18 июля этого года исполняется 400 лет со дня смерти одного из самых выдающихся художников Италии – Микеланджело Меризи Караваджо. Караваджо оказался одним из найактуальнейших классиков, ведь его наследие  важно не только для ценителей классического искусства  -  на протяжении  XX-XXI века художники и критики из партии «современного искусства» не устают открывать для себя этого необыкновенного мастера. О масштабной выставке Караваджо, проходившей с 20 февраля по 13 июня в римском Манеже Квиринале  -  репортаж Алисы Ложкиной.

 Посещение Италии – нешуточный удар для глаза. Здесь, где на каждом шагу встречаешься с «шедевром», а концентрация добротной ренессансной живописи превосходит все разумные мерки, особенно остро осознаешь, откуда в европейском искусстве взялся курс на нонспектакулярность. Где, как не в Венеции или Риме, оторопев от плотскости перенаселенных небес в куполе какого-нибудь заурядного храма, вдруг начинаешь тосковать по пустоте, искренне желать «обнуления» этой перегруженной материальностью системы координат. Именно  колоссальное перепроизводство образов в классическую эпоху, очевидно, объясняет появление в ХХ веке в Италии таких направлений как arte povera и многих других явлений. Среди чрезмерности ватиканского собора св. Петра наиболее ясно понимаешь Лючио Фонтану с его пустотными прорезанными или проколотыми холстами – здесь такое произведение действительно смотрится как освобождение, уход от навязчивой ренессансной телесности. В целом в Италии «классика» и «современность» довольно сильно отдалены друг от друга. Да, главная мировая биеннале современного искусства проходит в перегруженной маститой изобразительностью Венеции, но здесь нет гармонии старого и нового. Современное искусство все еще конфликтует с традиционным, цитируя его, но все же оставаясь по сути чуждым поклонению культу «ренессансных гениев», котрых еще в прошлом веке, как помнится, с удовольствием сбрасывали с «парохода современности».

 Предложила ли современность что-то равновеликое отвергнутой классике? Вопрос открытый и очень спорный. Явно одно – отсюда сложно уехать без «передозировки» традиционным изобразительным искусством, и именно «классика» - живопись, скульптура, архитектура, а не современное искусство остается одной из главных «фишек» туристической Италии. Но поражает в этой стране не только художественное изобилие. Гостя из постсоветских стран, где культурная индустрия в последние годы переживает ощутимую стагнацию, еще сильнее шокирует грамотная презентация итальянцами своих богатств. Здесь очень ощутима последовательность в констурировании мифов о местных художниках и очень технологичная популяризация их наследия, адаптация его для понимания современного «глобального зрителя», который исправно платит Италии, чтобы погрузиться в ее легенды.

Одним из ярчайших примеров культурного аттракциона новейшего типа в этом сезоне стала масштабная выставка «Caravaggio», которая проходила в римском  Манеже на Квиринале (Scuderie del Quirinale) – экспозиционном зале на вершине самого высокого из семи исторических римских холмов – Квиринала. Манеж, находящийся напротив резиденции итальянского президента, традиционно является местом проведения самых пафосных выставочных проектов. Вот и на этот раз  в нем разместилась выставка, приуроченная к 400-летию со дня смерти одного из самых известных и противоречивых итальянских художников   -  Микеланджело Меризи Караваджо (1573–1610).

 Караваждо – художник, перевернувший историю европейского искусства. О его иллюзионизме, построенном на мощнейших контрастах света и тени, о его преодолении плотскости в изображении, которое становится таким реальным, что перерастает эту реальность, «убивает живопись», в истории европейского искусства сложена не одна легенда. О жизни художника, не принадлежавшего ни к одной из школ, но ставшего основателем целого течения в европейской живописи, получившего название «караваджизм», известно довольно мало. Но и те отрывочные факты, которые подтверждены документально, складываются в увлекательную биографию, напряженный детектив, пожестче иного голливудского блокбастера.

 

Как ни крути, а вылизанное, аккуратное «житие» из биографии Караваджо никак не клеится. Ведь жизнь гениального художника – это история   постоянного конфликта, балансирования между представителями «сильных мира сего» и  глубочайшим социальным дном. Еще в юности, работая в Венеции, Караваждо пристрастился к шумным вечеринкам и оргиям в духе эпохи, не отличавшейся пуританскими нравами. «…И всю ночь напролет до зари я читаю стихи поституткам и с бандюгами жарю спирт…» - как тут не вспомнить строки Есенина, также знавшего толк в дионисийских гулянках. Большую часть жизни Караваждо провел в домах богатых кардиналов и других представителей духовенства – именно Церковь в эту эпоху была главным заказчиком живописи. Мир католической верхушки и итальянской аристократии времен Караваджо – это отнюдь не образец строгости нравов. Поэтому особого конфликта между «низом и верхом» в биографии художника, собственно, и нет – такова была картина эпохи, где нищета соседствовала с умопомрачительной роскошью, а духовный сан мог скрывать бездну чувственности и порока.

 Легенды о Караваджо донесли нам слухи о его гомосексуальных наклонностях, бурном романе с проституткой, послужившей прообразом героини его знаменитого полотна «Юдифь, убивающая Олоферна» (1598).  Не меньше ханжеского возмущения всегда вызывали истории  о том, что в качестве моделей у художника выступали уличные бродяги, мальчишки сомнительного поведения, которых Караваджо подбирал на помойках и воспевал в роли святых (особенно он любил изображать чувственных юношей в образе Иоанна Крестителя). Караваджо отличался очень вздорным характером – еще в начале творческого пути ему пришлось бежать из Милана из-за убийства, которое он совершил в ходе какой-то ссоры. Затем страсти, казалось, улеглись, прожив какое-то время в Венеции, Караваджо надолго осел в Риме. Но и тут оправдалась поговорка о том, что характер человека  - это его судьба.  Во время невинной игры в мяч Караваждо ввязывается в ссору и на последовавшей за этим дуэли убивает противника. За этим следует побег в Неаполь, затем на Мальту. Покоя уже нет. В произведения приходят мрачные ноты, которые некоторые исследователи творчества художника даже называют покаянными.

 

На Мальте у Караваджо снова скандал – с могущественным аристократом, от наемных убийц которого приходится бежать на Сицилию. В 1610 году, устав быть жертвой преследований, Караваджо решает вернуться в Рим  и просить прощения у Папы.  По дороге художника по ошибке арестовывают испанские таможенники, и, так и не добравшись до Вечного города, он умирает в приморском городке Порто д’Эрколе. По официальной версии Караваджо скончался от малярии, но не обошлось и без конспирологических догадок – широко известна легенда о том, что мятущийся художник был якобы убит на безлюдном пляже наконец-таки настигнувшими его палачами. А кто-то даже утверждает, что Караваджо удалось сбежать, и еще долгие годы он жил инкогнито, освободившись от ответственности за грехи человека по имени Микеланджело Меризи. Как бы то ни было, когда Караваджо не стало – по официальной версии это случилось 400 лет назад, 18 июля 1610 года, ему было всего 38 лет... Радикальный переворот в искусстве он совершил всего за неполных два десятилетия своей творческой активности.

 Мы не знаем, каким было бы искусство Караваждо в условиях другой эпохи и другого социального заказа.  Принято говорить, что его творчество проникнуто христианской духовностью, но, если присмотреться к работам художника, понимаешь, что христианская тематика в них – это одна из театральных декораций, скрывающих за собой бурю страстей совершенно иного плана. Не стоит забывать, что Караваджо – современник другого европейского титана – Уильяма Шекспира, и гении эти во многом созвучны. Караваджо вряд ли духовен. Его картины – это не занимательные жития в красках и не исследования горизонтов возможностей живописи. Живопись художник преодолевает одним махом, создавая гениальную иллюзию, одновременно выпадая за ее рамки. Где он оказывается? Точно не в мире истины, красоты и добра. Картины Караваджо полны скрытого отчаяния, паранойи реальности, неверия в плоть, красоту и абсолют. Его произведения - это болезненная история индивидуального невроза Реального, ставшего симптомом Нового времени. Не даром сегодня многие исследователи находят ощутимые параллели между Караваджо и творчеством двух наиболее трагичных по своему отношению к миру и плоти художников ХХ века – Френсисом Беконом и Люсьеном Фрейдом.

В музеях всего мира сегодня насчитывается великое множество работ, приписываемых Караваджо, но только некоторые из них имеют несомненный провенанс. Именно из таких «стопроцентных» хитов была сформирована выставка в римском Манеже на Квиринале. В частности, в экспозицию вошли полотна "Вакх" (галерея Уффици, Флоренция), "Давид и Голиаф" (галерея Боргезе, Рим), "Музыканты" (Метрополитен-музей, Нью-Йорк), "Лютнист" (Эрмитаж, Санкт-Петербург), "Победитель Амур" (Государственные музеи Берлина) и многие другие шедевры из крупнейших собраний мира.

В плане координации работы городских служб в PR-поддержке крупных культурных мероприятий Рим демонстрирует последовательность, которую хочется приводить в пример. Приехав в Рим этой весной,  было невозможно отделаться от впечатления, что образы Караваджо преследуют тебя повсюду – от билетиков в метро до книжных лавок, в каждой из которых можно было найти по нескольку альбомов художника. Уже немного позже становилось понятно, что в городе проходит выставка–событие, пропустить которое не позволительно ни одному уважающему себя туристу. Попасть на выставку можно, только забронировав за неделю-полторы билет по Итернету или простояв многочасовую очередь, тянущуюся вниз от Квиринала в сторону  Колизея. В Риме в сезон везде толпятся очереди, но очередь на Караваджо – явление само по себе примечательное. Здесь «нет эллина и иудея» - интеллигентные старушки стоят плечом к плечу с чувственными однополыми парами (как-никак после легендарного фильма «Караваджо» Дерека Джармена, художник стал одной из самых распиаренных гей-икон), студенты художественных вузов щебечут рядом с американскими туристами, пробивающими в Google на своих Blackberry, кто же такой Караваджо, «за которым» они тут так долго стоят. Заодно из Википедии узнают о существовании других художников и планируют дальнейший маршрут, чтобы за недолгие несколько дней, отведенных на Рим, успеть потребить максимум культурных товаров.

Уже стоя в бесконечной очереди, волей-неволей проникаешься чувством почти религиозной сопричастности. Действительно, искусство сегодня для массового западного зрителя отчасти заполнило лакуну, прежде занимаемую религиозным культом. По сути, очередь на Караваджо и последующий культурный аттракцион – не что иное, как модифицированная средневековая очередь на поклонение мощам. Единожды заняв место в этой очереди, ты  обязан надеяться на исцеление, и вполне можешь его получить, ведь на твой катарсис здесь работает целая культурная машина, создающая иллюзион первоклассного качества.

К тому времени, как зритель попадает в темные залы с грамотно выстроенной точечной подсветкой, во сто крат увеличивающей характерный для Караваджо контраст света и тени, он уже готов к «чуду». Он прошел чистилище, стоя в очереди, он информационно подготовлен персональным аудиогидом и теперь ничего не мешает Встрече. Встрече с чем? С гениальным художником или блестящим фокусником-экспозиционером, выстроившим выставку  в духе ультрасовременной кунсткамеры, где работы четырехсотлетней давности смотрятся как монументальные стилы из какого-то новейшего голливудского фильма? Однако даже если организаторы выставки действительно немного «обманывают» зрителя, вводя его в гипнотический сон с помощью современных экспозиционных технологий, действуют они явно из благих побуждений. Ведь как еще обезболить и оживить встречу художника, умершего почти полтысячелетия назад, и многочисленных подростков-геймеров, которых толпами водят на выставку в порядке ликбеза…

Правомочно ли такое манипулирование искусством? Не приведет ли спектакуляризация классики к тому же, к чему привела передозировка религиозными обрядами в Европе прошлых веков: художественной «секуляризации», деградации искусства до роли не вызывающего доверия шулера, балаганного шута? Очевидно, организаторы массовых культурных мероприятий типа выставки Караваждо считают, что раз классическое искусство по сути умерло еще в начале прошлого века, то опасаться его повторной кончины было бы странно. А значит, из надежды на воскрешение классики вполне можно делать шоу, в надежде привлечь туристов, как мотыльков, – на меркнущий свет старых шедевров, отраженный множеством ультрасовременных приборов и трюков, с их помощью превращенный в мощный иллюзион.

В целом же встреча с Караваджіо в Scuderie del Quirinale действительно поразила, во многом объяснив, почему современные художники и критики все чаще обращаются к этой фигуре. Караваджо, с одной стороны, олицетворяет весь иллюзионизм западной культуры, а  с другой  - всю патологичность и тревогу, скрывающуюся за этой прагматичной верой в «реальность». Он выступает в роли одной из вершин классического искусства, и в то же время, является предвестником постклассического искусства, которое ставит под вопрос весь окружающий мир, в том числе, и самое себя. Но даже если нас обманули, и в римском Манеже мы встретились не с Караваджо, а просто с грамотными экспозиционными технологиями, жалеть об этом не приходится.  Ведь выставка стала хорошим примером того, как  можно заворожить современного зрителя-скептика, заставить его поверить в магию искусства в нашем лишенном иллюзий, «расколдованном» мире.