В ожидании рестарта выставки Екатерины Ермолаевой в арт-клубе Closer, ArtUkraine провел день с художницей, чтобы поговорить о поиске себя, рождении проекта, обособленности личной и творческой. 

Екатерина Ермолаева показывает в киевском Closer первую за долгое время персональную выставку «Интротурист». Это очень личный проект – и потому, что всех персонажей этой истории Катя сыграла сама, и потому, что такой откровенной она не была никогда прежде. Последний год стал для нее сложным, если не сказать переломным. Ермолаева пережила серьезный личностный кризис, который не только поставил перед ней вопрос «Кто я?», но и в корне изменил вектор ее работы. Результатом этого периода стал «Интротурист» – проект о четырех разных людях, проводящих ночь в гостиничном номере и оставляющих там свои тайны и переживания. Это история о каждом из нас, о страхах, скелетах в шкафу, альтер эго и субличностях, внутренних маленьких детях, вынужденных носить маски и прятать себя настоящих поглубже. О первом стрит-арт проекте в Донецке, об опыте перевоплощений, а также о вызовах и испытаниях Екатерина Ермолаева рассказала в интервью ART UKRAINE.  

 

Проект Generation Gap

Давай поговорим о том, с чего началась твоя художественная карьера, и когда пришло осознание себя как художника?

Я всегда рисовала, хотя в художку ходила всего 2 месяца. Рисовать я училась на коленях у отца. Мои родители врачи. Папа – художник-самоучка, очень крутой сюрреалист. Он никогда не выставлялся, но создавал очень интересные работы. Я смотрела, что он делает, и это помогало мне в самом начале. У нас с папой была игра, которая сильно повлияла на мое воображение, и на последующее становление как художника. Мы с ним включали пластинку с какой-то необычной музыкой (это мог быть экспериментальный джаз или нойз), и впитывали в себя эти звуки, представляли какие-то образы.

Еще в детском саду я сказала маме, что буду художником. Потом, конечно, увлеклась чем-то другим, но к моменту поступления в институт уже понимала, кем хочу быть. От родителей у меня было достаточно жесткое условие – остаться получать образование в Донецке. А в Донецке не такой уж большой выбор вузов. Мое окружение было уверено, что быть художником – это несерьезно и вообще не профессия. В какой-то момент я чуть не поверила в это, и не оставила эту «безнадежную идею». Даже готовилась поступать на экономический, но в итоге отстояла возможность оказаться на архитектурном.

Ты представляла, что будешь делать после окончания института? Как будешь строить свою художественную практику, останешься ли в Донецке?

Я тогда вообще об этом не думала. Мне все виделось в довольно унылых красках: я думала, что закончу архитектурный, и буду проектировать какие-нибудь здания. Все это было достаточно депрессивно. Из-за этого я пропустила почти все уроки по живописи, разве что на графику ходила исправно – мне это очень нравилось. Кстати, именно графикой уже после института я начала заниматься сама.

В какой-то момент я встретила ребят, с которыми училась (они тоже были живописцами). Так я впервые после института нашла свою компанию – маленькую, по-своему смешную, но близкую мне по духу. Это помогло отвлечься от депрессивных мыслей и стало толчком, чтобы снова начать рисовать, уже системно и осмысленно.

Кроме того, сколько я себя помню, хотела уехать из Донецка. Там всегда был некий культурный вакуум. Мне было там некомфортно психологически, этот город не подходил мне по ритму. В нем очень душная, гнетущая атмосфера.

Я начинала свои художественные пробы с сюрреализма, с чего-то похожего на то, что делал мой отец. Это воспитало во мне человека, который работает с бессознательным, с какими-то образами. Сейчас смешно об этом вспоминать, но меня когда-то очень задел вопрос от менеджеров «ИЗОЛЯЦИИ»: «Катя, ну почему сюрреализм?». Мне казалось, что в этом вопросе столько пренебрежения (смеется – прим. Авт.). Я тогда только начинала интересоваться тем, что происходит в киевском культурном контексте, думать, как я могла бы вписаться в этот процесс.

В какой-то момент менеджеры «ИЗОЛЯЦИИ» должны были прийти ко мне домой (мастерской тогда у меня не было) посмотреть работы. Я закрыла сестру с собакой в другой комнате. И вот приходят Настя Алексеева, Алина Ермолова и Алина Копица, посмотрели работы, сели пить чай. И первый вопрос, который они задают: «Ну, хорошо, а что у вас со стрит-артом?» Представляешь?! У меня все опустилось в тот момент! Ты показал самое сокровенное, над чем работал, а это отодвигают и спрашивают про какой-то стрит-арт. Тогда на стрит-арт я разозлилась, но эта тема уже начала витать в воздухе.

Но потом Михалыч всем отомстил?

Да, он восстановил справедливость. В общем, я начала участвовать в каких-то местных инициативах, конкурсах. Мне хотелось контакта с аудиторией, но я не до конца понимала, что с этим делать. В какой-то момент Настя Алексеева предложила нам с ребятами из Донецка сделать какой-то групповой стрит-арт проект. Настя привезла нас в Киев, где я потихоньку начала знакомиться с локальным контекстом. Мы приехали ночью в «Мыстецкий Арсенал», на монтаж Арт Киева, и встретили Толика Белова, помогали ему клеить его бумажные работы. Первое знакомство с Толиком было через журнал «Шо?», где он рассказывал о своем опыте вчерашнего студента НАОМА и столкновении с миром современного искусства.  

 

Проект "С природным содержанием"

Это было созвучно с тем, что ты переживала? С переходом из вакуума в реальный мир?

Да. Толик тоже график, мне очень нравилось, что он работает со стикерами, было интересно за ним наблюдать. В моем «раннем» творчестве, которое никогда не увидит свет, всегда был достаточно сильный надрыв. У Толика я этот нерв тоже увидела, и меня зацепило. Я поняла, что, во-первых, стрит-арт − это потенциально очень хороший для меня медиум. В общем, я начала видеть пути дальнейшего развития.

Ты задавала себе вопросы, над какими темами хотела бы работать?

Мне всегда была интересна тема людей. Все, что я делала, всегда было о человеке, обществе. Это было связано с какими-то внутренними ранами, с моим ощущением социума.

Конкретные темы начали появляться, когда я сделала первый стрит-арт проект.

Мне было интересно то, что я видела на тот момент – местная среда, и ее яркие представители. Уже потом стало очевидно, что не такие уж они и «донецкие», это более универсальный образ. Интересно также было презентовать свой проект на улице, то есть говорить с аудиторией. И это совершенно иначе, нежели в галерейном пространстве. Городская среда – совсем другой опыт: ты получаешь молниеносный фидбек от аудитории. Сразу же после открытия проекта все донецкие форумы затрубили о нем. Именно во время работы на улице для меня стало по-настоящему важно взаимодействие с публикой. Именно тогда я начала видеть новые темы, связанные с социальными проблемами.

Давай, наконец, развенчаем миф о тебе как о художнице-«беженке» с Донбасса. Ты ведь перебралась в Киев еще в 2012-ом?

Да, я приехала, уже зная некоторых ребят из киевской художественной среды. У меня вообще не было сложностей с адаптацией, хотя в Донецке мне говорили: «Куда ты едешь? Это закрытая киевская арт-тусовка, туда не пробиться». Но «пробиваться» не пришлось.

Важным этапом для меня был переход в галерейное пространство. На улице я ведь оказалась по воле случая. С одной стороны, это было здорово, с другой – меня не покидало ощущение, что это не совсем мое, что это скорее эксперимент, трамплин. Но благодаря этому я попала на МУХи и т.д.

Кроме того, я хотела уйти от уличной плоскости. Есть вещи, которые не работают на улице, и есть вещи, которые не работают в выставочном пространстве. Мне было даже интереснее сотрудничать не с галереей, а скорее с пространством, которое иногда само тебя ограничивает, диктует, что делать. Это в некоторой степени вызов, а я умею бросить себе вызов и принять его.

 

Проект HOMO/ANIMALS

Моей первой персональной выставкой в Киеве стала HOMO/ANIMALS в «Малой галерее», а потом случился PinchukArtPrize. Тогда очень ценной стала возможность поработать с куратором международного уровня – до этого у меня не было подобного опыта. Опыт работы, например, с Александром Соловьевым для групповых проектов вроде Арт Киева – это все же другое. А в РАС у каждого участника шорт-листа был персональный проект, show in the show. Это другая ответственность и другой спрос.

Опыт оказался невероятно полезным. В процессе общения Бйорн (Бйорн Гельдхоф, куратор, арт-директор PinchukArtCentre – прим. Авт.) задает ровно те вопросы, которые тебе нужны, чтобы увидеть свою работу совершенно по-новому. Все выглядит как дружеский разговор, но очень продвигает тебя вперед. Кроме того, у Бйорна удивительно сильное пространственное видение – он точно знает, как произведение должно работать в пространстве. Плюс он умеет вдохновить – после 15 минут разговора у тебя вырастают крылья.

 

Я знаю, что год назад ты пережила серьезный кризис, и в результате вышла на какой-то совершенно новый виток.

Кризис для меня не новое состояние: у меня много вопросов к себе, я постоянно рефлексирую, но тут я совсем «провалилась». Знаешь, здесь совпало много факторов... К тому моменту у меня в Facebook уже были какие-то попытки экспериментов с образами, с «другой Катей», мне это уже было интересно. Своеобразный поиск себя, нежели поиск чего-то нового. Ты чувствуешь, что в тебе что-то есть, оно вибрирует. Раньше я уже экспериментировала с разными образами, когда оставалась одна дома, использовала камеру на штативе. Это был чистый эксперимент, без какой-либо цели.

А во время работы над проектом в РАС со мной произошла странная трансформация: в один день, сразу после резиденции «Де не де» в Виннице, во мне проснулось какое-то альтер эго, и я начала себя вести совершенно иначе. В один прекрасный день, человек, которым я была всю жизнь, куда-то делся. И следующие 4 месяца я была кем-то другим: у меня появились новые привычки, я вела себя эпатажно, все было на каком-то адреналине. Мною владело четкое осознание, что я лечу в пропасть, настолько это было отвязно, здорово и очень страшно одновременно. Я боялась, что это не прекратится. Но все закончилось в один день, как и началось.

 

Проект «Интротурист»

Слушай, это очень трансформирующий опыт: после такого сложно сделать вид, что ничего не было.

Да, это прежде спрятанное в тебе и вышедшее наружу уже никуда не девается. И, возможно, из этого и начали появляться все те образы, которые потом вошли в проект «Интротурист».

Эти образы как-то связаны с тобой персонально? Это какие-то стороны тебя?

Ты знаешь, я уже потом поняла, что да. От персонального мне здесь никуда не деться.  

 

То есть, это не актерский этюд, когда ты играешь какую-то эмоцию?

Я думала сначала, что это будет на грани актерской игры. Но в итоге нет.

 

Тут еще все наложилось с РАС. Это был очень полезный опыт, но и во многом травматичный. С одной стороны, я попала в шорт-лист слишком рано, я совершенно не была к этому готова. Из-за этого в работе над проектом были сложные для меня моменты. С другой стороны, я очень благодарна этому опыту – если бы не он, не произошло бы и последующей трансформации. У меня не было цели занять какое-то место – это все ерунда. Мне было важно поработать с куратором такого масштаба. Но я осталась недовольна своим проектом. Это такое ощущение, что действуешь, как ампутант, вполсилы. Как будто внутри у тебя резервуар, а наружу через кран выходит по капле. Меня на протяжении всей художественной практики преследовало это ощущение, и я никогда не понимала, что с ним делать.

 

После периода, когда во мне проснулось альтер эго, а потом так же покинуло меня, наступил период затишья. Я оказалась в каком-то подвешенном состоянии. У меня было много вопросов к себе. Я понимала, что уже не хочу возвращаться к тому, что делала до того момента.

Той зимой я сделала попытку вернуться к своим «корням» – к сюрреализму. Я искала, где, на каком этапе я потерялась? Было очевидно, что я уже совершенно другой человек. Я задавала себе вопрос: кто я? В тот период я даже вынашивала идею собственных похорон. Мне казалось, что если «похоронить» ту часть, которая отмерла во мне, то это может сработать. У меня даже была мысль вообще завязать с искусством, потому что я совершенно не могла оправдать для себя дальнейшее нахождение в этом поле. Но постепенно осознала, что искусство – не та сфера, из которой можно просто так уйти. Ты, в хорошем смысле слова, заложник этого. И потихоньку начались мои эксперименты с разными образами.

 

Проект «Интротурист»

Как стало понятно, что это может вылиться в отдельный проект?

Все сложилось. Как раз в пик моего кризиса мне позвонил Петя Ряска, куратор резиденции «Извините, номеров нет» с предложением поехать в Ужгород. Тогда я не отказалась, но Петя рассказал, что в подвале гостиницы, где проходила резиденция, есть заброшенный ресторан, бывший прежде культовым местом в Ужгороде. И  я запомнила этот образ. Через несколько месяцев Петя снова предложил мне поучаствовать в резиденции, и на этот раз я согласилась. В Ужгород приехала уже с какими-то идеями. Понимала, что хочу работать с фотографией, а также с темой отеля и его обитателей. Правда, изначально я думала, что буду работать с персоналом. С каждым из героев я думала делать интервью, в каждом из них искать себя. Но, приехав на место, поняла, что там очень сильная энергетика, и мой изначальный замысел изменился. Оказалось, что обитатели отеля интереснее персонала.

 

То есть, персонажи «Интротуриста» родились из наблюдения?

В том числе. Ты знаешь, моей любимой игрой в детстве было подглядывать в чужие окна. Вот это домысливание чужой жизни, возможность додумать историю…

Ты начала в процессе наблюдений достраивать какие-то сюжеты?

А там невозможно не начать достраивать! Ведь персонажи уникальны. Там иностранцы, и какие-то гопники, и проститутки. И все – включилось воображение. Я начала думать о том, что видит обычный гостиничный номер, что в нем происходит, что там остается?

Я придумала и выписала персонажей – вплоть до того, что они чувствуют, и к моменту съемки они «ожили» настолько, что я могла вести с ними диалог. Был еще один интересный момент. Когда я описывала Пете Ряске экспозицию, и он предлагал что-то поменять, я вдруг проявила нетипичную для себя жесткость позиции. Я всю жизнь действовала в подобных ситуация в ущерб себе, уступала, и очень от этого страдала. Но тут я была непреклонна.  

 

Зайдя в помещение заброшенного ресторана, я моментально влюбилась в это место. Оно просто сумасшедшее! Хотя, к сожалению, запущенное и грязное. Две недели ушло на то, чтобы просто привести его в порядок – это, на минуточку, 250 кв. м. В результате каждому персонажу я выделила свою комнату, а центральный зал с барной стойкой сам по себе работал как произведение искусства. Это настолько самодостаточное место, там можно даже ничего не делать – просто правильно подсветить, и оно само заговорит.     

Было очень важно, чтобы на открытие проекта пришли люди, которые тусовались в этом ресторане в 1990-ые и нулевые (ресторан закрылся в 2006-ом году – прим. Авт.). Слава богу, все получилось, люди пришли, и сказали, что мне удалось идеально воспроизвести атмосферу этого места.

Это было какое-то культовое место для Ужгорода?

Да, это было знаковое место, не каждый мог туда попасть. Там был фейс-контроль, швейцары, очень крутое место. Оно было такое одно на весь Ужгород. Кстати, именно там снимали «Импорт-Экспорт» Ульриха Зайделя.

«Интротурист» – это история о четырех персонажах. Кто они и что с ними происходит?

В проекте 4 персонажа, которые оказываются в одном месте. Каждый из них проводит ночь в отеле, у каждого свой бэкграунд, своя привычная жизнь. Но у каждого есть какие-то стороны жизни, которые они вынуждены скрывать от посторонних глаз. Я тоже человек, многое проживающий внутри себя. И мне всегда была интересна тема двойной жизни, поэтому мне понятны их чувства.

Сложно сказать, откуда взялись именно они. Единственный персонаж, чье появление я могу как-то объяснить, – это проститутка. Ее я просто «подсмотрела» на месте. Про «мачо» мне с самого начала было понятно, что он должен быть в этом проекте. Парень, который переодевается в девушку – история о том, как человек примеряет на себя различные образы. Чувак с игрушками – образ какого-то потерянного детства.

 

Проект «Интротурист»

«Учительница» – самый магический образ в этом проекте. С ним я впервые прочувствовала, как  произведение начинает жить своей отдельной жизнью. У этого персонажа изначально была своя прописанная история – я знала, почему она оказалась в этом номере, кого она там ждет. Но в процессе «учительница» полностью «оторвалась» от сценария, и я уже ничего не понимала: кто она вообще? Кого ждет? Она начала жить какой-то абсолютно своей жизнью. И ее реальная история начала ко мне приходить: я поняла, что она там частый гость, и каждый раз ждет одного и того же человека. Она ждет того, кто не придет никогда. Все эти вещи на самом деле объединяют очень многих людей.

Мне нравится оставлять некую недосказанность в этих историях. Вопросы, которые может задать себе зритель, − это вопросы и для меня. С одной стороны все персонажи – часть меня, с другой – они живые люди, у них есть свои истории, и что-то может оставаться за кадром. И момент угадывания мне тоже очень интересен.

В проекте по 35 фото каждого персонажа – это довольно детализирована история. И каждый зритель, в зависимости от своей личной истории может увидеть там что-то свое.

Что ты узнала о самой себе, работая над «Интротуристом»? С какими вызовами тебе пришлось столкнуться?

Во-первых, я не ожидала, что из меня столько всего выйдет. Это и одиночество, которое мне присуще, и болезненное восприятие себя и окружения, и моя обособленность. Я поняла, что, возможно, с помощью тех же персонажей, можно проработать и какие-то свои проблемы.

То есть, это может работать как форма терапии?

Да, абсолютно.

Но это ведь может быть терапией не только для тебя, но и для зрителя. Для тебя вообще важна зрительская реакция?

Важна, еще со времен работы на улице.  Уже тогда я поняла, что если ты выходишь в публичное пространство, и не говоришь с аудиторией – это не сработает. Зачем тогда что-то делать вообще?

 

Ты начала выкладывать фото из «Интротуриста» в Facebook еще до открытия выставки. Какой фидбек ты получила?

В этом проекте для меня было очень важно окунуть зрителя в этот мир, создать атмосферу. Я выложила буквально несколько фотографий, и после этого очень многие люди написали мне с восторженными отзывами. Это было удивительно: я же еще ничего не показала, там же целые истории, а не просто отдельные фото.

Как ты хочешь развивать «Интротурист» дальше?

Я хочу поработать с темой маргинальных слоев общества: хочу исследовать это, хочу говорить о тех, кто сам не может о себе сказать. Конечно, в ближайшее время у меня вряд ли будет возможность еще раз поработать с таким же ярким местом, как отель «Закарпатье». Но сейчас «Интротурист» − ключевая зона моего интереса, и я собираюсь продолжать этот вектор.

Здесь для тебя сошлось все: интерес к человеку, социальным темам, эксперименты с различными образами...

Да, именно.  И также возможность экспериментировать с медиа. Я сама не знаю, во что все это выльется.

 

«Интротурист» помог тебе ответить на вопрос «Кто я»?

Он помог мне нащупать вектор, где я могу себя найти.