Антон Соломуха в своей студии. Париж, декабрь 1996 г. Фото Игоря Оксаметного

 

Эта фотография сделана в парижской студии Антона Соломухи в день моего с ним знакомства в начале декабря 1996 года.  До этого я много слышал о нем от Саши Соловьева, его друзей-сокурсников, его бывшей жены Тамары. Знал, что уехал он восемнадцать лет назад, т. е. – во времена, именуемые «застойными». Молодым людям (особенно – тем, кто не застал «совок»), вероятно, трудно представить себе, как это – оказаться во Франции после СССР в 1978 году. Эмиграция вообще штука болезненная – другой язык, другая культура, все другое. Фактически жизнь с нуля. Не все адаптируются, не все находят себя. Сейчас, наверное, немного легче, учитывая относительную свободу перемещений и современные средства коммуникации. Но тогда  это было сродни отправки в космос, на далекую планету. К тому же за тобой закреплялось клеймо изменника Родины, поменявшего гражданство страны «победившего социализма» на сомнительные западные ценности. Практически обрывались родственные, личностные связи. Соломуха уехал во Францию в возрасте тридцати трех, то есть – во вполне зрелом возрасте, состоявшимся художником, имея за плечами высшее художественное образование (учился в мастерской Татьяны Яблонской). Но что это – образование в стране другой визуальной культуры?  К тому же, знание языка, если не ошибаюсь, было минимальным, если не нулевым.  С его, собственно, творчеством я тогда знаком не был; в то время Соломуха интересовал меня скорее как некий феномен успеха на Западе некогда советского (по паспорту) художника. Впрочем, насколько этот успех значителен, я смог убедиться, только приехав в Париж.  Это была стажировка в Центре Помпиду по приглашению Министерства культуры Франции, которая предполагала лекции (не только в Бобуре, но и в Лувре, Национальной библиотеке), встречи с арт-менеджерами, критиками, художниками, галеристами. У меня был пропуск во все государственные и муниципальные музеи. Я это пишу, чтобы был понятен круг моего общения. Нет, я не хочу сказать, что имя Антона Соломухи было у всех на устах, но слышал я его достаточно часто, особенно – после слов «Киев», «Украина». Забавно: заведующая одного из отделов Центра Помпиду, услышав, что я из Киева и, видимо, решив продемострировать свою осведомленность, – возможно, сказать нечто приятное гостю-стажеру, – сразу выпалила, что она знает одного очень популярного в Париже художника, родом из моего города – Anton Solomoukha. Правда, она была искренне удивлена, узнав от меня, что в Киеве также родился Казимир Малевич. Словом, на третью неделю моего пребывания в Париже я более-менее представлял себе степень известности Антона и безусловный авторитет его в художественной среде. Однако, звонить ему я как-то не решался – все-таки отвлекать мэтра досужими разговорами…Да и что такого я могу поведать интересного для него? В общем, вечные мои сомнения. Где-то в конце третьей недели моей стажировки я набрал номер его телефона, который мне в Киеве дала Тамара.  Представился, сказал, что хотел бы встретиться. После небольшой паузы Антон назначил дату и время (около полудня) и добавил, что у него свободным будет только час. Спланировав время после двух часов, в назначенный день я отправился на улицу, кажется, Тайландер, что недалеко от площади Бастилии и Новой Оперы.  Сомнений в том, что я попаду в свой отель в эти сутки,  у меня не было никаких.

 

Во дворе дома, где находилась студия, меня ждал сюрприз. Я встретил художника Жоэля Бриса – приветливого молодого человека, приезжавшего два года до этого в Киев на франко-украинские встречи, проводимые Французским культурным центром. Он оказался соседом и приятелем Соломухи. Вспомнили плэнер в Хусте. Я – с содроганием (те, кто там был, меня поймут), Жоэль – с искренней теплотой, чем меня приятно удивил.  Да уж, тесен мир. И вот выходит Соломуха.  Кожаные  джинсы, красная сорочка, косынка на шее, оценивающий взгляд поверх очков. Зашли в студию. На стенах – царство телесности. Композиции среднего размера с большим количеством тел (в основном – женских) в самых невероятных позах, с множеством живописных, литературных аллюзий, часто – с прямыми цитатами из истории искусств. Живопись – разная по плотности; чувствовалось использование фотографии. Такой себе вуаризм с чем-то поп-артовским, и, в то же время, по духу (с моей точки зрения) – постмодернистское искусство.  Закурили; скованность первых минут постепенно прошла. Передал «приветы» от друзей. Поговорили об общих знакомых.  Я немного рассказал о последних событиях нашей арт-жизни, показал каталоги, которые привез с собой, что-то подарил.  Антон с интересом слушал.  Листая каталоги, задавал вопросы, время от времени высказывал свое отношение к тому или иному автору. Несмотря на то, что его характеристики были порой ироничными, часто – довольно резкими, в них не было пренебрежения, высокомерия «звезды». Я почувствовал неподдельный интерес его ко всему происходящему в Украине.  На столе как-то незаметно появилась емкость с виски, и разговор пошел уже в более динамичном и свободном ключе. Антон предложил перейти на «ты». Затем, – видимо, «сев» на своего «конька», – заговорил о новой, с его точки зрения, волне фигуратива в мировом искусстве, с большим уважением произнося имена Эрика Фишла, Эрве Телемака, Эдуардо Эрройо, обосновывая тем самым свой творческий метод.  Я немного слышал уже о «нарративной фигурации», к которой имели отношения Телемак и Эрройо, видел работы этих художников в Музее модерного искусства Парижа;  попытался возразить (скорее – для поддержания разговора), сказав, что их время прошло, что эти авторы были «завязаны» на социальной проблематике 1960-70-х, а у нас сейчас на дворе другое время, и т.д. и т.п…Говорили о французском арт-рынке. Антон сравнивал потребительские запросы во Франции и Америке, где он побывал в начале своей эмиграции. Рассказал о работе с Картье-Брессоном.  Конечно, говорили о Париже. Он любил этот город и хорошо знал его историю. Какой бы темы Антон не касался, он демонстрировал глубокое знание предмета. Высказывался точно и образно – никаких банальностей. С нескрываемой гордостью рассказал об успехах своей дочери Кристины, которая, кажется, тогда заканчивала Академию искусств в Париже. Сегодня она – известный художник и куратор, более десяти лет преподает в Европейской высшей школе искусств в городе Ренн. Приезжала несколько раз в Киев, выступала с лекциями в ПинчукАртЦентре. На каком-то этапе Антон с проблем искусства  перешел на тему Африки (его особая, как я понял,  страсть), африканских женщин (как же без них!). Говорил о них с упоением, артистично, без скабрезности. Его привлекала экзотика. Надо было видеть его глаза в тот момент. Энтузиазм зашкаливал. Слушая эти эротические фантазии, я почему-то вспомнил о  Генри Миллере и его романе «Тропик рака», действие которого происходит в Париже.  Дело шло к вечеру, виски заканчивался, и Антон предложил пойти с ним на один вернисаж – мол,  здесь недалеко, будет интересно. Действительно, было интересно, причем – почти сразу.  Мы прошли не более ста метров и оказались в колоритном заведении с обалденными филлиниевскими персонажами. Соломуху тут все знали и, по видимому, любили. Во всяком случае, казалось, он знал всех, и все знали его. Заказали выпивку, какую-то еду.  Поймав мой взгляд, направленный на барменшу за стойкой, Антон поведал, что еще несколько месяцев назад она была мужчиной. Рассказал еще пару историй о завсегдатаях бара, явно смакуя их. Говорил о них с теплотой, но, все же, больше  – как о персонажах кино, которое ему не наскучило смотреть.

 

Я напомнил про вернисаж. «А мы почти пришли!» – сказал Соломуха и повел меня к неприметной двери возле стойки бара. Войдя в нее и пройдя по темному коридору, мы оказались в слабо освещенном помещении, похожим на бывший склад с дощатым полом, грубо побеленными стенами (однако – с точечным освещением), деревянным столом в центре и пластиковыми стаканами, наполненными явно недорогим вином.  В первый момент мне показалось, что я переместился в Киев – настолько это напоминало по атмосфере наши открытия.  На стенах – какие-то почеркушки на бумаге. Снова дружеские приветствия, поцелуи. Счастливый автор. Антон представлял  меня некоторым присутствующим как своего земляка и стажера Центра Помпиду. Последнее, видимо, добавляло моей персоне определенные баллы. Несмотря на андеграундный антураж, часть публики в галерее (кроме, естественно, художников, арт-критиков) была из высших социальных слоев: несколько банкиров, какие-то политики, один – из владельцев всемирно известного универмага «Самаритэн» и т.д. В общем, Париж – город контрастов. Антон общался по очереди практически со всеми, кто был в галерее.  У него находились слова для каждого. Вот эта его коммуникабельность, раскованность, чувство юмора, способность находить общий язык с разными людьми и, вместе с тем, достоинство, с которым он держался, – помимо, конечно, таланта, – помогли ему в его карьере, помогли  стать тем, кем он стал.

 

Потом был еще один бар, еще один вернисаж. Мне кажется, он любил тусовки. Возможно, они наполняли его  впечатлениями, подпитывали энергией. Он был жизнелюб и, по-моему,  испытывал явный драйв, находясь в пестрой и шумной среде. Он в ней просто купался.

 

Через несколько дней мы снова встретились. На этот раз – на открытии в Бобуре. Соломуха был в компании друзей:  одного художника и нескольких сотрудников Центра Помпиду, среди которых был очень влиятельный арт-критик. Антон успел мне сказать, что серьезно обдумывает проекты, родившиеся в ходе нашей первой встречи. А именно – организацию в Киеве выставки французских художников украинского происхождения, выставки наших художников в Париже, персональную выставку его, Соломухи, в Киеве, еще кое-что. Словом, он готов включиться сам и задействовать все свои связи для их реализации. Спустя несколько месяцев мы встретились.  Соломуха прилетел по своим делам в Киев. Мы продолжили этот разговор с участием уже Жени Солонина. Но осуществить задуманное в ближайшие годы, увы, не удалось. Выставки Соломухи в Киеве состоялись уже в нулевых годах. До недавнего времени я постоянно получал от него электронные послания с информацией о его деятельности, приглашения на выставки, открывавшиеся в разных странах. Где-то через полгода (может, чуть больше) послания прекратились.

 

Я бесконечно благодарен ему за эти, в общем, не долгие часы общения. Для меня это был большой опыт. Я всегда буду помнить тот декабрьский парижский вечер, переходящий в ночь.

 

Повторю за Таней Ларюшиной: такие люди, как Антон, не умирают.

 

Также читайте на сайте ART UKRAINE другие материалы из цикла «IN MEMORIAM: Антон Соломуха»:

 

«IN MEMORIAM: Антон Соломуха. Архівні фото»

 

«Для споглядання – і тільки» (спогади Ігоря Цишкевича)

 

«Контемпоральне мистецтво у пошуках власної ідентичності: версія Антона Соломухи»

 

«Мы встретились на площади Бастилия...»

 

***

 

Об авторе

 

Игорь Оксаметный – ведущий специалист музейного отдела «Мыстецкого Арсенала». Куратор.