До 25 декабря в Мыстецком Арсенале действует проект «Как тебя зовут?», главной целью которого является привлечение внимания к проблеме социальной адаптации переселенцев из зоны военных действий на Востоке Украины. Мы поговорили с Дарьей Кольцовой, автором одного из самых эмоциональных объектов проекта − инсталляции «Дворец не-детских сказок» − о работе с малышами, травмах общества и силе культуры в борьбе за будущее, где люди готовы друг друга слышать и понимать.

 

Тут и далее − фрагменты инсталляции «Дворец не-детских сказок»

 

Почему для тебя тема переселенцев стала настолько близкой? Не считаешь ли ты, что проблема «своего» в чужой среде – это проблема человека 21 века, который много ездит, часто меняет работу, не говоря о военных конфликтах?

 

Я согласна с мнением, что выделение любой группы ведет только к ее стигматизации. Для комфортной адаптации и ассимиляции людей с опытом вынужденного переселения будет гораздо уместнее и мудрее, вместо того чтобы акцентировать на каком-то особенном статусе ВПО, говорить об этих людях как о полноценных членах украинского общества.

 

Как мне кажется, ситуация с переселенцами за счет их численности только лишь вскрыла системные проблемы Украины, которые существовали и раньше. Система оказалась совершенно не готовой к предоставлению социальных, правовых и психологических услуг. Сейчас эта система лишь формируется, причем гораздо более эффективно с помощью общественных организаций. Общество, в котором я живу, меняется, получает опыт, травмы, пытается с ними справиться, трансформируется, и я пытаюсь понять его через истории отдельных людей.

 

Работа и общение с детьми – это сложный, но познавательный опыт. Что лично тебе он уже дал?

 

Дети восхитительны. Они открытые и добрые. Невозможно так сразу рассказать обо всех историях, мыслях, выводах, которые приходили ко мне во время работы над проектом «Палац не-дитячих казок». Могу сказать, что дети многому учат, гораздо быстрее адаптируются, они сильные и мудрые, но им очень нужна сегодня забота и приятие, для них больно непонимание в школах, часто разделение семьи, потеря друзей, домашних животных и их особого «безопасного места». С ними очень важно работать, именно они − наша главная аудитория.

 

Еще я вдруг поняла, что не знаю, почему не думала раньше о том, что в так называемой «серой зоне» тоже есть дети, и о них говорят гораздо меньше, чем о переселенцах. Это те дети, которые понимают близость дома, но не могут туда вернуться. Для них не началась новая жизнь, они просто сбежали в более безопасное место, из которого часто видят, как в сторону их «прошлого дома» летят бомбы. И это очень травмирует. Их много. Они всё еще там, где у них есть минимальные шансы адаптации. Это очень страшно и больно.

 

А еще у них все просто. Они говорят, что «война началась потому, что люди поссорились» и что для того, чтобы она закончилась им «просто нужно помириться», рассказывают о «лаве», которая когда-то пошла с неба, о «Земле, которая распалась» и о доме, «где все было для счастья». Когда после этого я слушаю политиков, мне кажется, что у них слишком много слов и слишком мало действий. Лучше бы они почаще общались с этими детьми для того, чтобы им стало стыдно за каждую минуту промедления, за вечное «наблюдаем», которое уже стало грустным мемом и за свое бездействие и жадность.    

 

 

Твоя инсталляция на проекте «Как тебя зовут?» состоит из рисунков. Если проанализировать их содержание, то чего больше – надежд на будущее или внутренних страхов, травм, которые оставила война?

 

Повторюсь, дети достаточно быстро адаптируются. Рисунки дают прекрасное понимание того, на каком этапе находится ребенок. Больше работ тех детей, которые покинули свои дома более года назад, а то и двух. Они рисуют семью, животных, вспоминают свои дома, вскрывая проблемы и дискомфорт с которым сталкиваются. Так, например, многие изображают черный «безопасный» выход, лестницы, пауков на чердаке или унитаз, который в условиях одного туалета на несколько семей, стал очень важным. Мне рассказали о 5-летней девочке, которая первым делом после возвращения в Донецк домой, обняла унитаз со словами: «Милый мой унитазик, я так по тебе скучала». Рисунки очень громко и честно говорят о том, что есть. Для чуткого и внимательного человека они скажут очень многое. Рисунков из серой зоны у меня совсем немного. По большей части их привезла Аня Ленчовская из Северодонецка, за что ей огромное спасибо. Эти рисунки и еще несколько текстов специально размещены одним рядом на уровне глаз. Сверху них идет красная демаркационная линия. Мне хотелось дать зрителю понять, что при благоприятных обстоятельствах дети приходят в относительную норму, ассимилируются, находят новых друзей, обратить внимание на то, насколько острой является проблема с детьми в серой зоне. С этим срочно нужно что-то делать.   

 

Дарья, скажи честно, ты правда считаешь, что искусство может преодолеть агрессивное отношению многих членов нашего общества к тем, кто приехал с Востока?

 

Я абсолютно убеждена, что только культура может сдвинуть проблему непонимания, страхов и предубеждений с мертвой точки. Ведь искусство − это средство коммуникации, очень эффективное средство. Оно воспитывает толерантность, критическое мышление, объясняет и дает возможность почувствовать. Эмпатия вытесняет агрессию. Ведь если человек поймет, что ветеран АТО, переселенец, инвалид, гомосексуал, иностранец, человек с другими религиозными и политическими взглядами – это, прежде всего, человек, ему будет проще сфокусироваться на том, что у нас общего, а не на том, что нас разделяет. Художники, писатели, режиссеры способны расставлять акценты и наводить фокус, находить, осмыслять и давать людям услышать и увидеть очень личные истории, понять их. В моем проекте хотелось сказать о том, что дети ВПО − это, прежде всего, дети. И то, где они родились, не должно отражаться на отношении к ним.  

 

 

У проекта есть первый вопрос: «Как тебя зовут?» Какой фразой ты бы продолжила диалог? О чем бы хотела говорить языком искусства с детьми и взрослыми из военной зоны?

 

Я не говорю с ними, я их слушаю. Даю возможность одним сказать и быть услышанными, другим − выслушать и понять, если они к этому готовы. Есть прекрасная детская книжка, австрийско-венгерский проект, кажется. Так вот, она представляет детям войну как проблему коммуникации. Конечно, любой военный конфликт очень сильно завязан на экономике и власти, но мне нравиться это простое объяснение. Нередко мы сталкиваемся с проблемой неспособности услышать друг друга. Для меня стало настоящим чудом наблюдать за посетителями PinchukArtCentre в комнате с моим проектом «Архив случайного слушателя». Когда они приходили и ждали звонка. Их ничего не развлекало в этой комнате, там практически не на что было смотреть, художник не пытался быть с ними хорошим, принести им эстетическое удовольствие или пощекотать нервы брутальной историей. Я просто давала возможность «прикоснуться» к чужой истории и требовала от них взамен терпения, приятия и уважения. Никто не знал когда раздастся звонок и раздастся ли вообще в этот день. Все происходило только вживую. Люди приходили и ждали. Иногда 10 минут, иногда 20. Часто не дожидались, уходили и приходили снова. Я никогда раньше не встречала такого уважения к другому человеку. За время выставки в комнате раздалось более 300 звонков и у меня каждый раз шли мурашки по коже, когда я слушала их. Я многое поняла для себя тогда. Позже, когда я интервьюировала ветеранов АТО, осознала, что большая часть моих страхов − просто страхи, не больше. Потому что передо мной сидели сильные, умные, красивые мужчины и женщины, которые знали, чего они хотят и готовы были брать на себя ответственность. Они любили и хотели быть счастливыми. К чему это я? У нас принято либо героизировать, либо жалеть. При этом мы часто забываем, что перед нами просто люди. Люди с другим опытом. Поэтому на фразу «Как тебя зовут?», что в принципе означает «Кто ты?». Я бы сказала: «Человек». 

 

Я много говорю с детьми, задаю вопросы, прошу рассказать их истории в форме сказки и слушаю. Помню, один мальчик из Крыма рассказал сказку о семье зайчиков, к которым пришли охотники, и им пришлось очень быстро собирать вещи... И ответ одной 10-летней принцессы, переехавшей из Луганска: «Ох, ну если мне нужно рассказать сказку про себя, тогда она будет называться «Переезд». А потом про бабушку с дедушкой и про то, что мама сказала взять только несколько игрушек. Такие истории делают для меня каждого ребенка особенным, я переживаю его историю, это меняет меня лично, мои представления, мое отношение, влияет на мировоззрение.

 

 

Исключительно с технической точки зрения, затрагивая сложные темы, стоит идти путем простого, но эмоционального, визуально запоминающегося посыла, как это было у Вейвея в его инсталляции, посвященной сирийским беженцам, или обращаться к более метафорическим формам?

 

Я не знаю, как правильно, и не думаю, что существует один какой-то верный вариант. Это зависит от художественного языка каждого отдельного автора, от его индивидуальности. Я делаю так, как чувствую и стараюсь выкристаллизовать идею, чтобы каждый фрагмент проекта был концептуально уместным. Я люблю сказки, люблю символы, коды. У меня есть проекты, построенные на сказках, сборе и анализе фольклора, отражение в сказках различных этапов женской инициации. Меня восхищает, как дети через символы и образы раскрывают и объясняют сложные вещи. Например, на рисунке крымско-татарского 7-летнего ребенка на вражеские танки белый аист сбрасывал красные тюльпаны, маленький переселенец из Донбасса объяснял обстрел «градом» как «лаву, которая однажды пошла с неба», а первоклассник Рома из общежития в Киеве рассказал сказку о том, как «Земля распалась», и люли все вместе притягивали ее веревками и соединяли. Чем не инструкция к действию?

 

Мне нравиться пример, который я нашла в предисловии к украинскому переводу книги «Роль читателя» Умберто Эко. В нем художественное произведение сравнивается с айсбергом. Есть доступный язык, понятный зрителю, визуальный, зрелищный − это вершина айсберга. Все многообразие кодов, которые открываются только подготовленному зрителю, способному читать «закодированный художником текст» − его подводная часть. С одной стороны, произведение визуального искусства должно быть интересным и самодостаточным визуально, с другой − без подводной части, такое произведение будет зрелищной пустышкой. 

 

Если говорить о языке проекта, то чего в интонациях хотелось избежать больше всего?

 

Хороший вопрос. Я не люблю ярлыки и обобщения, стараюсь их избегать. Считаю, что нужно показывать разные точки зрения. Также я переживала о том, чтобы не травмировать детей, которые придут и увидят среди ярких рисунков достаточно пугающие вещи. Но первая же группа детей меня успокоила: когда на проект пришли ребята, с которыми мы рисовали, мне рассказывали, как они гордились тем, что стали частью большого проекта.

Визуально я чувствовала себя абсолютно свободной. Мне кажется, что этот проект действительно отражает меня лично, то, как я чувствую. Это было непросто, даже тяжело, физически и морально. Да что там, это было почти невозможно, учитывая сроки и проблемы с материалом, разбросанностью детей и желание раскрыть ситуацию максимально полно и глубоко. Я так счастлива, что все получилось: от конструкции, создание которой казалось утопией пока к проекту не подключился архитектор Женя Засуцкий, семиметрового фасада и бумажного потолка, разрисованного детьми-переселенцами, более 1000 собранных со всей Украины рисунков и сказок, которые мы с Сашей Чуприной и Игорем Иванько собирали в общежитиях для переселенцев и различных центрах по работе с детьми. Люди очень много делают сегодня. Сообщество в этом случае гораздо быстрее и эффективнее, чем государство. И каждый такой пример лично меня очень трогает.

 

 

Когда закончиться война и нужно будет очень много работать с теми людьми, которые пережили ее, не покидая свои города и поселки, ты лично готова этим заниматься?

 

Не знаю. Я − художник и не пытаюсь брать на себя другие функции. Я не психиатр, не чиновник. Я исследую, стараюсь услышать, быть внимательной и чуткой, выражать то, что мне кажется важным в своих работах. Я не ставлю перед собой цель изменить мир, я просто хочу сделать вещи видимыми и привнести чуть больше понимания. Я ясно осознаю мои профессиональные функции и избегаю подмены понятий. Безусловно, занятие любой художественной практикой может помочь в процессе адаптации, но я ни в коем случае не психолог, я не имею морального и этического права работать с проблемами и травмами этих людей. Все, что я могу, − слушать их истории и ретранслировать то, что чувствую. Это всегда моя субъективная позиция и это, на мой взгляд, очень важно понимать. Все, что я от себя требую, − быть честной с самой собой и со зрителем. Поэтому, когда закончиться война, я буду честной.

 

Дарья Кольцова выражает благодарность за помощь в создании проекта «Палац не-дитячих казок» следующим организациям и волонтерам: ОО Луганской Правозащитной Группе, Центру психосоциальной поддержки БФ «Наснага», Элине Ворожбиевой, Анне Ленчовской, ОО «ПЕРЕСЕЛЕНЦІ ТА ГРОМАДИ РАЗОМ», Андрею Козинчуку, Департаменту поліції особливого призначення, Оксане Парафенюк, Елене Григорьевой, Психологической кризисной службе, Катерине Лукьяшенко и Журналу «Країна», образовательному центру "Простір толерантності", Сергею Мищенко и библиотеке в Красногоровке, Елене Ткаченко из Дружковки, объединению вынужденных переселенцев «БАЛТО», Ksena Charitable Foundation в Хмельницке, Женской сотне г. Кривой Рог, Благотворительному фонду «ДИТИНЕЦЬ», Общежитию для переселенцев на Кустанайской, 6, IOM Ukraine, Творческому центру "Війна не забере твою мрію", Коалиции "Переселенці за оновлену Україну", Общественному пространству для детей, семьи и молодежи в г. Бахмут, Людмиле Чуркиной, Школе искусств в Новодружеске, Представительству «Каритас», Общественному Центру по работе с ВПО в г. Ирпень и его инициатору Надежде Скрипке, Ивоне Костыне , УКМЦ Константину Кляцкину, Александру Чуприне, Игорю Иванько, Мистецькому Арсеналу, Катерина Тейлор и всей команде Art managment и команде проекта «Як тебе звати?».