Культовый немецкий фотограф Мирон Цовнир – это Диана Арбюс, Борис Михайлов и Федор Достоевский в одном лице, но в тоже время экспрессивнее всех троих. В своих фото, равно как в фильмах и текстах, он исследует ту сторону жизни общества, которая находится вне кадра, там, куда не достает солнечный свет, в тени, в подвале, на периферии нашей повседневности, на маргинезе социального дискурса – жизнь девиантов, калек и бездомных, нарко- и алкозависимых, гомо- и транссексуалов, не принимаемых обществом. Особая оптика Цовнира позволяет сюжетам боли, трансгрессии, уличного насилия, аффекта и смерти выглядеть эстетически совершенными – и этим Цовнир застает зрителя врасплох, используя инструменты искусства, напоминает ему о травматических картинах реальности, не позволяя расслабиться, абстрагироваться.

Фото: Jerzy Palacz

Несмотря на украинское происхождение Мирона Цовнира – его отец родился и вырос в городе Стрий (Львовская обл.) - до недавнего времени в Украине о его творчестве знали мало. В июне 2011 года в Центре визуальной культуры тогда еще Киево-Могилянской академии состоялась первая в Украине выставка его работ (под кураторством Ольги Жук), в рамках которой была продемонстрирована почти полная ретроспектива его фильмов. 

Побывав в Киеве, Цовнир начал работу над новым циклом фотографий - о родной ему Восточной Европе. В разгар Евро-2012 в рамках проекта «Образ в темноте: современная критическая фотография» параллельной выставочной программы Первой Киевской международной биеннале современного искусства ARSENALE 2012 в Центре визуальной культуры Цовнир представил свой новый проект «Окраина», в который вошли фотографии из Киева, Лодзя, Москвы и Варшавы.

Анна Цыба Почему вы решили включить в экспозицию «Окраины» фото, сделанные вами в Москве еще в 1995 году?

Мирон Цовнир Обычно, когда я выставляю свои работы, в экспозицию входят не отдельно фото из Москвы или Нью-Йорка, фото о сексе или фото бездомных людей, а микс тем, комбинация всего. Разница практически не видна, ведь маргинальность - вне времени. В тоже время многие из этих московских фото никогда не были опубликованы. Часть вошла в мою книгу фото, изданную в 1999 году - на сегодняшний день они считаются классикой современной фотографии, но тогда в Москве было сделано много большее количество фотографий. Готовясь к выставке в Киеве, я просматривал негативы и увидел много интересного, открыл для себя вновь старые снимки, которые к тому же хорошо подходили к теме выставки «Окраина». Как меня и попросили, в проекте «Окраина» я сфокусировался на Восточной Европе. Я представил фото из Украины и Польши – абсолютно новые, напечатанные специально по случаю выставки, которые раньше никто не видел так же, как и представленные в рамках «Окраины» фото из Москвы.

Москва. 1995

- Мне кажется, я все же почувствовала разницу между фото этого года из Украины и Польши и московскими фото средины 90-х. Болезненная природа маргинальности всегда одинакова, но создается такое ощущение, что тогда маргинальность была еще более отчаянной.

- Тогда я отправился в Москву по заказу одного издания, чтобы фотографировать ночную жизнь. Но как раз ночная жизнь Москвы ничем существенным не отличается от ночной жизни Берлина или Нью-Йорка. В отличие от того, что я увидел на улицах Москвы. Ситуация в России в 1995 г. была действительно крайне отчаянной, и если кто-то опускался на дно, то никто не мог оказать ему поддержку, обеспечить жилье и питание. Это была ситуация крайнего отсутствия внимания государства к гражданам и граждан друг к другу, поскольку каждый был занят вопросом собственного выживания. Люди не просто страдали, они попросту умирали на улице - это поразило меня. Однако если говорить об эстетической разнице фото, я уверен, что ее нет. Нельзя точно сказать, что изображено на фото – Москва, Киев или, может быть, Польша.

Москва. 1995

- Ощутили ли вы разницу в социальной жизни на постсоветском пространстве со времен своих визитов в 90-х?

-  Я ощутил разницу еще в 1998 году, когда приехал в Москву во второй раз со своей персональной выставкой. К тому же, Украину и Россию трудно сравнивать. Более того, как гость я могу судить лишь по внешним признакам – а то, что люди не умирают на улицах не означает, что система в целом изменилась к лучшему, быть может, эта ситуация просто скрыта.

Я недостаточно объективен в этих вопросах, но все же я не могу сказать, что что-то всерьез улучшилось. К примеру, меня удивляет, что преподаватели украинских университетов, с которыми я познакомился в Киеве, материально неблагоустроенны. С той зарплатой, которую они получают здесь, они были бы бомжами в Берлине. Да и здесь, в Киеве, невозможно прожить на такие деньги. Это значит, что люди на постсоветском пространстве по-прежнему вынуждены выживать.

Хотя я плохо знаю современное российское и украинское общество, мне кажется, что оно крайне несправедливо, особенно новая буржуазия. Те, кто успешен, по-прежнему думают только о себе. Остальные борются за средства к жизни и бедствуют. Средний класс явно отсутствует. Я видел женщин пенсионного возраста, которые продают овощи, проводя на солнце по 8-9 часов, и если им повезет, они заработают 5 евро за это время! Если правительство не возьмет на себя ответственность, останется два варианта: капиталистический фашизм или возвращение к коммунистическому большевизму. Необходимо найти лучший способ разрешения ситуации, потому что капитализм - это не просто греби себе все, что видишь – нужно создавать социальные учреждения, обеспечивать достойную оплату учителям, работникам медицинской сферы. Не должна существовать такая пропасть между теми, у кого есть все, и остальными, которые не имеют ничего. Это мое впечатление, возможно, я ошибаюсь – анализировать и делать выводы должны вы, инсайдеры ситуации.

Киев. 2011

- Увы, вы – абсолютно правы! И то, что бездомных людей на улицах меньше, не означает, что их жизнь, или жизнь общества в целом стала лучше.

- Думаю, жизнь людей на улице так же тяжела, но сегодня уже никто не позволит человеку лежать где-нибудь сутками. Власти знают, что это вредит имиджу города, а они не хотят отпугивать иностранцев! Быть может, теперь в Москве и в Киеве есть приюты, где людей кормят и поят. Например, в монастыре на Подоле я видел кран с проточной водой, где бездомные могут умыть лицо, попить, получить доступ к пресной питьевой воде - самой основной субстанции для выживания. Мне кажется, что много людей умирало не только из-за голода, но и от обезвоживания. Они пили плохой алкоголь и не имели доступа к воде, обездвиженные и апатичные ко всему, умирали. Если человек теряет рассудок и не получает поддержки в социальной системе, он потерян.

Киев. 2011

Киев. 2011

- Вы со знанием говорите о жизни бездомных людей. Вы исследуете ее, общаетесь с ними или просто наблюдаете?

- Я не могу с ними общаться, так как часто не владею их языком. Но цель фотографии совсем другая. Если вы начинаете обсуждать, говорить, то хороших фото не получится. Я же фотографирую. Как охотник, я приезжаю куда-то и сосредоточенно осматриваю окрестности, иду, полагаясь на свою интуицию, в поисках интересных для меня кадров. Хотя, конечно, я представляю образ места, в котором работаю.

И все же мое искусство – не социокритическое: я не делаю социальный анализ, я уделяю внимание визуальным аспектам. Я не указываю, что хорошо, а что плохо - я документирую то, что вижу, что нахожу интересным для себя, а зритель делает свои выводы. Я просто фотографирую, надеясь на обратную связь.

Нью-Йорк. 1982

- Когда я впервые увидела ваши работы - фото из Берлина, Нью-Йорка, те же фото из Москвы, я подумала, что вы, должно быть, очень сильный духом человек, ведь непросто наблюдать подобные сцены, а работать с ними сможет далеко не каждый.

- Более того, необходимо быть сильным и физически (смеется)! Нужно знать уличную жизнь и быть закаленным ею, иначе тебе несдобровать, когда подбираешься к ней вплотную.

Лодзь. 2011

- Когда фотографируете людей на улице, вы делаете это открыто или скрытой камерой?

- По-разному. Предпочитаю быть в укрытии, но я ведь не невидимка и мне нужно подбираться действительно близко. У каждой фотографии есть история, связанная с ее созданием.

Нью-Йорк. 1981

- Были ли у вас конфликты с кем-то, кого вы пытались сфотографировать?

- Много раз! Когда-то меня арестовала полиция, не раз мне приходилось драться, защищаясь. Однажды в Москве я снял, как ребенок хватал женщину за грудь, они заметили, подняли шум, и вокруг меня собралось около 15 человек. Это была неоднозначная ситуация: я не говорил по-русски, у меня с собой был фотоаппарат, который, я был уверен, они попытались бы забрать, оглушив меня. Запахло дракой, в которой я проиграл бы. К счастью, я правильно сориентировался, разорвал на себе куртку, поскольку по счастливой случайности на мне была футболка с надписью «Полиция Питтсбурга», и выкрикнул, что я из полиции. Я вел себя очень агрессивно, уверенно, и один из окруживших отвел меня в сторону, шепнув: «я тоже полицейский под прикрытием». Таким образом, я выбрался, блефуя. В действительно жесткой ситуации ты не можешь рассчитывать на честную игру, поэтому нужно использовать любые средства, чтобы выйти из ситуации живым. У меня не было оружия, и, думаю, все могло бы закончиться по-другому, очень плохо для меня.

Нью-Йорк. 1980-е

Но я ни разу сильно не пострадал, поскольку достаточно хорошо знаю улицы и могу почувствовать опасность. Когда я приехал жить в Нью-Йорк, я спал на лавочке в Централ парке, а это, поверьте мне, действительно опасно. Там же в Нью-Йорке я работал вышибалой в ночных клубах – благодаря этому опыту я верю в свои физические силы, хотя никогда не занимался боевыми искусствами. Однако сегодня мне уже не 38 лет, а 58 лет. Но в тоже время, если раньше мне оказывали жесткий прием, то в последнее время такие ситуации нечасто случаются.

Нью-Йорк. 1980-е

- Легко ли вам в эмоциональном плане работать с такими тяжелыми темами? Ведь просто сфотографировать недостаточно, вы проявляете фотографии, готовите выставки, каталоги, вновь и вновь переживаете эти сцены, думаете о них, когда едите, ложитесь спать. В то время, как большинство людей старается от этих тем абстрагироваться, вы посвятили им свою жизнь.

- Конечно, нелегко. А для моей жены Нико еще сложнее – помню, когда она была со мной в Москве, ее просто подавила эта нищета.

Нико. Москва. 1995

Я иногда вижу кошмары. Иногда я просто удивляюсь, что моя жизнь течет своим чередом, выходят книги, проходят выставки – и я с легкость могу проводить по 4-5 выставок ежегодно - и интерес к ним постоянно растет. Меня это не душит - я справляюсь с этим по-своему, поскольку то, что я делаю, мне действительно интересно и кажется важным. Я не закрыт в себе, у меня есть возможности говорить о том, что мне нравится и не нравится. А когда у вас есть возможность свободно выражаться – вы не взрываетесь.

Фото: Atom Edon

Мирон Цовнир в SO 36

Я хотел бы жить в мире без бомжей, преступности, но мне кажется, что в нем люди страдали бы не меньше. Не было бы хуже, если бы общество все ставило в рамки, ограничивало свободу «от сих до сих», а все, что за рамками – было бы запрещено? В каком-то смысле жить маргиналом - это максимальная свобода, но одновременно это и максимальная жертвенность. Все очень неоднозначно. И я намного больше сочувствую и сопереживаю этим людям, чем тем, у которых большие машины. Эти люди – ближе мне. В этом плане я радикально субъективен. Меня впечатляет не каждый персонаж моих фото, но иногда я смотрю в глаза человеку и вижу личность. Иногда я чувствую невероятное сострадание, а иногда отвращение. И поскольку я давно делаю такие фото, я знаю, как справиться с ощущениями.

Как бы там ни было, я не чувствую себя героем, когда делаю фото обездоленных жертв системы. Мне и вправду часто говорят, что я герой, поскольку занимаюсь тем, чем занимаюсь. А я думаю: «О, Боже! Герои – люди, запечатлённые на фото! Даже если они выглядят так отчаянно и одиноко, у них такая тяжелая жизнь, но живя от одного дня до другого, они улыбаются, когда я их фотографирую!». Я же ничего не делаю для бомжей - не мою их, не звоню в полицию, в скорую помощь, когда вижу, что кто-то болен. Я так же беспомощен, как и все остальные. Все, что в моих силах - это осведомить людей о происходящем. Я делаю фотографии, чтобы люди осознали ситуацию, а общество пусть делает свои выводы.

Киев. 2011

- Вы все же делаете большое дело, обращая внимание общества на проблему маргинальности, используя инструменты искусства. Вы буквально обращаете внимание людей, которые абстрагируются от них на улице, помещая подобные образы в художественное поле. Вы выводите зрителя из зоны комфорта, застаете его врасплох в стенах галерей и на страницах журналов об искусстве.

- Да, я как бы заставляю людей задуматься, но дело в том, что большинство все равно просто игнорирует это. Не думаю, что кто-либо из новых буржуа будет смотреть Ван Гога или читать Достоевского, они лишь слушают Мадонну и смотрят глупые фильмы, ведь работы Ван Гога говорят об отчаянии, а Достоевский затрагивает глубокие сложные темы. Они игнорируют все сложное и болезненное. 

Нью-Йорк. 1980-е

- Вы не всегда фотографируете людей, и ваши фото не всегда отображают какую-либо социальную ситуацию, но они всегда шокируют. Это ли ваша цель?

- Конечно, нет. Шок – не цель, и даже не тема моих работ. Я просто снимаю вещи, которые интересуют меня. Может быть, увиденное на фото шокирует вас, но это всего лишь последствие. Дело в том, что я не пытаюсь избежать страшного, шокирующего. Есть достаточно людей, которые фотографируют красивый мир, только красивых моделей и так далее. Люди могут этим заниматься, если им это нравится, но, по-моему, это глупо. Когда я вижу подобные фото – мне это ничего не дает. Мне это неинтересно.

Нью-Йорк. 1982

- А что вас интересует? Каким образом кто-то или что-то становится объектом вашего внимания?

- То, что впечатляет меня - я не могу дать более точного определения. Нет закономерности - существует много причин. Я просто не могу игнорировать некоторые сюжеты. Почему я должен закрывать глаза на то, что одни люди едят из мусорного бака, когда другие разъезжают в больших машинах и живут в огромных домах? В Киеве я побывал на Гидропарке, где полно бездомных детей. Например, я видел 4-х братьев-попрошаек. Может быть, они и не бездомны, но вынуждены попрошайничать. Этому нет оправдания. Даже самая бедная страна должна быть в состоянии заботиться о детях. О какой справедливости может идти речь? Какое может быть оправдание бездомным детям? Моя фотография – это как окно в мир. Жизнь - это не только то, что снаружи, но и то, что внутри.

Но в тоже время, мои фото - не социальный реализм. В некотором плане они мистичны. Меня часто спрашивают, что там за тени на заднем фоне, почему всегда так темно. Это уже плод воображения, а не простое утверждение. Они появляются, потому что я задаюсь вопросом - как человек мог оказаться в этой ситуации, но все окружено тенями и тайнами.

Берлин. 1980

В тоже время мне бы хотелось уделить внимание и другим вещам. В Нью-Йорке я фотографировал гомосексуалистов, трансвеститов. В Украине или России общество не настолько открыто, и вынуждает таких людей скрываться. Мне бы хотелось углубиться в эту тему, сделать фотографии гомосексуалистов, транссексуалов, которые живут «под прикрытием». Мне бы хотелось попасть в тюрьму, в психиатрическую больницу, но это сложно. Я вынужден находиться снаружи. Я бы также хотел снять вечеринки новых постсоветских буржуа. Но как мне попасть на них?

Афиша первой выставки Мирона Цовнира в Украине. 2011

 

- Вы выступаете в роли некоего медиума между обществом и его маргиналами, но всегда лишь с позиций наблюдателя, который не критикует?

- Я ведь также пишу рассказы и снимаю фильмы, так что в каком-то плане это критика. Мне нравится указывать на противоречия и выражать разочарование, но из своих работ я не делаю транспарант. Я не указываю, кто ответственен за нищету и невзгоды. Возможно, это личная ответственность каждого. Кто-то сам виновен, что стал бездомным или оказался вне закона, другие просто стали жертвами. Я не могу делать общие утверждения о том, что общество сделало с людьми. Все эти вопросы чрезвычайно сложны.

Дело в том, что совсем необязательно, если ты наркоман из гетто, у которого нет денег, то живется тебе намного хуже, чем всем остальным. Мои персонажи - наркозависимые из Нью-Йорка имели свой стиль, размеренный ритм жизни, и наверняка жилось им лучше, чем тем, кому нужно было работать по 12 часов, чтобы заработать себе на жизнь. Обычно я предоставляю выводы делать зрителю. 

Мне не хочется сравнивать себя с кем-либо, но в какой-то мере мои работы схожи с повестью Достоевского «Бедные люди». Когда читаешь, то думаешь – что это за странный мир, в котором мы живем. Почему все должно быть именно так? С другой стороны, если у людей не будет свободы поступать так, как им заблагорассудится, начинается вмешательство. То есть, может ли максимальная свобода привести к смерти? Общество может найти способы борьбы с пьянством, наркоманией, маргинальностью. Но каждому необходимо иметь возможность ухода от реальности.

Фото: Anna Zwanziger

Мирон Цовнир на съемках фильма

- Вы действительно в схожи с Достоевским. Насколько сильно его творчество повлияло на вас?

- На самом деле, ты не знаешь, что именно на тебя влияет. Можно сказать, что именно он впечатлил меня больше всего. Но также Кафка, Ницше, Шекспир. «Преступление и наказание» - это невероятное произведение, и в принципе я прочитал все, что написал Достоевский. Он описывает людей на грани в психологической борьбе, пишет о больных людях, их проблемах.

Фото: Oliver K. Voigt

Съемки фильма

- То, о чем пишете и снимаете фильмы вы, это также сложные и травматичные темы. Ваш последний короткометражный фильм глубоко психологичен - он о спившемся человеке, который теряет все. Расскажите о нем.

- Это фильм об актере, бывшей знаменитости, который стал алкоголиком. Ключевой момент в фильме очень напряженный - он выступает перед публикой абсолютно пьяный, и падает в обморок, а когда приходит в себя, думает, что все ждут повторения на «бис», однако зрители уже ушли. Это все о наших иллюзиях. 

Примечательно то, что актер, исполняющий главную роль – один из лучших актеров Германии, звезда уже более 20 лет, который стал алкоголиком. Он сильно пьет, и приходится следить, чтобы он не запил и доснимался фильме. Ведь нужно быть очень сильным, чтобы играть практически самого себя! Благодаря ему сильным становится и фильм. 

Фото: Константин Стрелец

Мирон Цовнир и Василий Черепанин на открытии выставки "Окраина" в Центре визуальной культуры

- Каковы ваши планы на будущее? Чем планируете заняться в ближайщее время?

- Я могу выразить себя полностью, когда пишу. Сейчас я заканчиваю черновой вариант рассказа о немецком серийном убийце 50-х годов - это некий симбиоз реального и вымышленного. Три недели зимой я проведу в Украине, путешествуя по ее городам и фотографируя. Впереди еще несколько выставок.

Мне бы также очень хотелось написать сценарий к полнометражному фильму, и, конечно же, снять его - но это уже вопрос денег. Для полнометражного фильма необходим крупный бюджет, а у меня не очень хорошо получается находить спонсоров (смеется).

Читайте также статью о Мироне Цовнире Екатерины Мищенко и Василия Черепанина.

 

Фото: из личного архива Мирона Цовнира

Технический ассистент: Дарья Демут

 

Анна Цыба