Роман Минин: «Я спускаю с террикона своих героев»

Философский подтекст, остросоциальная направленность, нарочитый сюжетный примитивизм, сродни агитационного плаката 30-х, – таковы особенности работ украинского художника Романа Минина, работающего в жанрах живописи, инсталляции, street-art и фотографии. Созданный Мининым образ труженика из Донбасса, – изможденного, отвергнутого сытым обществом, загнанного в угол нищетой, пьянством, отсутствием альтернативы, – успешная попытка сделать локального персонажа интересным не только в Украине, но и далеко за ее пределами. Запечатленные на полотнах хроники жизни шахтеров и их семей умещают в себе настроения монотонности, смирения, боли и бессознательного подчинения господствующим порядкам. Сюжеты его картин отсылают к послереволюционным черно-белым игровым и документальным фильмам, портретам передовиков,  романтизированным правилам стахановских норм и воспоминаниям страшных последствий краха «эпохи рабочих-энтузиастов».

 

Проекты Минина – беспрецедентны и не имеют аналогов в современном визуальном искусстве, а война, положившая руку на Восток Украины, делает работы художника еще более актуальными, доступными, близкими зрителю. Изображаемая на картинах каторжность труда, хроническая усталость  – вовсе не художественная гипербола. Роман, родившийся в Донецкой области, является своеобразным транслятором жизненных реалий, пропустив их через свое особенное художественное видение.

 

Ваши работы пронизаны какой-то особенной, милитаристской риторикой, и, в то же время, в них нет свойственных советскому искусству агитационных, пропагандистских мотивов. Напротив, есть осмысление тяжкого труда вашего персонажа, его смирение и безмолвный протест одновременно.  Как коротко вы можете охарактеризовать метаязык, присущий вашей живописи? 


Все, что мы делаем – отражение нашей души, наше зеркало, автопортрет. Он – в каждой картине, фотографии, инсталляции, во всём. Психология творчества – изнанка, под которой скрыты мотивы и причины. Вот на таком метаязыке я общаюсь со зрителем. Подаю сигналы: «Ау! Я такой, а вы? Кто со мной?». Люди разные. Многие меня понимают и принимают, многим я не по душе. Это нормально. Со временем мир меняется, зрители и я – тоже, потому скоро переводчики с метаязыка могут и вовсе не понадобиться. Я стремлюсь погрузить человека в состояние лёгкого транса, в котором он сначала почувствует энергию Донбасса, а только потом все поймет, если будет расположен.  Вы правы: законы логического считывания информации, девизы, агитпропаганда – это не про меня. То, что я делаю, я называю «трансмонументализмом».

 

Роман Минин

 

На полотнах можно проследить некое слияние плакатной живописи с элементами постмодернизма. Так ли это? И согласны ли вы с тем, что в какой-то мере на вас оказал влияние социалистический реализм? Картины по атмосфере напоминают советские фильмы 30-х годов.


Соцреализм не оказал на меня такого влияния, как Диего Ривера, Ороско Сикейрос, Бойчук (если говорить о тех, кто поближе к нам), а также Джотто, живописные традиции Византийского периода. На полноценный ответ потребуется не одна страница. Возможно, в мемуарах я опишу свои приключения, вроде «в поисках стиля». Я люблю жизнь, веду дневник, но не всё так просто даже с тем, что лежит на поверхности. Вот пример из жизни. Обратите внимание на картины, которыми украшен зал вокзала в Киеве. В зале, где сейчас большой книжный магазин, над входом у самого потолка – пейзаж Донецкого края. Под раскалённым солнцем на переднем плане – красивая клумба и бортики в стиле Сталинского классицизма. Можно вместо среднего и дальнего плана смело дописать кипарисы и горизонт чёрного моря – будет просто райский пейзаж. Но нет! На среднем и дальнем плане «заводотрубные шахтохранилища», источающие желтоватый дым. Вот какие контрасты предают моему стилю выразительность. Плюс – история, контекст и размышления о вечном, конечно.

 

Вы поэтизируете образ рабочего-шахтера, или напротив саркастически высказываетесь на счет подобного труда? Каким вы хотите, чтобы персонажа воспринимала общественность? 


Сарказма в моих работах нет. Это мой пластический молебен за этих людей (не путать с панк-малебном в храме Христа Спасителя!). Общественность будет воспринимать моё творчество так, как подадут СМИ – за редким исключением людей, у которых есть своё мнение. Или людей, которые знают меня давно.

 

Здесь и далее – работы Романа Минина 

 

Пересматривая ваши картины, хочется, чтобы на фоне звучали песни Василия Лебедева-Кумача. Тогда зритель бы рыдал от осознания того, что «праздник индустриализации» был исключительно праздником партийных деятелей, и никак не простых рабочих. Вы не пробовали делать выставки с тематическим музыкальным сопровождением? Скажем, для большей убедительности.


Сразу приходит на ум песня Бориса Гребенщикова «Праздник урожая во дворце труда». Таких ассоциаций, как вы перечислили, у меня не было. К музыке отношусь серьёзно – даже более чем. Она меня вдохновляет, жить без неё не могу. Есть положительный опыт сотрудничества с Юрой Штайда, который для некоторых моих выставок и инсталляций делал звуковой дизайн, если так можно выразиться. Очень атмосферно получилось. С проектом МОВА мы хорошо открылись в Мыстецком Арсенале. Хочу продолжить глубокое сотрудничество с ними, для того, чтобы зрители могли почувствовать катарсис.

 

У Киплинга есть стихотворение «Дети Марфы» – о сестрах Лазаря, которого воскресил Иисус. Сюжет повествует о том, что когда Христос вошел в дом женщин, Мария принялась омывать ему ноги и слушать его проповедь, а Марфа управлялась по хозяйству и готовила ужин, чем рассердила Творца. С тех пор потомство Марфы будет тяжко работать, подобно детям Адама и Евы, и этот труд не будет приносить больших плодов. Ваша картина «Быть Шахтером» напомнила мне об этом стихотворении. Как вы считаете, можно ли назвать труд вашего персонажа наказанием – крестом, который он обязан пронести через всю свою жизнь, так и не познав благодати? Ваши герои на полотнах всегда измучено-тоскливые и складывается впечатление, что они несчастны.


Я не считаю, что жертвенность и смирение, свойственное моим персонажам, приносят несчастье, скорее – свободу от страстей. Дурносмехи в шахтах долго не живут, да и смеяться там не с чего. Чувство умиления – тоже не совсем то; оно может возникнуть только у скептиков, которые вчера познакомились с одной моей картиной и говорят: «Чувак работает в тренде». Скепсис правит миром; я сам им отравлен, но он вовсе не признак ума, господа. Я чувствую, как на лицах без эмоций отображается вечность. Мои шахтёры спокойны. Они стали вечностью.

 

 

Наиболее яркие, совершенные типы персонажей всегда приближены к народу. Персонаж шахтера –  образ маленького человека, личности без ухищрений, жителя Донбасса, труженика, которого страна никогда не узнает в лицо?


Они у меня все на одно лицо. Правда-правда (смеется). Но если присмотреться, то есть работы, в которых я делал акцент на разные возрастные категории и образы. Скульпторы говорят: чтобы сделать работу лучше, нужно дать ей скатиться с горы и всё, что останется, будет хорошей скульптурой. Такой приём брутального художественного обобщения. Вот и я, образно говоря, спускаю с террикона своих героев, и оставляю главное – обобщаю до символа. Найти новый архетип не так просто, как кажется. Но я люблю этим заниматься.

  
С какими материалами вы работаете чаще всего?


Как ребёнок, люблю играть с разными материалами. В 90-е учитель в студии научил меня делать краски и кисти из коровьих ушей. Обожаю запах масла и холста! Натянул – и прогрунтовал гектары ткани и бумаги. Сотни этюдов и набросков. Что я только не пробовал! Сейчас столько новых материалов, о которых раньше можно было только мечтать. Интернет тоже стал инструментом в руках художников. От свободы и самовыражения может просто снести башню. Выбор ограничен, – как, впрочем, и всегда, – фантазией и финансовыми возможностями.

 



Наличие формы и содержания – вот то, чем отличаются ваши работы. Какие средства выразительности вы используете? Какие считаете наиболее эффективными?


Минимум средств — максимум выразительности! Это мой вечный девиз. По-прежнему стремлюсь к гармонии формы и содержания. Иногда делаю визуальную часть непонятной (следовательно, не комфортной), но компенсирую содержанием, и наоборот. Мне интересно то, как и что я делаю. Потому – долго думаю над каждым аспектом работы. Выбор материала, идеи, сюжета – всё имеет значение.

 

Расскажите о выборе цвета в ваших работах? Какие оттенки превалируют и почему?


Во избежание политических оттенков, стремлюсь делать монохромные работы. Но если тема работы требует кричащих или громко поющих ярких цветов, то даю им жизнь. Я не прогуливал предмет цветоведения, и знаком с некоторыми классическими теориями, ценю труды Раушенбаха и Кандинского. Практиковался  в сакральной росписи. Люблю Византийский период. Всё это сформировало моё отношение к цвету.

 

 

Много было написано о вашей работе «План побега из Донецкой области». Она родилась как предчувствие событий или как результат ваших размышлений о военной ситуации? 

 

Начал работать над ней ещё в конце 2009-го, а закончил к 2011-му. Я тогда чаще бывал у себя на Родине. Сравнивал, думал, и всё понимал. Всё, что сейчас происходит у нас в стране – это не экспромт. Помню, как в 90-х мы подростками, зависая под подъездом, в подвале или на чердаках, слушали на кассетнике «Всё идёт по плану» «Гражданской Обороны». Так вот: всё идёт по плану, и нам остаётся только догадываться – по какому. Эмоциональный фон в Донецкой области сам выталкивает людей. Но в своём творчестве я не занимаюсь реализмом и не подчёркиваю проблемы. Пусть психиатры говорят людям анатомическую правду о душевных травмах. Я изображаю шахтёров такими, какими я хочу их видеть; завышаю планку потому, что они этого достойны. А план побега из Донецкой области есть у каждого, кто там родился. Это впитывается еще с молоком матери, это нормально.

 

 

Расскажите, над чем работали летом. Как вашу новую работу восприняли на десятом форуме «Art-Kyiv Contemporary»?


Этим летом я открыл свою персоналку в Харькове, в замечательном пространстве ЕрмиловЦентра. В кругу команды центра чувствую себя как дома. Именно там мне предоставили возможность работать целый месяц во время летних каникул, и мы сделали большой лайтбокс «Награда за молчание». Я ощущал себя счастливым человеком – большая мастерская, должен сказать, приносит радость. Изделия из пенополистирола и лайтбокс мы привезли в Киев. «Трансформатка» в Харькове произвела впечатление, и лайтбокс в Арсенале тоже засветился очень даже ярко. Теперь мы планируем сделать что-то новое на следующий год, – масштабное и актуальное, – а там – как получится. Сейчас выбираем пространство – хочу, чтобы оно было свежим. Будем расширять географию творческих открытий.

 

**

 

Об авторе

 

Роксана Рублевская – журналист, кинообозреватель.