Недавно мы публиковали интервью с Юрием Пикулем и Никитой Наслимовым, посвященное выставке в Малой галере Мыстецкого Арсенала «Для печальных жителей Земли», которая, кстати, очень скоро закончится. В этот рассказ вошла более личная информация о Юре, теперь мы пишем о том, что снится самому художнику, а не его персонажам.

Юрий Пикуль

 

Я с детства рисовал, затем лепил из пластилина, а потом занялся художественной фотографией, три года фотографировал, и со временем мне стало тесно в рамках этого жанра. Я стал чувствовать некую стесненность в выразительных средствах, а чтобы купить аппаратуру, которая расширила бы возможности, не было денег. В один момент мне попался альбом Левитана, и все частные события сошлись в одну точку таким образом, что я серьезно занялся живописью. Потом мне в руки попала книга «Жажда жизни» - это был окончательный удар в сердце. Моя мама тогда преподавала рисование детям, приносила мне краски. На тот момент мне было восемнадцать и я очень переживал, что поздно начинаю.

А в первый же день, когда узнал, что поступил в Художественную академию, я сел на подоконник и стал думать, как отсюда уйти, потому что я на это не рассчитывал, да и вообще не знаю, зачем я туда поступал. Я ходил на курсы, где преподавал хороший человек, я у него многому научился, он мне многое дал. Так что в академии я специально задушил свою учебу.

 

Я стараюсь все систематизировать, особенно свой быт. Мне нравится вставать рано утром, не люблю долго спать. Я начинаю свой день в восемь, встаю по будильнику, ложусь в два. В условиях этой мастерской (художник живет и работает в небольшой однокомнатной мастерской на Подоле, - прим. ред.) очень много времени уходит на быт: утром воды надо раздобыть, старое ведро вынести, новое принести, постель сложить, матрас скатать, позавтракать.

Конечно же, самая большая часть времени уходит на живопись. А вечером снова занимаюсь разными делами – ужинаю, кто-то приходит поговорить. Выходные создаются сами собой, у меня нет потребности придумывать их, чтобы отдохнуть, погулять, сходить на выставки.

Для меня живопись – это не работа, а самый классный процесс, который может быть. Когда я пишу, то чувствую, что я на своем месте. У меня нет тревог, что жизнь проходит мимо. Этот процесс мне очень нравится, хоть он и трудоемкий, живопись требует очень большой концентрации и большой отдачи. Потому что хочется свое искусство двигать вперед, развивать, а не стоять на одном месте. У меня постоянно присутствует недовольство собой, осознание того, что мне есть еще куда расти. Каждая моя картина – фрагмент длинного пути личного развития, и впереди этот путь еще имеет огромный запас. Но чтобы расти, надо каждый раз преодолевать себя, делать немножко больше, чем можешь, а это требует напряжения. Нужно аккумулировать всю свою энергию, и выбрасывать ее в творчество, и с одной стороны это тяжело, но со всех других сторон - очень здорово.

Недавно я увлекся японской флейтой, это мне очень нравится. Потому что есть большая разница между моими занятиями музыкой и живописью. Когда я занимаюсь флейтой, я особо от себя ничего не жду. Я собираю всяческую информацию об этом инструменте, о том, как правильно играть. Я учусь, и в этом есть какая-то легкость. А в живописи я уже очень многого от себя требую, и это отягощает. Флейта в этом понимании – очень контрастна, так как занятия музыкой меня очень успокаивают, а живопись – заводит, это нервная работа. Флейта же медитативна, она все выравнивает. Этот инструмент постепенно входит в мою жизнь, и мне это нравится, хоть я и понимаю, что часть внимания придется оторвать от живописи и отдать флейте.

Я обычно работаю под агрессивную музыку. Есть такой японский поэт и музыкант Казуки Томокава – в основном я его слушаю, его музыка очень сильно меня задела. А кроме него, еще люблю авангард, джаз, атональную музыку, аритмическую. Неспокойная, очень эмоциональная, даже, может, трагическая музыка важна для меня во время работы. Мне под нее хорошо рисуется, потому что она поддерживает немного нервозное состояние, необходимое для работы. Во время живописи мозг работает импульсами: нужно очень быстро соображать, что происходит на холсте, что делать на палитре, и эмоциональная музыка этому сопутствует.

Одно время я очень интересовался темой эко-поселений. Я читал о них, смотрел фильмы, вникал в этот образ жизни, в их идеологию, но понял, что мне все это не подходит. Так как в эко-поселении необходимо полностью принять их образ жизни, в котором творчеству места нет: там надо заниматься землей, по хозяйству решать вопросы. Художник же не может оторваться полностью от города. Потому что чувствует потребность, чтобы искусство было кому-то нужно, чтобы кто-то его понял, чтобы можно было на уровне поговорить. Даже Гоген, который уезжал на острова, все равно отправлял свои работы в Париж, имел дела с галеристами.

При полном погружении в среду эко-поселений потребность творить будет уходить. Потому что лично моя потребность в творчестве подпитывается дисгармоничными ситуациями, в которых я нахожусь. И именно о них мое творчество. А когда устанавливается полная гармония, то потребность творить исчезает. Возможно, в таких условиях искусство будет приобретать другие формы, я не знаю, надо пробовать. Лучше всего совмещать, на какое-то время покидать город и потом возвращаться.

Долгое уединение вносит серьезные изменения в сознание, человек меняется, перестраивается его система ценностей, и если есть потребность в таких переменах, это следует делать.

Я в современном искусстве не то, чтобы одной ногой, а двумя пальцами одной ноги. Меня интересует только живопись. Я ее чувствую и очень хорошо понимаю. Я ее очень люблю, она - во мне. По части живописи я стараюсь искать новую информацию, просто не очень люблю интернет, и нет лишнего времени там копаться. Обычно кто-то может посоветовать что-то интересное, и делаешь для себя открытие. Например, зимой я встречался с Тистолом, и он мне сказал: вот, посмотри, есть такой Дэвид Хокни. Я посмотрел и очумел! Потому что он, на мой взгляд, один из самых крутых живописцев второй половины двадцатого века. Для меня это очень большая индивидуальность и то, что он сейчас делает, немного похоже на Ван Гога, но это форма, лично им найденная, им развитая.

Я не считаю, что живопись себя исчерпала. Некоторые думают, что это так, но это объясняется тем, что каждый живет в своем мире и эти миры –разные. Я уверен, что живопись можно развивать, двигаясь по собственному пути развития. По сути, все идеи, которые используются в живописи – старые. Человек не меняется, и двести лет назад у нас были те же проблемы, что и сейчас. Новыми могут быть формы, и они могут воплощаться в образах нашего времени, в том, что характерно для нашей эпохи. Это то, что придает живописи неповторимый колорит, но нового ничего нельзя изобрести. В живописи все крайности, которые могли быть, уже пройдены и развиты по максимуму. Остается искать промежуточные формы, втискиваться между ними и чуточку стараться добавить своего. Не стоит ставить себе цель сделать великое открытие в живописи. Стоит стремиться развивать свое искусство, развернуть свою собственную спираль. Искусство – оно как дерево, растет, постоянно меняет свою форму. Вот его нужно стараться вырастить как можно лучше, а что получится – непонятно. Но если ты уже выбрал этот путь, то нужно пройти его до конца.

Меня очень вдохновляют люди, которые служили искусству до меня, они прошли свой путь очень достойно. Они оставили после себя настоящее сокровище. Для меня это в первую очередь Ван Гог, он образец того, как нужно заниматься искусством, как ему отдаваться. Этот человек оставил после себя нечто прекрасное, что вдохновляет меня очень сильно. Он для меня очень много значит, его искусство мне многое дает, подпитывает постоянно. И я эту модель перекладываю на себя. Если тот, кто жил до меня, верил, что его труд будет когда-то кому-то нужен и делал все, что мог для будущих поколений, то в результате он потратил свои силы не напрасно. Мне хочется верить, что я смогу взять эту эстафету и продолжить это дело. Потому что, возможно, кому-то потом то, что я делаю сейчас, будет так же необходимо, как мне необходимо то, что делал Ван Гог.

 

В какой-то момент полезно отходить от общих процессов и развиваться самому. С одной стороны, влияния других людей и событий полезны, но с другой – полезно от них отстраняться. На самом деле, мне многие наши украинские художники нравятся. Тистол Олег, Ройтбурд (но не то, что он сейчас делает, а то, что он делал в девяностых), очень нравится то, что делал Цаголов до тысячных, Гнилицкий. Из моего поколения я очень уважаю и люблю Ксюшу Гнилицкую и Жанну Кадырову. Как правило, дети художников слабее своих родителей и если они пробиваются, то только за счет фамилии. Ксюша же очень достойно продолжает дело отца. Никиту Кадана я больше уважаю как личность, чувствуется, что он очень искренне делает то, что делает. Хоть мы занимаемся очень разными вещами, я в нем чувствую очень серьезного человека, он не разменивается на всякие мелочи. У него есть идея, и он ее двигает, и это здорово.

У меня есть такое ощущение, что мы живем в мире, где существуют единицы родственных душ, которые понимают друг друга очень глубоко. И они не обязательно живут в одно время. Они могут существовать в разные века, но контакт все равно есть. И важно поддерживать это общение, эту связь посредством искусства. Творчество Ван Гога – это связующее звено, через которое можно «законнектиться» с этим человеком. Этот человек вложил себя в свои работы, и если ты их чувствуешь, то можешь считать, что с этим человеком общаешься посредством его произведений. Мне хочется верить, что и после меня будут люди, которые будут также нуждаться в чем-то подобном. И если есть возможность что-то оставить после себя, то это очень хорошо.

 

Анна Васык

 

Фото: Максим Белоусов