Ренессанса. Однако уже в самом названии выставки «Кранах и его время» усматривается некий парадокс. Вопрос о том, можно ли считать Кранаха единоличным автором всего живописного и графического наследия, а затем употреблять его фамилию в единственном числе, до сих пор остается спорным. Традиционно искусствоведы говорят о «Семье Кранаха», о «Кранахе и его мастерской» или о «Кранахе и его круге», поскольку доподлинно авторство работ, в частности после 1510 года, определить почти невозможно. Однако куратор выставки Гвидо Месслинг решил сознательно отказаться от любых обобщений, использовав имя автора в качестве символа, объединяющего все многочисленные работы художественной школы, основанной Лукасом Кранахом Старшим. - А работ действительно было немало, даже учитывая тот факт, что из около пяти тысяч картин и гравюр, нарисованных или отпечатанных в мастерской Кранаха, до нас дошла только пятая часть. Недаром на могиле художника высечен девиз Pictor celerrimus (Художник - самый быстрый), как намек на чрезвычайную продуктивность автора и скорость в выполнении заказов. Сегодня из более тысячи работ мастерской лишь о нескольких сотнях можно с большой долей уверенности утверждать, что они принадлежат кисти Лукаса Кранах Старшего. Еще несколько приписывают его сыновьям, Гансу и Лукасу Кранаху Младшему, а об остальных исследователи не имеют никаких сведений, кроме присутствия на холсте официального герба Кранаха. Право иметь свой герб Лукасу Кранаху было подарено в возрасте 35 лет вместе с дворянским титулом. Впрочем из-за его низкого происхождения, художнику не позволили, как тогда было заведено в высоких кругах, изобразить на гербе достойное животное: льва, медведя или орла. Именно поэтому гербом семьи Кранаха стал странный зверь - крылатый змей, держащий в пасти изумруд. Говорят, что после преждевременной смерти старшего сына Лукаса Кранаха Ганса в возрасте 24 лет, змея начали изображать из поникшими крыльями.
- Неизвестно, почему именно Кранах поместил на свой герб это хтоническое существо, и можно ли найти в этом какие-то ветхозаветные параллели, однако фактом является то, что изображение Адама и Евы, а точнее, сногсшибательного «трио»: Адама, Евы и Змея является одним из самых известных образов в его работах. До нас дошло более 50 различных изображений Адама и Евы из мастерской Кранаха, которые хранятся в крупнейших музеях мира. Одно из них до 1931 года находилось на территории Украины и входило в коллекцию музея Варвары и Богдана Ханенко. К сожалению, национализированный советской властью шедевр был продан за границу, поэтому он оказался в Берлине, а впоследствии попал в частную коллекцию США, где находится и сейчас.
- Геракл и Антей
- С искусствоведческой точки зрения выставка «Кранах и его время» дарит чрезвычайно тщательную реконструкцию темы первородного греха в истории Северного Возрождения, демонстрируя эволюцию образности от сдержанных гравюр Дюрера и Лукаса де Лайде до известного диптиха «Адам и Ева» (1504) кисти того же Дюрера и наконец до проникнутых чувственностью образов Кранаха.
- Адам и Ева
- Ева Дюрера является первым изображением полностью обнаженного женского тела в истории религиозной живописи. Единственная уступка средневековой морали - ветка яблони, которая своими листьями целомудренно скрывает половые органы первых в истории человечества любовников. Вместе коварное дерево прячет в своей кроне змея, передает белотелой Еве ярко-красное яблоко. Эта игра жестов между змеем, женщиной и мужчиной, которые передают друг другу плод разврата, изящно рассказывает историю первого грехопадения и одновременно первого настоящего наслаждения от запрещенного.
- Геркулес возле Омфалы
- В свою очередь, Кранах отталкивается от первичного эротизма сцены, изображенной Дюрером, и от картины к картине делает красоту Евы все откровеннее и соблазнительней. На одном из изображений Ева сжимает в правой руке яблоко, а в левой - бутон алой розы, недвусмысленный эротический символ. Длинный, покрытый шипами стебель цветка бросает глубокую тень на хрупкие бедра, а несколько миниатюрных листьев, которые едва касаются волос на лоне Евы, скорее притягивают взгляд, чем скрывают ее наготу.
Venus juvenis
Но если в библейском сюжете Кранах хотя бы делает вид сокрытия обнаженного женского тела, ориентируясь на законы церкви, - то в изображениях языческих богинь, особенно Венеры и лесных нимф, позволяет себе значительно большую свободу. Свою первую Венеру в сопровождении маленького Амура Кранах написал в 1509 году (теперь эта картина находится в коллекции петербургского Эрмитажа). Хрупкая осанка, длинные вьющиеся волосы, расчесанные на две стороны, темный фон и почти прозрачная кожа напоминают Венеру Сандро Ботичелли, которую, кстати, сам Лукас вряд ли когда-то видел. Он скорее вдохновлялся перепевами, выполненными Альбрехтом Дюрером, первым среди которых была близкая к классическому канону all'antica Ева, о которой говорилось выше.
Однако эта первая Венера еще достаточно далека от нового канона женской красоты, разработанного мастерской Кранаха, благодаря которому женские портреты в исполнении художника можно безошибочно узнать среди портретов работы его современников. Хрупкие тела, своим своеобразием обязанные сочетанию готической эстетики Средневековья с гедонизмом Возрождения, появляются на полотнах Кранаха лишь в 20-х годах XVI в. Маленькие округлые груди, высокая талия, улиткоподобный пуп, находящийся прямо посередине немного выпяченного живота, который обычно является логическим центром композиции, длинные худые ноги с острыми коленками и подчеркнуто удлиненными, часто растопыренными пальцами ... Такая ювенальная женственность и сегодня кажется трогательной. Фигуры почти всегда предстают полностью обнаженными, если не считать дымка, окутывающая их тела. Этот прозрачный муслин, что, словно вода, обтекает изгибы женских тел, является одним из самых любимых инструментов Кранаха, который позволяет достичь невозможного: изобразить тело, являющееся одновременно одетым и обнаженным.
Впрочем, если женские фигуры обычно лишены одежды, то их тела украшены пышными аксессуарами. На головах они несут громоздкие, скошенные набок шляпы, которые подчеркивают особый разрез их миндалевидный глаз, в тщательно убранные волосы вплетены жемчужины. На тонких шейках - тяжелые драгоценные украшения, которые в те времена носили куртизанки, на пальцах рук - массивные перстни. Все это мешает воспринимать их, как существа вне времени, воплощение природы, и наоборот, вписывает эти фигуры в достаточно определенный культурный и исторический контекст. Эти молодые женщины, которые являются свидетелями Реформации и живут в суровые и набожные времена, действительно, кажется, получают огромное удовольствие от собственной эротичности. Сквозь кисейную ткань они бросают на зрителя откровенный, немного высокомерный и чрезвычайно соблазнительный взгляд, магия которого будто заставляет время двигаться назад.
- Портрет молодой женщины с красной шляпой
Одновременно, и довольно парадоксальным образом, эротизированные тела на картинах Кранаха часто находятся рядом с полными богобоязненного морализма предосторожностями. Как девиз на латыни, отчеканен на скале, возвышающейся над томной красавицей из картины «Нимфа у источника»: «Нимфа у источника заснула, не нарушь ее сна, ибо она отдыхает». Картина датируется 1537 годом и представляет первое в истории Северной Европы изображение лежащей обнаженной женщины. Основательница традиции, эта сонная нимфа является отдаленной родственницей «Спящей Венеры» Джорджоне и «Олимпии» Мане. Ее образ, несомненно, навеян традиционным для Ренессанса сюжетом: фавн или сатир подсматривают за наядами, купающиеся в ручье. Однако на картине Кранаха фигура сатира-подсматривальщика вытеснена из композиции как ненужная, место вуайериста, для которого разыгрывается вся сцена, занимает сам зритель. «Не нарушь ее сна!» - Предостережение запрещает прикасаться к соблазнительной красавице, но действительно ли она тихо-мирно спит?
- Нимфа, отдахающая возле источника
А может, она лишь притворяется спящей и с улыбкой следит за тем, кому адресован этот символическая запрет? Взгляд ее прищуренных глаз вкупе с откровенной позой не только не запрещают, а наоборот, скорее призывают зрителя разделить этот послеобеденный отдых. Идею запрета усиливает присутствие оружия - колчан со стрелами, висящий на дереве, отсылая к традиционной символике девы-охотницы Дианы. Одновременно на амбивалентность приглашение-запрета намекает непринужденная деталь в углу картины - две куропатки, символизирующие плодородие и пылкую плотскую страсть.
Sexus Politicus
Впрочем женщины на картинах Кранаха не всегда разнежено ожидают приход ухажера, пассивно демонстрируя свои женские прелести. Более сложное воплощение женственности можно увидеть в аллегорическом изображении Справедливости - очаровательная женщина с теплым румянцем, которая сжимает в одной руке меч, символ честной власти, а в другой - весы, символ справедливости. Художник будто забывает о третьем атрибуте аллегории, - черной ленте, завязанной на глазах, эмблеме беспристрастности, - оставляя зрителя под действием гипнотического взгляда женщины.
Вероятно, вооруженная женщина изрядно смущала воображение современников Кранаха, если учесть количество воспроизведений трагических библейских героинь - таких, как Юдифь или Саломея, вышедшие из Виттенбергской мастерской. Этих женщин Кранах изображает не просто с оружием в руках, а с отрезанными мужскими головами, которые они держат на посеребренных подносах, ни на миг не скрывая лукавой улыбки победительниц. Однако между идеей жестокости и тем, как художник изображает женщину, нет никакого соответствия - композиции портретов всегда строятся по принципу оксиморона. Посмотрите на картину «Саломея, что держит голову Иоанна Крестителя». Как можно совместить трогательный веночек из полевой травы, удерживающий золотистые кудри даже не женщины, а совсем юной девушки, с окровавленной ношей, которую героиня держит в вытянутых руках, словно корзину цветов?
- Саломея, держащая голову Иоанна Крестителя
Лукреция - вторая героиня многочисленных вариаций Кранаха. Дочь римского патриция, воспетая Титом Ливием и Овидием, а впоследствии и Шекспиром, чьей красотой увлекся царский сын Секстус Тарквиний и решил непременно ею завладеть. Получив отказ, он изнасиловал Лукрецию, угрожая оружием (этот сюжет лежит в основе «Тарквиния и Лукреции» Тициана и «Самоубийства Лукреции» Боттичелли, Веронезе и Рембрандта). На следующий день женщина, не выдержав стыда от надругательства, совершила самоубийство, заколов себя мечом.
- Лукреция
- Именно эта сцена и вдохновила Кранаха на создание серии портретов Лукреции, которым в Люксембургском дворце посвящен целый зал. На портретах отражено мгновение, предшествующее самоубийству: женщина стоит, решительным жестом прижимая к обнаженной груди кинжал. Первые капли крови, струящиеся из-под лезвия на некоторых изображениях, по цвету гармонируют с парчовым нарядом самоубийцы.
Однако драматизм этой смерти не ограничивается сугубо индивидуальным и моральным измерением. Кажется, гражданское звучание темы не миновало и Лукаса Кранаха, поборника Реформации. Вспомним рассказ Тита Ливия: за обесчещенную Лукрецию решает отомстить Луций Юлий Брут. Он собирает восстание и идет на Рим. Отсюда начинается грандиозный мятеж, который наконец сбросит Римскую монархию и завершится установлением Республики. Получается, что первым толчком, который дал начало революционным изменениям в Древнем Риме, от которого ведет свою историю и современная европейская демократия, был героический жест Лукреции. Известно, что в Древнем Риме женщины, как и рабы, были лишены политических прав. С этой точки зрения римская демократия была лишь одной из форм власти «белых мужчин» и, будем откровенны, не смотря на все декларативные достижения, мало что изменилось и сегодня. В таком историческом контексте жест Лукреции приобретает политическое звучание: он может прослыть как один из первых поступков женщины как политического субъекта.
-
Наталия Чемарлых
