В последнем интервью с номинантами на Премию Малевича мы поговорим со Станиславом Волязловским – херсонским художником, автором концепта "шансон арт".

Станислав выставлялся в Москве, на III Московском биенале, в галерее "Риджина", а также в Стокгольме. В настоящий момент он работает с куратором Владимиром Овчаренко. 

Сегодняшнего номинанта хочется назвать Марселем Дюшаном нового поколения. Подобно эпатажному жесту с "Фонтаном", то что делает Волязловский - это привнесение в музейное пространство низовой народной культуры – «туалетной эстетики» городского фольклора. Объектом его творчества выступают темы и смыслы, которыми живут повседневно люди.

"Шансон арт –  это своеобразная точка зрения на тот мир, в котором я существую, с его интересами, проблемами, страхами, религией, новыми духовными и культурными ценностями нашего времени"

 - Скажите, Станислав, что для вас искусство?

 - Для меня шансон арт – не просто рефлексия, а что-то вроде арт-терапии. Мне действительно удается освободиться от всего, лезущего в мозг помимо моей воли, взять и вывалить все налезшее, в эдакой лубочно-концентрированной форме, на лист бумаги или на старые сэконд-хэндовские простыни, которые я разрисовываю шариковыми ручками...

Станислав Волязловский, "Чудо Путина о змие"

 - Для зрителей это тоже должно быть чем-то вроде терапии освобождения?

 - Зрители по-разному воспринимают мои работы. Некоторые находят в них такие смыслы, которые я туда не вкладывал. Некоторым нравится визуальная часть, люди любят фотографироваться на фоне моих картин. Некоторые читают тексты. Текст такая же неотъемлемая, наполненная смыслом часть моих работ, как и изображение. Все на полотне имеет свою символику, смысл и коннотации.

 - Обывателям импонирует ваше искусство. Но понимают ли они ваши идеи?

 - Да, это так сказать «народное искусство». Людям все это близко. Все помнят, как в детстве заходишь в общественный туалет, а там все расписано. Я апеллирую к этим, всем понятным образам. С другой стороны, это ведь коммуникация. Я создаю текст, какую-то часть люди понимают, какую-то понимают не все. Мои произведения открыты для интерпретаций, люди находят в них свои смыслы.

- Но тут ведь всегда есть такой соблазн: делать то, что нравится зрителю.

- Меня пугает похвала. Я лучше отношусь к негативной критике. Когда я вижу, что люди возмущены тем, что я делаю, значит, их это задело. Значит, я вошел со зрителем в резонанс. У меня было так однажды, что я случайно услышал негативную критику. По-своему ценный опыт.
 
- Скажите, почему вы избрали такой материал – ткань, проваренная в чае, и шариковые ручки…? Ваше творчество часто связывают с темой тюрьмы.

- Да, это связано. Как говорится, ГУЛАГ выплеснул в нашу культуру большой ушат помоев. Отсюда и вся эта тюремная романтика. Люди, которые ни разу не сидели в тюрьме, слушают музыку шансон и расслабляются. Водители маршруток ставят песни о жизни зэков – и вся маршрутка слушает их. Это стало нормой.  Кроме того, наша жизнь  - тюрьма. Недавно группа Р.Э.П. пыталась поехать в Лондон и их не выпустили. Или вот – один мой знакомый певец получал визу в Германию, и его при подаче документов попросили нагнуться к окошку и спеть что-то в подтверждение того что он певец.

 - Так что же, западное общество теперь стало тюрьмой?

 - По крайней мере, тюрьмой для нас. 70 лет советской власти сделали нашему народу имидж преступников.

 - И какова ваша роль как художника в этом обществе?

 - Я – художник аутсайдер. Я творю то, что считаю нужным, и так, как мне видится. В этом смысле Владимир Овчаренко – идеальный куратор, который ничего не требует, а относится к тебе, как к вольному художнику. Мои работы рождаются, пока я иду в магазин за хлебом. Тогда, я сажусь на лавочку с блокнотом и записываю, то, что пришло мне в голову.

 - Вас номинировали на премию Малевича, вы стремитесь к победе?

 - По правде сказать, нет. У меня нет соревновательных амбиций. Все художники друзья. Я имею в виду представителей современного искусства. Если я с кем-то и борюсь за что-то то только с самим собой. Борюсь за то, чтобы каждая работа была лучше предыдущей. Послать работу на конкурс меня уговорили, и я, что называется, скрепя сердце, послал.

 - Если вы все-таки получите премию, как вы поступите с деньгами, какие у вас планы?

 - Я надеюсь, что премию получу не я. Не потому, что считаю себя недостойным, а потому что есть молодые художники, которым это действительно нужно. Нужно поехать за границу, увидеть,  как там делают искусство, получить опыт и ценные связи. Я же сейчас задействован в проекте с галереей «Риджина» и уезжать надолго в другую страну мне не кстати.

 - Что вы думаете об украинском искусстве сегодня?

 - Вообще, я не стал бы разделять украинское и русское искусство. Мое искусство существует в рамках постсоветского пространства. Оно непонятно для западного человека. Но понятно для любого человека здесь, независимо от национальности. Как-то мне приходилось объяснять на заграничных выставках что такое «шансон». Жан Мартен однажды спросил меня, почему я пишу тексты на русском. То, о чем я говорю своим творчеством это «наши» проблемы, которые невозможно разъяснить иностранцам.

Станислав Волязловский, "Грузиноид"

 

- А что насчет конкретных художников на сегодняшний день?

 - Безусловно, я уважаю Тистола, Чичкана, Савадова – корифеев. Но с другой стороны, молодые художники часто просто повторяют за ними. То, что было выставлено в Пинчук Арт Центре на  Future Generation Art Prize меня не впечатлило. Это какое-то возвращение в поп-арт, к Энди Уорхолу. Хорошо, что есть группа Р.Э.П. Они молодцы – нашли себя.

  - Какая-то пессимистическая перспектива…

 - Да. Но это тоже может быть стимулом к творчеству. Многое уже сделано. Западное искусство топчется на одном месте. Для меня оно – скучное. Наше искусство – рефлектирует нашу жизнь, оно наполнено ею. Это хорошо.