В прошлом году книга «Де кураторство» авторства Екатерины Носко и Валерии Лукьянец (IST Publishing, 2017) стала первым изданием в Украине, которое сделало шаг в сторону до сих пор малоизученного явления «художник как куратор». В книгу вошли тексты, ставшие результатом двухлетней работы: интервьюирования художников из разных поколений и городов Украины, которые имеют опыт как взаимодействия с другими кураторами, так и собственной кураторской практики.

ART UKRAINE публикует один из фрагментов текста известного художника-графика, лауреата Шевченковской премии –  Павла Макова, персональная выставка которого проходит в пространстве фонда ИЗОЛЯЦИЯ до 22 июля.

 

Павел Маков

Фото предоставлено организаторами

 

Художественная жизнь в Харькове в 1960–1970-х годах была активной, особенно в области фотографии. Существовали разные объединения художников, о деятельности которых я знал, но напрямую, в силу своего возраста, не относился. Потом я был хорошо знаком с «Литерой А». Я всегда внимательно наблюдал за ними и был рад, что такое происходит в Харькове; но сам я не участвую в группах, потому что в общем и целом не чувствую в этом необходимости. Мне иногда нравится работать с кем-то, но только тогда, когда мне этого хочется. Обычно я просто не вижу смысла работать в каком-то объединении и считаю, что любая группа является ракетоносителем, и в результате все ее боеголовки разлетаются в разные стороны — у каждой свой путь и своя траектория […].

 

Куратором, как и художником, нужно родиться. Да, человек может выучиться этому делу, получить диплом. Но изначально это нужно чувствовать. Пример этого — Саша Соловьев, он настоящий куратор.

 

Думаю, талант куратора можно сравнить с талантом режиссера. Конечно, монолог актера может быть не менее значительным, чем режиссерская работа. Но актер прекрасен сам по себе. Тогда как из нескольких монологов можно сделать прекрасную пьесу, фильм, оперу. В этом смысле между актером и режиссером огромная разница, такая же, как и между художником и куратором. При этом талантливых кураторов меньше, чем талантливых художников. И не потому, что художником быть проще. А по той причине, что талант кураторов очень специфический, и проявляется он в осознании того, что происходит в мире. Кроме этого, куратор может разглядеть в творчестве художника то, что последний не видит. А затем глубоко осмыслить работы еще многих других художников, соединить их и сделать свое высказывание шире. То есть более широким, чем в этих же работах по отдельности.

 

Также куратор умеет на многие вещи смотреть отстраненно, со стороны, и в этом смысле его функция в обществе прекрасна. Ему важно явление, то есть то, что я рисую, а не то, что я Паша Маков.

 

Так меня когда-то заинтересовал [Олег] Митасов. Я его сознательно поместил в книгу «Utopia. Хроники 1992–2005», написал два текста, чтобы общество обратило внимание и больше узнало о жизни этого человека, в котором, как в зеркале, отразилась трагедия всего окружавшего его социума.

 

Митасов был душевнобольным человеком, а также частью утопии и нашего визуального пространства — ужаса существования. Интерес к творчеству душевнобольных уже давно в фокусе исследований, а все потому, что они делают все, что хотят, будучи абсолютно незаангажированными обществом. Митасов создавал визуализацию состояния нашей жизни и вынужден был заплатить страшную цену. Я как художник, как человек, понимал, что я на такую жертву пойти не смогу. Именно в связи с этим я четко осознал: то, что сделал Митасов — для меня неподъемно. Чтобы быть как Митасов, нужно сойти с ума.

 

Он умер в 1999 году. Я побывал в его квартире около трех часов после его смерти, когда узнал, что его вещи начали выбрасывать. Мне этого хватило на многие годы. Там я увидел эту главную надпись «Ты никогда землей не был, но и быть не можешь». Это крайне метафорическое высказывание. Там я сделал фотографии и нашел дневники, которые передал в Центр медико-социальной реабилитациив Киеве, потом мы сделали выставку в Павловке.

 

Я все отдал туда, это не мое и с этим играться опасно. Также я посвятил Митасову одну работу, она у меня хранится, я не собираюсь ее продавать. Это его фотопортрет, окруженный мухами как символом безысходности нашей повседневности. Я очень люблю эту работу.

 

В авторских книжках мне интересно работать именно с кураторской позиции, находить явления, формировать рассказ. Так, например, в 2000 году мне пришло приглашение участвовать в одном международном конкурсе Golden Book в Эстонии. Они издали на очень качественной бумаге двух современных эстонских поэтов с переводами на английский язык. Для участия нужно было эти листы выкупить. Но я объяснил, что я не книгоиздатель и не переплетчик и с этой точки зрения ничем им не помогу. Но организаторы конкурса понимали, что в целом для конкурса нужны разные подходы. И в итоге убедили меня участвовать в проекте. Когда я привез листы домой, я подумал: а что делать с книгой стихов двух эстонских поэтов? Судьба этих книг в Харькове — остаться непрочитанными. Поэтому из одной дети сделали гербарий — так родилась «Книга роз» (2000). Я подкладывал в книжный блок розы, а потом зажал, как гербарную папку, которая реально замерзла в сарае через какое-то время. И, конечно, я сделал целый рассказ об этой истории. Затем она у меня в теплом помещении размерзлась, я ее всю прогладил, еще что-то допечатал, что-то дорисовал и заламинировал, потому что книга была очень хрупкая. Другая книжка «Двенадцати кораблей» (2000) тоже почти так же создавалась, только я сделал кораблики, и было больше печати на страницах. Потом я взял эти две книги, отправил их на этот конкурс и получил один из десяти призов Golden Book.

 

Что же касается моих недавних персональных выставок, то одна из самых завершенных состоялась в 2012 году в PinchukArtCenter — «Одеяло, Сад, Башня, Крест, Судьба». Я до сих пор считаю ее самым удачным одноразовым высказыванием. Ко мне от PinchukArtCenter в мастерскую приезжал Бйорн Гельдхоф (Bjorn Geldhof). Но наша работа не была активной совместной деятельностью. Он помог с экспозицией. Мы с ним обсуждали различные возможности, но глобально это ничего не изменило в проекте, который я изначально задумывал.

 

Еще один из моих последних проектов я реализовывал с «Альянсом 22». Тиберий Сильваши позвонил мне и сказал, что хочет пригласить меня сделать выставку («Павел Маков — Джорджо Моранди»).

 

А у меня были очень простые офорты с бетонными блоками и сами бетонные блоки, вернее их маленькие модели, изготовленные для инсталляция «Межа» (2015, бетонные блоки). Более того, в моей жизни есть творчество Моранди, с которым у меня разговор длится уже долго, с тех пор как я увидел его офорты на выставке в Глазго в 1991 году. Это художник, который делал очень камерные и при этом очень непростые вещи. А его работы в большинстве своем — либо натюрморт в интерьере его мастерской, либо вид из ее окна. Он из этого малого создал целый мир, без которого уже не может жить европейская культура. Все, кто его знают, могут найти в этом мире что-то для себя. И голос у него тихий, а сами его работы — ответ на мои тайные вопросы. В общем, так получился наш «альянс». Но самих работ Моранди в экспозиции, естественно, не было.

 

То есть можно сказать, что с кураторами я практически не работал. Разумеется, на некоторых выставках, в которых я участвовал, кураторы формально были. Но я всегда сам прекрасно представлял, что и как должно быть, а с институцией мы обсуждали проект, и в результате могло что-то поменяться.