23 сентября в аванзале НХМУ состоялась передача в коллекцию музея объекта «Процедурная комната» Никиты Кадана. Арт-обьект подарил музею украинский коллекционер Юрий Когутяк, предварительно приобретя его в галерее Щербенко Арт Центр. Это событие стало прецедентом плодотворного сотрудничества коллекционера и музея как двух главных движущих сил развития рынка современного искусства в Украине. Эта практика известна и распространена во всем мире. Да и сам НХМУ был создан на основе коллекции, собранной киевскими меценатами конца ХІХ – начала ХХ веков. Прерванная в 1917 году традиция, почти сто лет спустя должна быть активно продолжена сегодня, и начало задано. Что будет дальше, зависит от обеих сторон: как от готовности музеев Украины ориентироваться на современные тенденции, перестать ждать помощи от государства и говорить с меценатами на общем языке, так и от желания ценителей искусства, коллекционеров пойти на встречу и проявить инициативу. Пример такого поведения показал предприниматель и владелец одного из самых ярких собраний украинского современного искусства Юрий Когутяк, попутно рассказав Art Ukraine об истории и концепции формирования своей коллекции, состоянии украинского арт-рынка сегодня, а также месте, которое занимает в нем коллекционер.

 

Александр Ройтбурд. Портрет Юрия Когутяка и Катерины Клименко

 

С чего началась ваша коллекция?

 

Все началось после того, как я бросил университет, и в течение года ездил из Москвы в Питер и Киев. С моим другом  мы проводили много времени в художественных музеях. Я очень сильно к этому прикипел. В один из приездов как раз проходила большая выставка Михаила Шемякина на Крымском валу, он стал одной из моих «душевных травм». Намного позже, когда я уже работал, я зашел в одну из галерей на Андреевском спуске, там выставлялись картины Александра Ройтбурда. Во мне проснулся потребительский интерес к искусству. Мне захотелось им обладать, не только воспринимать его, хотя способность наслаждаться искусством – уже сама по себе большой дар. Одно из моих приятных времяпровождений – посещение с семьей великих музеев. Эти визиты задают темп и смысл нашим путешествиям. Но одно дело – наслаждаться тем, что тебе не принадлежит, а другое – приобретать для себя. Как-то я даже сам продавал на Андреевском спуске предметы искусства, привезенные из Питера. За вырученные от этого деньги купил свою первую работу. В целом, если говорить о регулярном пополнении коллекции, оно началось, когда я обзавелся галереей и уже как галерист был включен в этот процесс. Через некоторое время я понял, что эмоционально и экономически выгодней быть покупателем, нежели продавцом. Я просто стал покупать картины, а не продавать их. К этому моменту у меня накопилась достаточно большая коллекция. Этот период я идентифицирую как начало системного коллекционирования.

 

Павел Маков

 

История вашей коллекции тесно связана с деятельностью галереи «Коллекция». Вы комментировали эту деятельность на этапе открытия галереи, когда были амбиции и определенные ожидания, на этапе продажи галереи, подводя итоги. И теперь, годы спустя, как вы оцениваете этот опыт?

 

Не будучи галеристом, я имею возможность не говорить в узких терминах арт-рынка. Я могу рассуждать о мире искусства. Арт-рынок Украины, достаточно искаженный и болезненный, всего лишь один из элементов мира искусства.  Арт-рынок предоставляет множество возможностей для самореализации: как галерист, куратор, искусствовед, коллекционер, дилер, авантюрист… Я начал в роли галериста, но иронично называл себя «работником торговли». Отношения галериста с художником вносят свои искажения, уводят в коммерческую составляющую. Как покупатель я чувствую себя гораздо свободней в отношениях с художниками, чем в роли галериста. Тогда я находился в паутине чужих ожиданий, которые, в конце концов, стало не так интересно оправдывать.

 

И вы нашли свое окончательное место с этой системе?

 

Да, но для меня сейчас важно участвовать в проектах, не связанных с зарабатыванием на искусстве.

 

Формирование коллекции – это сложный, продуманный процесс, а не техническое собирание работ в одном месте. Какой принцип лежит в основе вашей коллекции?

 

Отчасти я делал это интуитивно, по наитию, отчасти – используя определенную методологию. Но главный принцип – не умение приобретать, а умение отказываться, отсекать лишнее на уровне жанров, авторов. Мир искусства настолько разнообразен, что растеряться очень легко. У меня есть свои критерии и принципы, которые позволяют мне формировать коллекцию, хотя есть и исключения – оппортунистические приобретения. Например, фотография, скульптура, графика. Определенное количество таких работ у меня есть, но я не коллекционирую их намеренно и последовательно. И все же, критерий номер один – работа должна мне очень сильно нравиться. Второй – более рациональный: я изучаю CV художника, выставочную историю работы. Третий – я приобретаю живопись, в большинстве случаев. И, взглянув уже постфактум на свою коллекцию, я понимаю, что собираю в основном нарративное искусство. Мне должна быть видна история. Наиболее приближенные к абстрактным работам в моей коллекции – картины Анатолия Криволапа, Да и то, это все же не абстракция. Четвертый критерий – это должны быть художники, которые живут и работают в современную эпоху, потому что с ними я ощущаю связь, когеренцию. Художник должен быть близок мне по духу, его работы должны отражать время, в котором мы живем. Есть два способа коллекционирования – вширь и вглубь. В основном, я коллекционирую вширь. Но, например, Александра Ройтбурда я коллекционирую последовательно и методично: начиная с ранних работ и заканчивая самими актуальными. Поэтому я как один из основных его коллекционеров поучаствовал в издании книги, посвященной творчеству этого художника («Ройтбурд», 2016. Из-во «Основы»). Или, например, особенными для меня являются работы Александра Гнилицкого, созданные им в поздний период его жизни.

 

Александр Гнилицкий. Небо

 

Для вас принципиально важен личный контакт с художником?

 

Это не всегда необходимо, но в силу моей интегрированности, я знаю лично почти всех художников, чьи работы есть в моей коллекции.

 

Это дает работам дополнительный смысл?

 

Используя термин квантовой физики, это вносит свой вклад в моё состояние когеренции с произведениями. Все же это субъективное, интимное ощущение. Кстати, еще одним критерием приобретения работы в коллекция является то, могу ли я повесить картину в своем личном пространстве, у себя дома. Поэтому я не приобрету себе в коллекцию то, что могу приобрести для музея. В частности, «Процедурную комнату» Никиты Кадана я не размещу у себя дома из-за ее напряженной энергетики. У меня есть еще несколько подобных работ, которые я, скорее всего, когда-нибудь передам в музей. Если я не вижу ту или иную работу на стене своего дома, то я считаю нечестным приобретать ее для того, чтобы она пылилась на складе, без доступа зрителя. Каждую работу в моей коллекции я стараюсь хотя бы временно экспонировать.

 

Передача Процедурной комнаты Никиты Кадана Юрием Когутяком в коллекцию НХМУ

 

Когда вы рассказывали о посещении выставки Шемякина, вы упомянули такое слово как «травма».

 

Иногда бывает сильная и внезапная эмоциональная связь с работой, в результате которой хочется стать ее владельцем. Но в то время у меня не было такой возможности. Раньше я не мог приобрести одну картину, а теперь не могу остановиться!

 

Вы ощущаете, что у вас изменился вкус, по сравнению с тем временем? Изменился ли вектор пополнения коллекции?

 

На сегодня могу сказать, что я почти завершил коллекционирование определенного периода в истории украинского искусства, за исключением некоторых работ и авторов. Это художники, которым сейчас от 50 до 70 лет. У меня очень субъективная, но, думаю, удачная коллекция. Хотя некоторые художники  уже утратили изначальную энергетику, перешли в стадию выполнения запроса рынка. Арт-рынок требует от художника соизмерения своего творчества с критериями внешнего спроса. Это печально, ведь раньше единственным критерием для них были внутренняя и цеховая оценка.

 

Матвей Вайсберг. Предпоследнее небо, 2008

 

Кто пришел им на смену?

 

Сейчас очень активно выступает молодое поколение художников, от 20 до 35 лет. Они более доступны и более понятны покупателю. К сожалению, сегодня именно покупатель решает, кто останется в искусстве, а кто из него уйдет. Этот вопрос не стоял так остро перед старшим поколением, так как во время своей молодости они предпочитали вести романтический, богемный образ жизни, не задумываясь о материальных трудностях. Возможно, поэтому та волна смогла себя настолько сильно проявить, не будучи испорченной коммерцией.

 

А молодое поколение?

 

В каждом поколении есть и будут талантливые художники, которые смогут проявить себя. Сейчас просто критерии выживания изменились. Я стараюсь следить за развитием событий в Киеве, Одессе, Харькове. Недавно я был в Ивано-Франковске (откуда я родом), где предложил местной инициативной группе сделать проект, позвав местного куратора, местных художников. Это оказалось почти невозможным, так как местные таланты уезжают в более крупные города при первой возможности, нет никаких условий для развития внутри города. Обстановку отравляют «монстры» из Союза Художников. В Киеве ситуация лучше, так как возможности есть и их больше с каждым годом, а еще больше возможностей за границей.

 

Вы ориентируетесь на чей-либо пример иностранной коллекции?

 

Я был знаком с частными коллекционерами из других стран, но все же руководствуюсь своим собственным подходом.

 

Как вы можете сравнить роль коллекционера в странах с более развитой системой арт-рынка и в Украине?

 

У нас эта роль в значительной мере негативна. На западном рынке все институции функционируют и оказывают влияние равномерно. И коллекционер – один из элементов слаженной системы, которые позволяют художникам полноценно работать, не идя на компромисс с кем-либо. У нас, к сожалению, есть перекос в сторону коллекционера как основного покупателя искусства: его личные вкусы влияют и формируют запрос, с которым художнику приходится считаться, чтобы продать свои работы. Ужасно то, что многие даже не осознают самоцензуру. Вместо того, чтобы работать искренне, развиваться, они продолжают серии работ, получившие успех.

 

Ярослав Присяжнюк. Из серии Голливудская картина, 2011

 

Такие коллекционеры как, например, Виктор Пинчук, создают независимую музейную коллекцию, его консультируют кураторы, профессионалы. Но такие коллекционеры как я достаточно субъективны в своем выборе. Если бы нас было много, то и выбор был бы разнообразен. Но сейчас это очень узкий круг людей, в котором каждая покупка определяет дальнейшее развитие чуть ли не всей системы. Некоторые коллекционеры, в том числе и я, осознают эту ситуацию и стараются поддерживать художественные институции и самих художников альтернативным, неприбыльным способом. Примером может послужить покупка работы для коллекции музея, которая формируется совсем по другому принципу, нежели частная.

 

В вашем лице сочетаются роли коллекционера и мецената. Вы часто поддерживаете некоммерческие проекты. Как вы выбираете, какой проект поддержать?

 

Это субъективный выбор, мне важно, чтобы проект был мне интересен. Если бы меценатов было больше, было бы легче. Но они все же есть и поддерживают прекрасные проекты.

 

Раньше основным покупателем современного искусства был средний класс, представители которого могли позволить себе купить работу стоимостью в несколько тысяч долларов. Это не коллекционеры, это люди, которые покупают работы достаточно редко, или даже разово. Когда таких покупателей много, это благотворно влияет на арт-рынок в целом. В отличие от ситуации, когда пара десятков коллекционеров влияет на все. Сегодня средний класс может покупать в гривнах максимум на сорок процентов больше, чем до кризиса 2008 года. Но цены на работы фиксируются в долларах и становятся недоступными среднему классу. Молодые художники сегодня ближе среднему покупателю, их работы доступнее. В этом я вижу возможность встречи украинского художника и покупателя его творчества в будущем.

 

У вас есть любимые работы в коллекции?

 

Ройтбурд. Но в спальне у меня висят работы Катерины Косьяненко, хотя они нетипичны для моей коллекции. Но они позволяют мне спокойно заснуть.

 

Александр Ройтбурд. Послушай!

2013

 

А есть работа-цель, которая могла бы увенчать коллекцию?

 

Есть, но я не скажу какая, так как на нее сразу же вырастет цена!

 

А коллекция может быть завершенной в принципе?

 

Период творчества художников старшего современного поколения у меня представлен достаточно полно. В этом плане коллекция репрезентативна. А для молодого поколения будем строить новые стены. 

 

Как вы оцениваете опыт дарения работы «Процедурная комната» Национальному художественному музею Украины? Каковы, на ваш взгляд, перспективы развития государственных музеев в нашей стране?

 

Это был очень ценный опыт. Я поражен крошечным масштабом государственного финансирования главного художественного музея страны. Но, с другой стороны, это подталкивает музей к поиску альтернативных источников поддержки – в частности, сотрудничества с меценатами и коллекционерами. Думаю, не только я, но и многие мои знакомые готовы к этому сотрудничеству при условии, что музею будет что сказать, если музей обратиться к коллекционерам, сможет расположить и выработать доверие к себе как институции. Нужно четко сказать о своей миссии, стратегии. Ведь музей занимает уникальную позицию в арт-рынке, эта институция не вовлечена в коммерческую составляющую, она служит миру искусства.