Скульптор Александр Сухолит − одна из самых противоречивых и парадоксальных фигур отечественной культуры. Кто-то считает его просветленным затворником, кто-то – загордившимся гением, но все сходятся в одном мнении: его работы архаичны, технически совершенны и являют собой модель идеальных представлений о структуре пространства. Его героями становятся  женщины,  библейские персонажи, но во всех есть что-то скромное, что не возвышает их над остальным миром, а объединяет с ним.

Его имя вписано в энциклопедии, художественные каталоги и искусствоведческие сборники. Институтский диплом  Сухолита «Материнство» (1986) был незамедлительно выкуплен Национальным музеем украинского изобразительного искусства, а уже в 1988 году первая бронзовая отливка «Ожидание» была отобрана для групповой выставки Союза художников, экспонируемой в США. Сейчас художественное состояние «украинского Матисса», как называют Александра искусствоведы, насчитывает более четырех тысяч графических рисунков и скульптур.

 

Александр Сухолит 

Фото: Богдан Пошивайло

Почему решили связать свою жизнь со скульптурой?

Должно быть, Бог послал мне вдохновение. Первое образование я получил в Закарпатье, выучился на художника по металлу, но этого мне показалось недостаточно, поэтому я решил поступать в Киев и штудировать скульптурный канон. Тогда мне нравилась антика, а киевская школа была очень академичной, что позволило обучиться созданию правильных классических форм. Я мог часами рассматривать все переливы статуи Венеры Милосской, стоящей в холе нашей академии. Она казалась мне идеальной.

Имея одно художественное образование, легко ли было поступить в Национальную академию изобразительного искусства?

Нет. Я чуть не провалил вступительный экзамен. Мне поставили тройку за мою работу и назвали ее слишком примитивной. По мнению преподавателей, в ней вообще отсутствовала композиция. Когда я спросил, какой должна быть скульптура, чтобы не быть примитивной и казаться композиционно завершенной, мне ответили, что необходимо приделать к ней колесо, чтобы имитировать движение. Конечно, будучи абитуриентом, я не мог спорить, но уже тогда понимал, что скульптура – это не спектакль, а сосуд, антропология Вселенной. В античных статуях нет движения, они просто стоят, но то, как они сделаны – и есть истинное искусство.

Учась, чувствовали тиски социалистического лагеря?

Когда я поступал, прессинг на художников СССР, разумеется, был, но уже на старших курсах все начало меняться. Один за другим из жизни ушли секретари ЦК КПСС: Брежнев, Черненко, Андропов. Люди потеряли страх перед системой. Все предчувствовали перемены. Ошибка СССР была в том, что он так и не догадался дать нам больше культурной свободы, чтобы мы не грезили свободой Запада. Даже импрессионисты здесь порицались, а авангардисты и вовсе считались злом. Многие советские скульпторы брали античную форму и вкладывали в нее социалистическое содержание. Парадоксально, но у меня не было страха перед соцреализмом, потому что я искренне стремился к классике.

Ленина тогда зачем лепили? Это был госзаказ?

Нет, спортивный интерес. После окончания института я поставил перед собой цель − создать не Ленина-идола, а Ленина-человека, и мне это удалось. Я нашел подходящую фотографию и слепил голову обыкновенного живого Владимира Ильича.

А за госзаказы часто брались?

Нет, к тому же ничего толкового не предлагали. После института давали слепить орден за 500 рублей, анималистику, с которой я не справился, бюст погибшего солдата, который позже заказчик попросил увеличить до полной фигуры за те же деньги. Спасало только то, что свои работы я часто носил на разные выставки, поэтому Союз художников и различные министерства меня покупали.

То есть был спрос на работы, которые выходили из канона соцреализма?

Понимаете, соцреализм был понятием растяжимым. В последнее десятилетие формально допускались и даже приветствовались новшества. Главное, чтобы в работах не было «диссидентства». Внутри своей мастерской я добился не советского, а общехудожественного качества, поэтому мои скульптуры охотно приобретали.

 

Работы Александра Сухолита в Art Ukraine Gallery

Знали, чем будете заниматься после окончания обучения?

Откуда? Я и сейчас ничего не знаю. Вдохновение ведет, а оно и есть счастье, покой и красота.

Во время перестройки все резко стали постмодернистами. Помните это время?

Да, страна переживала кризис, но последнее десятилетие перед развалом обнажило проблемы, скрывающиеся под маской социалистического благочестия. Началось повальное издевательство над всем античным и прекрасным. Многие стали лихорадочно развивать в себе подчеркнутый авангардизм. 1989-й год собрал плеяду новых имен и образовался «съезд», который имел совсем не партийное звучание. Благословения, разумеется, в этом не было, но была эйфория и свобода в квадрате. Так возник украинский постмодернизм. Понимаете, если модернизм – течение, которое частично восстанавливало уходящие традиции, то постмодернизм – их разрушал или передразнивал. Люди использовали дары предыдущих эпох, «выпивали» их и хулили все, что создавалось ранее. Я полагаю, что Бог позволил поиздеваться только над той территорией искусства, которая была заражена прелестью и лестью. Он не дал постмодернистам прикоснуться к чему-то здоровому: к первобытному или античному искусству.

Какие задачи ставите перед собой, когда создаете скульптуру?

Когда скульптор берет в руки глину, у него рождается цельное мироощущение, что дух находится в самой плоти. Я не ставлю себе ни религиозных, ни политических, ни нравственных задач. Я просто выдавливаю из глины человека, который мне нравится. В слово «нравится» входит и духовное, которое не может быть оторвано от «жизненного», в свою очередь, «жизненное» одето в «телесное». С христианской точки зрения ни дух без материи, ни материя без духа существовать не могут.

Каким вы видите своего персонажа?

Он складывается в единое целое из множества впечатлений. Сейчас я стесняюсь смотреть на людей. Внешность всегда или чересчур отталкивает, или слишком притягивает. Нужно смотреть глубже, на дух, как бы сложно это не казалось. В творчестве человек всегда стремится к тому, чего ему недостает в реальной жизни.

Что важнее в изобразительном искусстве для вас: внутреннее содержание или эстетическая красота?

В Христианстве одно не существует без другого. Восторг появляется от плоти, а она создана Богом для вдохновения. Дух без тела – ничто, ведь он должен чем-то владеть. Костер не может гореть сам по себе, огонь существует, когда есть дрова. Плоть, конечно, истощается от любви, но дает сердечное тепло, которое видит весь мир. Я полагаю, что мои скульптуры – глиняные горшки, в которых я храню свои воспоминания.

Вы известны, прежде всего, как график и скульптор. Чем вас привлекают эти виды искусства? Почему в своих работах вы стремитесь к архаике?

В молодые годы я был рисовальщиком, но позже стал скульптором. Мои работы тяготеют к интеллектуальному философскому высказыванию. Знаете, когда-то я сутками рассматривал рисунки Пикассо и с ума сходил от того, что я их понимал. Это не просто форма, а дух, выраженный линиями и цветом. Я прикасаюсь к архаике, чтобы пожить в этом первичном духовном состоянии. Например, что такое культура Палеолита? Это детство. Когда ребенок берет в руки глину и начинает познавать мир. Разве Анри Матисс не мечтал уподобиться детскому рисунку?

 

Работы Александра Сухолита в Art Ukraine Gallery

Мне кажется, что ваши скульптуры и рисунки требуют большой подготовки для того, чтобы прочесть их правильно. Вы так не считаете?

Когда вы поете о любви, то не заботитесь о том, чтобы написать оперу. Главное – наиболее точно выразить ваши чувства.

Вам в скульптуре ближе всего портретный жанр?

 

Когда-то был портретный. Когда любишь людей, то нравится лицо. Когда начинаешь любить Бога, то уже не знаешь, на какое лицо тебе смотреть. Сейчас я стыжусь рассматривать лица. Все свои страсти (любопытство, тщеславие, восприимчивость) мы всегда храним в своем взгляде. Я, например, не могу отделить их и смотреть на женщину равнодушно. Любое познание осуществляется только любовью.

 

Мне кажется, это большое заблуждение. Познание – это интерес, жажда впечатлений, знаний и попытка их упорядочить, а иначе нам бы пришлось любить всех, а это значит, что мы не смогли бы никого полюбить.

 

Вы частично правы. Психологически − это невозможно, но духовно я люблю всех людей. Вообще любовь – это когда одно лицо осуществляется в другом лице. Помимо этого, скульптор имеет дар любить скульптуру, художник – живопись, писатель – литературу, но за все это с нас обязательно спросят.

 

С каким материалом удобнее и приятнее работать?

 

Глина, пожалуй, это ведь сакральный материал. Бронза – холодная, мертвая, она склонна тускнеть, ржаветь и вообще выглядит очень мрачно. Материал имеет мистическое значение для человеческого восприятия. Вероятно, если бы я мог делать скульптуры из золота, то и лепил по-другому.

 

Какая основная тематика ваших работ? Какие излюбленные сюжеты? Я насчитала пять: материнство, отцовство, женственность, дух и плоть, земля. Есть ли тема, которая «не отпускает»?

 

Когда у художника есть тема, она его мучит и просит ее воплотить. Это второе духовное лицо автора, то, что его волнует. У меня такая тема – земля. Мои родители и прадеды – земледельцы, поэтому «земля» присутствует  в моей жизни, религии,  графике и скульптуре. Есть семь земель и семь небес. Первый уровень – не антропоморфный, это то, что лежит под ногами. Есть Земля-Вселенная, некая субстанция, которую мы видим через образы времени. Их много. Это очень обширная и глубокая тема, которая, как я полагаю, никогда не закончится.