Первая моя встреча с художником Матвеем Вайсбергом  случилась в феврале - это было минутное знакомство возле Главпочтампта. На большее времени не было, поскольку весь Майдан, на котором уже расстреляли сотню, суетился разбором брусчатки, подготовкой коктейлей Молотова и попытками осознать происходящее. Тогда речи об интервью, конечно, не шло - время застыло здесь и сейчас, а скорость происходящих событий просто не оставляла возможности для разговоров и рефлексий.

 

Матвей Вайсберг в мастерской. Фото: Артём Стретович

Сейчас, четыре месяца спустя, в Европейском доме в Лондоне проходит выставка Матвея Вайсберга “Стена. 28.01.-08.03.2014”, которая повествует о событиях Майдана. Оставаясь верным своему живописному стилю, который находится где-то посредине между фигуративом и абстракцией, художник создал серию работ, запечатлев знаки и чувства времени, известного нам как “Революция достоинства”.

Ася Баздырева Вы только что вернулись из Лондона - как там отреагировали на вашу выставку?

Матвей Вайсберг Эта выставка была открыта в Европейском доме при поддержке МИДа и украинского посольства. Сейчас там слово “майдан” работает как “сезам, откройся” - обычно на такую выставку нужно лет пять стоять в очереди. Участие в этой выставке я  воспринимаю как миссию, хотя раньше с государством дела не имел. О реакции говорить сложно: на открытии были британские лорды, много послов, среди которых очобенно сочувствующие - Посол Чехии и представительница Посольстава Грузии.

 

Матвей Вайсберг. “Стена. 28.01.-08.03.2014”. Фрагмент экспозиции

— Интересно, насколько простые британские люди интересуются событиями в Украине. 

— Из аэропорта нас вёз таксист, по виду - пакистанец или индиец, который очень хорошо разбирался в событиях и даже знал о гибели десантников. Думаю, ещё полгода назад он с трудом сказал бы, где находится Украина. Кстати, в аэропорту была история с автографами. По пути туда, на паспортном контроле Лёня Комский, который выступил моим агентом, попросил меня показать свой каталог, чтобы подтвердить, что я художник. Каталог я подарил. А на обратном пути там обнаружилась доска, на которой можно было фломастером оставлять свои пожелания. Я написал там - “Putin - Huylo” - большим аршинным шрифтом. А лондонская выставка является одной из состовляющих акции “Майдан. Україна. Шлях до свободи”. Там же в Лондоне, в Украинском клубе, я сделал слегка “майданутую” роспись. А буквально две недели назад мы были в Берлине - там я разрисовал кусок Берлинской стены в рамках выставки в одноименном музее. Там нас троллили руские: пришли с плакатами про фашистскую хунту.

 

Роспись Берлинской стены. Фото взято со странички художника в сети facebook

 
— Кто инициатор этой серии акций?

— Это низовая, горизонтальная инициатива. Её авторы  - Сергей Фоменко “Фома” из группы Мандры, Леонид Комский из аукционного дома “Дукат”. Я присоединился на правах участника. От сотрудничества с государством для лондонской выставки дискомфорта не испытываю. Я смотрю на людей, которые его представляют и понимаю, что страна изменилась. Раньше взяли бы список народных и заслуженных, выбрали из них кумовей. А сейчас - бросили клич.

 

 Роспись Украинском клубе (Лондон). Фото взято со странички художника в сети facebook

 
— Когда вы начали работу над проектом?

— Я пошёл на Майдан при первой возможности -  в первых числах декабря. Для меня не стоял вопрос: идти или нет - я 2004-й год отходил с самого первого дня. Я пошёл не как художник, а как гражданин. Одним словом - как все. При этом также воевал на фейсбуке - как оказалось, это также имеет значение. На это был запрос и со стороны тех, кто читает, и тех, кто пишет. Спустя два месяца я понял, что пора браться за работу. Поставил себе за обязанность делать ежедневные репортажи. Накопилось огромное количество материала. Когда я рисовал “Стену”, по законам “16-го января” я мог бы получить за неё срок, ведь тогда никто не знал, чем всё закончится. Но я художник - куда же от этого деваться. Как у Маяковского: “Я — поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном — только если это отстоялось словом”.

 

— Пару лет назад вы уже делали стену, но тогда мотивы были библейские...

— Предыдущая серия под названием “Стена” была сделана по илюстрациям Гольбейна к Ветхому Завету - их я взял за канву и вложил в них свои впечатления от поездок в Иерусалим. Этой зимой я понял, что снова буду делать стену. У меня есть большая стена в мастерской, которую я заполняю - сюда вмещаются тридцать две работы размером 60х45. Размер восходит к гравюрам Гольбейна: их формат 6х4,5 я кратно увеличил. 
У меня были заготовки работ от предыдущей стены - тогда я не сподобился их сделать. На них я стал делать уже нынешнюю стену. Таким образом ветхозаветный цикл превратился в остросовременную серию, где каждый день решал человеческую жизнь или судьбу.

 
Когда я рисовал первые три картины  - я просто кричал, находясь здесь в мастерской в одиночестве. Это была моя реакция. Совершенно неожиданная, ведь никто из нас тогда не знал пределов допустимого и своих возможностей. Начал работу над серией 28 января, когда на Грушевского было перемирие. Вся серия заняла сорок дней. 8 марта я нарисовал Институтскую - она  была уже вся в венках. Тогда я пришёл домой и заплакал.

 

Матвей Вайсберг. “Стена. 28.01.-08.03.2014”. Фрагмент экспозиции

— Очень важно, что вы по-своему документировали происходящее. Многие художники  тогда просто не могли реагировать быстро.

 
— У меня документаций хватит на две жизни: пару тысяч фотографий осталось. Я люблю фотографию - она обладает другими временными свойствами нежели живопись. Я использовал её в работе над картинами. Мне было важно, как сказал бы Варлам Шаламов, сделать работу со всей достоверностью документа. Я даже придумал такой термин: живопись прямого действия. Когда в мастерскую начали приходить люди и смотреть картины - реагировали как и на сами события: кому-то шинами пахло, кто-то не мог смотреть и сразу уходил.

— Вы ощущаете постмайданную фрустрацию?

— Нет. Во-первых, я не хожу на майдан приблизительно после 23 февраля. Это кладбище - здесь убивали людей. Границу на Грушевского я до сих пор не перешёл пешком: для меня там проходила граница добра и зла. Фрустрации у меня нет и я также не разделяю жалоб других людей. Ведь, если вспомнить, какие сроки нам светили по законам “16 января”, вспомнить дни, когда из-за титушек нельзя было выйти на улицу, чтоб не стать мишенью, -  мы всё это превозмогли. Это удивительно и это ещё надо будет осознать. Россияне - прекрасные люди, которые борются с режимом,- говорят мне: “Вы победили и пока ещё не понимаете этого. А мы боремся и никак победить не можем.” Мы победили и теперь Украина стала другой на молекулярном уровне. И мы стали другими.

 

Матвей Вайсберг в мастерской. Фото: Артём Стретович

— Но на Востоке Украины идёт война и вопрос в том, как жить во время таких событий, когда неясно, как помочь. Продолжать говорить об искусстве и ходить на вечеринки?

— Это каждый решает для себя. Реакция может быть разная. Когда умирал мой отец, я ходил в гости и играл в преферанс, потому что иначе я сошёл бы с ума. Я научился переключать в себе некий условный тумблер, потому что невозможно постоянно с этим жить. Я решил, что на события, на которые я повлиять не могу, нужно реагировать адекватно. Иначе какой смысл, если мы сожжём свою нервную энергию и заболеем? Что касается войны, думаю, что в итоге всё будет нормально. Но, пока в Кремле сидит этот прыщ на теле человечества, он всё время будет нас троллить. Я раз в несколько лет посещаю Израиль - там люди научились жить во время непрекращающейся войны. Вечеринка вечеринке рознь. У меня тоже был когнитивный диссонанс, когда, возвращаясь с Грушевского выпить чаю, я видел официантов, подающих какие-то изыски. 

— Вы сказали, что в правительстве теперь другие люди. Вы довольны нынешней ситуацией?

 
Снова приведу в пример Израиль: там есть закон, запрещающий критиковать правительство во время войны. Поэтому я не критикую - пусть попробуют. Самое главное: давление, которое возникло от низов, людей, Майдана, -должно быть ощутимым. За этим нужно следить. А то, что сейчас происходит на Майдане, мне не нравится. Когда нас было сотни тысяч, процент этих людей был невелик. А теперь, когда большинство ушло работать или воевать, остались только те, кто горлопанят. Непонятно, как эту ситуацию разрешить. Вообще мне очень не нравится, что сразу после Майдана начались разборки: кто где стоял, кто куда ходил. Я думаю, что, когда я ночью уходил на Майдан, а жена делала вид, что этого не замечает - ей было тяжелее, чем мне. Каждый болел как мог и, если бы этого всего не было в совокупности, ничего бы не вышло. На мой взгдяд, название “Революция достоинства” является наиболее подходящим. До этого мы сами не знали, что происходит, когда много людей с хорошими мыслями собираются вместе.

 

Матвей Вайсберг на фоне серии работ "Семь дней" (1999). Фото: Артём Стретович

 
— Посмотрим, какие будут результаты в будущем. Пока что есть впечатление, что развешенные повсеместно украинские флаги не отменяют невежества.

— Моисей водил людей по пустыне сорок лет! От времени нельзя требовать моментальных перемен. Они и так слишком быстрые. По моему внутреннему ощущению, мы все распрямили плечи. Я теперь по Киеву иначе хожу. Здесь не хватало таких событий.

— Кстати, о Киеве. Вы считаете себя до мозга костей киевлянином - как вы относитесь к стремительтным изменениям в облике города за последние пару десятилетий?

— Я кивевлянин с одной стороны в четвёртом, а с другой - в третьем поколении. Я против застроек воевал и на Майдане, и до него. Когда-то пытались защищать Сенной рынок. От него сейчас остались одни развалины, как будто в него бомба попала - Александр Александрович Омельченко сделал нам такой подарок. Тогда нас было двадцать человек, включая торговцев. Никому не было до него дела, не смотря на то, что он был памяткой архитектуры. Вообще с Омельченко отдельные счёты - это он придумал термин “уплотнение центра”. Посмотрите на широченные центры Лондона или Берлина - какое там может быть уплотнение?! Сейчас мы воюем против строительства на Десятинной, но застройка продолжается быстрыми темпами. Вот если мы эту парадигму не сломаем - тогда зря всё было. Это наш Киев и мы должны оставить его своим потомкам. Трансформации в городе происходят удивительные. Например, стелла на Майдане, которую я терпеть не мог, обросла новыми смыслами. Хотя, хотя самый героический её конец был бы, если бы она упала. Одним словом, Киев имеет традицию саморазрушения. 

— Архитектор Флориан Юрьев, автор “тарелки” на Лыбедской, в интервью нашему журналу поведал, что во время поступления в художественный институт искусствовед Борис Бродский сказал ему: “Что бы ни построили в Киеве - всё пропадёт”.

— Юрьев был моим преподавателем в полиграфическом институте два года, пока я в армию не ушёл! Видите, не сговариваясь, мы приходим к одному и тому же.

— Не могу не спросить об “арьергарде”, ведь с этим понятием связывают ваше имя. Каковы его принципы?

— Хорошее слово - принципы, ведь арьергард не является неким формальным направлением. В свое время мы с Андреем Мокроусовым (директор издательства “Критика” - прим.ред.) шутили: сколько можно быть авангардом - надо кому-то быть и арьергардом. В военном деле арьергардом называется последняя рота или батальон, который прикрывает тылы. Андрей писал о том, что киевский арьергард - это последовательно антропоцентристская, гуманистическая, фигуративная живопись. Те есть, это некий набор принципов, с которыми мы выступили в качестве реакций на постмодернистские практики.

 

Один День с Матвеем Вайсбергом. Фото: Артём Стретович

— Вы говорите о 80-х?

— Да, это конец 80-х. Тогда оказалось, что живопись нужно защищать как таковую. Картину защищать, тактильность, которую она имеет.

— То есть вы стали на сторону традиции?

— Не традиции, но принципов. На мой взгляд, искусство и, в частности, живопись - это вещь совершенно бесконечная. Пока маленький мальчик - мой сын, например, - будет брать в руки кисточку, карандаш или фломастер, - изобразительное искусство никуда не денется. У человека есть потребность этим заниматься и ничто это не заменит.

— Но вы, возвращаясь к 80-м, относили себя к андеграунду?

— У меня есть базовое образование РХСШ - его я больше всего ценю - и полиграф, где я гордился тем, что куратором у нас был Флориан Юрьев. Мои родители хотели, чтоб я был книжным графиком, а в свободное время занимался чем захочу. А хотел я всегда заниматься живописью. К счастью, я не попал в ту обойму, которая сейчас называется художественной академией. Я уже тогда был немного левым. Как Кислярскому говорили: “Левый! Евреи всегда левые!”. Тогда, в силу моей национальной, так скажем, ущербности, меня могли куда-то не принимать: обложки из-за этого получать было сложно. Таким образом, андеграундом я был совершенно природно. И когда наступила перестройка, я был одним из тех, кто вышел на улицу в качестве уличного художника и очень горжусь этим периодом.

 

— А что вы вкладываете в понятие уличный художник?

— Я был портретистом. Мы на том же Майдане выставляли и продавали свои картинки. Для нас это была чуть ли не единственная площадка, на которой мы могли заявить о своём существовании. Я был андеграундом по существу. Когда позже монументалисты начали называть себя андеграундом, я думал, а кто же тогда мы - ниже плинтуса? Я с Союзом художников никогда дела не имел и не думаю, что эти организации вообще реформируемы.

— Вы держались особняком от того, что в историю украинского искусства 90-х вошло под назаванием “тусовка”? “Парижской коммуны”, в частности?

 
— “Парком” я знаю немного со стороны. Мы были сами по себе и даже пытались как-то себя обзывать, кроме как андеграундом. На самом деле, вы затронули очень интересную тему: что тогда происходило. Мне кажется, что справедливости ради историю украинского искусства нужно, может, и не переписывать, но дописывать. Поскольку вы знаете про “Парком”, про Малую Житомирскую наверняка… А вот таких как я, как Ваган Ананян - кто его знает, как история искусств распорядится об этом рассказать через энное количество лет. Наши приключения в Одессе, Таллине, Киеве, Москве мне иногда кажутся не менее смешными и значимыми, чем приключения Модильяни, Хаима Сутина или Мориса Утрилло.

Матвей Семёнович Вайсберг (1958) – украинский живописец, график, художник книги. Живёт и работает в Киеве. Закончил Украинский полиграфический институт им. Ивана Федорова. С 1988 года участвовал в коллективных выставках, первая персональная экспозиция состоялась в 1990 году в Киеве (Музей истории Подола). Вместе с критиком Андреем Мокроусовым развил концепцию художественного арьергарда. Не осознавая себя религиозным художником и верующим человеком, постоянно обращается к библейской тематике (Дни творения, 2000, Книга Иова, Сцены из ТаНаХа). Иллюстрировал книги Шолом-Алейхема, Э.Багрицкого, И.Бабеля, Г.Кановича, Х.Ортеги-и-Гассета, К.Г.Юнга, С.Кьеркегора, Ф.Достоевского.Живопись и графика М. Вайсберга хранится в музеях Киева, Вильнюса, Чикаго и др., в собраниях частных коллекционеров многих стран мира.