Недавно, в очередном припадке прокрастинации и самокопания, я натолкнулась на определение такого феномена как «пограничная личность». Оказалось, это очень «модное» сегодня психологическое расстройство, которое характеризуется крайней импульсивностью, призрачной связью с реальностью и сильными суицидальными наклонностями. К чему это я? Да к тому, что новая выставка, посвященная признанным классикам украинского искусства, которая открылась на прошлой неделе в PinchukArtCentre, названа именем этой болезни. Как ни крути, а первая ассоциация с английским словом BORDERLINE – это совсем не межа, как пытается нас убедить пресс-релиз выставки, а тот самый borderline disorder, то есть, в переводе – пограничное расстройство личности.

 

Интервью Алисы Ложкиной c кураторами выставки – Бйорном Гельдхофом и Татьяной Кочубинской

 

Леонид Войцехов. «Между прочим», 1983/2015, воспроизведения перформанса 1983 года

 

Остроумно. Но я с детства не люблю врачей и всякого рода диагнозы, особенно, в применении к искусству. Поэтому, на встречу с кураторами выставки Бйорном Гельдхофом и Татьяной Кочубинской я шла с тяжелым сердцем. Прочитав концепцию проекта, я обнаружила, что кураторы в 2015 году вдруг воскресили призрак перестройки, якобы ставшей основным двигателем украинской художественной жизни целых десятилетий. Боюсь, речь идет именно об анекдотической «perestroika» – то есть, классическом наборе лубочных стереотипов западного человека по поводу феноменов, происходивших в нашей ойкумене в период распада СССР. Странно, почему незаслуженно забытым остался такой важный культурообразующий феномен как «glasnost’».

 

Как же так, нас таких «сложных, глубоких и неповторимых» – взять и свести к такой вот банальности? Это же как попытаться объяснить все американское искусство второй половины ХХ века холодной войной. Понятно, что Бйорн Гельдхоф, выступающий как Миклухо-Маклай украинского искусства, может себе позволить смелый и свежий подход… Но как же все, сказанное об этом периоде до Бйорна? А как же большие ретроспективные выставки об этом поколении, в том числе и на базе фонда Пинчука – те же «Первая коллекция» и «Прощай оружие», например?

 

Такие вот наивные мысли терзали меня на подходе к арт-центру. К тому же, я никак не могла понять, почему кураторы ударились в какое-то неожиданное пуританство и озаботились вопросом распада моральных ценностей у веселого и беззаботного поколения, отчаянно рушившего консервативные оковы совка и пережившего в этот период настоящую сексуальную революцию? О времена, о нравы, думала я, вспоминая как ничто не предвещало такого поворота кураторской мысли, когда в 2010-м в арт-центре открывалась феерическая вакханалия под названием «Сексуальность и трансцендентность». Моральные ценности и ориентиры?.. Понятное дело, что на фоне социальных потрясений последних лет все мы стали намного меньше улыбаться, да и вообще, на дворе наступила эпоха новой серьезности. Но значит ли это, что стоит брать пример с разного рода фанатиков и без колебаний вводить в обиход современного искусства понятия из лексикона Савонаролы? 

 

Оказалось, для Бйорна Гельдхофа это очень важный постулат – об этом он подробно обьяснил в ходе нашей беседы, в которой, как мне показалось, были проговорены гораздо более радикальные вещи, нежели на  самой выставке.

 

В целом, проект оказался менее провокационным, нежели я рассчитывала. Очень много хороших и мало неожиданных работ, странный и весьма упрощенный подход, и при этом, вечное «и на том спасибо», которое сложно не сказать арт-центру, который в такие сложные времена может себе позволить проводить хоть какие-то серьезные выставки. Пожалуй, единственным неожиданным именем стал харьковский документалист Юрий Рупин, и то, его работы просто очевидно вписываются в заранее заданную рамку «перестройки».

 

К кураторскому субъективизму остается много вопросов - например, почему в выставку, претендующую на архивность, не вошли работы одного из центральных художников поколения – Александра Гнилицкого. В проекте сделан акцент на фото и видео, при том, что мы знаем, что живопись в этот период занимает огромное место. Кажется, такое знаковое явление эпохи, как трансавангард, вообще выпало из вида. А где же «Живописный заповедник» и главный его идеолог – Тиберий Сильваши, без которого трудно себе представить указанный период? Preguntas sin respuesta, как говорил один мой перуанский знакомый.

 

Сергей Братков. «Банка супа», 2004, видео инсталляция, 5' предоставлено галереей «Риджина», Москва

 

В Borderline представлено, пожалуй, даже слишком много иконических работ, вроде «Case History» Бориса Михайлова, видео Александра Ройтбурда, знакового полотна «Воссоединение» Олега Тистола и Николая Маценко, савадовских шахтеров и пр. На этом фоне свежо и неожиданно смотрится знаменитое, но мало виденное видео Цаголова “Молочные сосиски”, а также проект Юрия Лейдермана, вообще никогда не демонстрировавшийся в Киеве.

 

Общий тон выставки – глубоко депрессивный, и, если не знать лично художников представленного поколения и не слышать легенды об их славной и веселой молодости, можно, действительно, подумать, что перед нами работы какой-то на редкость мрачной генерации. В общем, настоящий, клинический borderline.

 

Помимо всего прочего, выставка постулирует две очень важные вещи. Пожалуй, впервые на уровне центральной художественной институции открыто заявляется о принципиальном разрыве поколений, произошедшем в 2004-м году. Кураторы начинают хронологию нового искусства с начала перестройки в 1985-м и заканчивают ее ровно 2004 годом – этапом, когда, по словам, Бйорна Гельдхофа, на авансцену выходит уже совсем другая когорта художников – то есть, группа РЭП. Таким образом, выставка закрепляет амбицию посторанжевого поколения, которое в последние годы существенно укрепило свои позиции на местной и международной арене, называть своих предшественников из круга Новой волны живыми анахронизмами и новым салоном. Borderline - это такие символические поминки по Финнегану, где, конечно, никто никому в лицо не говорит правду, но она, как топор, висит в воздухе и сильно омрачает праздник для некоторых участников проекта.

 

Памятуя о влиянии художников круга группы РЭП в арт-центре Пинчука, несложно догадаться откуда веет этот эдипальный ветер. И все же, как бы ни был обиден такой жестокий диагноз, возможно, он поможет кому-то из старшего поколения выйти из анабиоза, который уже даже отечественные коллекционеры диагностируют как состояние «Они устали».

 

Второй важный итог выставки – презентация творчества одесских концептуалистов Юрия Лейдермана и Леонида Войцехова, которые до недавнего времени были относительно мало известны в Киеве. Это, безусловно, очень знаковое событие, и, мне кажется, мы наблюдаем начало формирования альтернативного мифа о «прохладной», концептуалистской линии в истории отечественного искусства и простаивания интересных параллелей по условной оси Лейдерман-Кадан. Такое вот обретение отцов, с которым хочется поздравить поколение, которое пришло после 2004-го.

 

Юрий Лейдерман. «Без названия», 1985-1987, ученические тетради, самодельные книги, коллаж, тушь, фломастер, предоставлено художником

 

 

Юрий Рупин. Из серии «7 ноября», 1985, цифровая печать с отсканированных негативов, предоставлено семьей художника

 

После открытия выставки я была под сильным впечатлением от «перестройки» и испытывала смешанные чувства. А потом вдруг поняла, что, на самом деле, Бйорн Гельдхоф, действительно, сделал всем нам очень большое одолжение.

 

Увидев себя или своих близких со стороны, в зеркале чужой оптики, понимаешь, как важно создавать свою собственную историю. Пусть это будет лишь одна из версий предания, как правильно замечает в нашей беседе Бйорн. Самая главная ошибка – это тоталитарное представление о единственной возможной Истории, а также имманентная загадочной славянской душе надежда на варяга, который будто-то бы придет, рассудит и пронзит всех нас своим вдумчивым и «окончательным» взглядом. Cura te ipsum, гласит латинская мудрость – излечи себя сам – и это, пожалуй, главный урок проекта в PinchukArtCentre.

 

Выставка, и правда, заставляет задуматься. Но не о перестройке и закате моральных ценностей, а о слабых механизмах памяти в нашем обществе и опасной любви бесконечно начинать с чистого листа, демонтировать памятники и всячески культивировать традицию Дикого Поля. Кураторы не боятся провоцировать зрителя и, мне кажется, это очень хорошо. Проект  бросает вызов пассивности отечественной истории искусства и преподносит всем нам, в той или иной степени делавшим попытки ее фиксации, урок о том, что «Ворота Расемон» – это не только хорошая литература и кино, а сюжет, который постоянно повторяется в нашей жизни. Любая история – всегда во многом всего лишь миф и коллективный договор, но важность этого мифа трудно переоценить.  И если в ближайшее время мы не зафиксируем собственные мифологии, то уже очень скоро историю/истории напишут за нас. Мы можем однажды проснуться в мире, где все наши ценности, опыт и идеалы будут признаны чепухой, забыты, или просто не поняты. Никто, конечно, от этого не застрахован, но все же, добро должно быть с кулаками, а главное, с языком. Поэтому попытка Бйорна  Гельдхофа и Татьяны Кочубинской написать свою собственную историю – бесценный прецедент и должна быть воспринята не как повод для злословия, а как руководство к действию. В этом прелесть диалога – он вдохновляет на ответы и провоцирует работу сознания. В этом смысле – проект Borderline, действительно, удался.

 

Фото – Сергей Ильин