Исходя из ее визитки, Юлия Штраус идентифицирует себя как political activist supercat shaman artist in Athens (политическая активистка, суперкошка, шаманка, художница из Афин). В рамках Киевского Интернационала – Киевской Биеннале 2017 она приехала около двух недель назад. Юлия рассказала ArtUkraine об «Автономной Академии» в Афинах, своих впечатлениях об украинских (читай: постсоветских) реалиях и попыталась вместе с нами выяснить что же будет после того, как активистское искусство окончательно потеряет свои позиции. 

 

– А сфотографируйте меня так, чтобы УФО было видно.

 

В УФО (прим. ред. – «Тарелке» на Лыбедской, одна из локаций биеннале) холодно. Пока я бегала по Тарелке в поисках места для беседы, я уже мысленно замерзала. Юлия пришла в лёгком пальто, осмотрелась и сразу же пригласила нас к себе домой. Пить горячий чай. А пока чай заваривается, мы поработаем на камеру. Юлия сидит на подоконнике, ноги свисают, но вдруг она что-то вспоминает. 

 

– Я – кошка. Сфотографируйте так, чтобы было видно обувь: там изображёно кошачье лицо.  

 

Юлия Штраус в «Тарелке» на Лыбедской

Фото: Валерия Диденко

 

Вы получили образование в России и в Германии. В России подход к изучению искусства вполне традиционен, а в Германии наоборот – мы видим своего рода отход от традиции. Решение изменить страну было мотивировано разными подходами к изучению искусства?

Во время обучения в России, я быстро поняла, что у меня там нет будущего, поскольку государственные учебные заведения консервативны, реакционны и патриархальны. Поэтому я уехала в Германию и поступила там в Берлинский университет искусств. Там мне очень понравился один преподаватель: он издевался над студентами, постоянно кричал. Одним словом, пытался стимулировать наш головной мозг. Я ужасно хотела попасть к нему на обучение. По чистой случайности, он оказался одним из самых успешных художников Германии. Георг Базелиц. Он давал свободу, а художественное образование, нацеленное на независимость, – самое что ни на есть ценное.

 

Какова ситуация в России?

В Санкт-Петербуржской Академии художеств я выбрала для себя направление скульптора. Мой профессор приставал ко мне. Также он говорил, что если я люблю держать в руках молоток, то дело пойдёт хорошо. И ещё он сказал, что скульпторы – не женщины. Это и многое другое никак не вдохновило меня.

 

Толчком для создания «Автономной Академии» стала разница между художественным образованием и подходом в России и Германии?

И это повлияло. Внутри Автономной Aкадемии происходит деконструкция всей платформы европейской культуры. Это конститутивная критика в отношении образовательных учреждений не только в России или в Германии, это планетарная проблема. То есть, я позволю себе заявить, что вся образовательная система карательна: она формирует человека лишь вписывая его сознание в матрицу.

 

«Автономная Академия» концептуально и территориально находится в Греции. Это пространство. Это произведение искусства. Это социокибернетическая скульптура, к которой присоединяются люди из Германии, Греции, Индии и США, Японии и Украины. Я часто устраиваю конференции и слёты в контексте международных выставок. Это также и гибриды, в которых выставочный формат и конференция смешиваются в одно, и я уверенна, что за таким гибридом есть будущее искусства.

 

В Украине такого ведь не было? В Восточной Европе менее распространены подобные новшества.

Нет. Они сами по себе ещё не распространены. Их в мире ещё очень мало.

 

Где были уже?

Например, Академия – это, в каком-то понимании, гибрид-формат между выставкой и конференцией. Такие вещи могут появляться благодаря таким социальным и протестным явлениям, как occupation. Кстати говоря, в Украине это был Майдан. Occupation привносит сильные изменения в искусство. К примеру, активистское искусство появилось именно оттуда.

 

Активистское искусство – выход художника на улицы города к людям. Каким будет следующий шаг? И каким, собственно говоря, был предыдущий?

Если бы не было музеев, которые испытывали и до сих пор испытывают солидарность к определённой группе художников, то самого феномена активистского искусства не существовало бы. Речь идёт о художниках, которые принимали активное участие в политических, освободительных, антикапиталистических и антитоталитарных процессах.

 

После 2011 года художники вышли на улицы, и демонстрации превратились в перформансы. И формы этих демонстраций и протестов были исключительно художественными. С одной стороны, из-за этого художник потерял монополию на создание образа. Обычные люди, никак не причастные к искусству, создавали очень важные образы. Например, в 2008 году был убит 15-тилетний Александр-Андреас Григоропулос. После этого в Афинах начались протесты: город горел. Именно в это время появилась иная линия политики визуальности в СМИ. Мальчик с гитарой в руках вручает полицейскому цветок.

 

У нас такое было на Майдане. Девушки приносили цветы и шоколадки представителям правопорядка, которые оцепили площадь и этих же девушек включительно. И сам такой образ был искусством. И искусство этот образ использовало.

На этом в принципе мы могли бы и закончить. Потому что вы только что назвали цель, повод и причину приезда Автономной академии в Киеве.

 

Я не думаю, что такие образы на Майдане в Киеве напрямую связаны с Афинами.

 Нет, оно и не связано. Но ведь факт остаётся фактом: человек поступает одинаково что в Афинах, что в Киеве. Мы ищем эту связь. Также нам интересны особенности периферийных европейских государств, которые сейчас в сложной ситуации.

 

Но ведь что протесты в Афинах, что Майдан, они завершены. Активистское искусство вскоре иссякнет?

Для того, чтобы активистское искусство имело место быть, также активно должна протекать и революция. Например, Ноа Фишер работал в своей мастерской в Манхеттене, и окна у него выходили на Wall Street. В какой-то момент ему все надоело, он вырезал из дерева маску в виде монеты с изображением Линкольна, и вышел на улицу с протестом. Внезапно произошло чудо: много людей пришло и оккупировало улицу, их и его энергия слились воедино. Ноа воплотил этот протест в себе. Но на этом примере также видно и где у этого активистского искусства окончание.

 

Из-за жёсткой противореакции и борьбы против протестов, методы активистского искусства уже не действуют. И появилась потребность в чем-то новом, что будет после него. И мы сейчас пытаемся понять, что же будет следующим шагом.

 

Следующий шаг после активистского искусства будет подобен тому, что происходило с искусством после его «конца»? Активистское искусство как явление дошло до определённой грани и исчерпало себя. Дальше должно быть что-то отличное от предыдущего.

От него осталось ДНК. И когда произойдёт следующая революционная вспышка, будет задействована сеть инфраструктур, которая была создана ранее. Когда наступит следующая фаза, мы будем готовы делать то, что уже делали ранее. Мы сейчас находимся на стадии…

 

Нового этапа?

Перехода. И анализа того, что произошло, и фантазий о том, что может быть. Мы сейчас не только об искусстве говорим. Люди, которые пришли из левых политически настроенных сил, из-за привычки все критиковать не имели в руках готового проекта для создания нового общества. Две основные проблемы: отсутствие альтернативы и наличие репрессий со стороны власти и карательных органов, которые ей подчиняются.

 

Речь идёт о той власти, о которой в своё время говорил Фуко?

Очень хорошо, что вы вспомнили о Фуко. Паноптическая  ротунда и заключённые. Именно ей мы предоставляем альтернативу. А если говорить об УФО, то это тоже круг, но уже круг Прометея, просветительный, включающий в себя ДНК протестного движения. Эпистемологическая структура Академии горизонтальна, и участие в ней принимают различные учёные и художники не только из разных стран, а и из разных слоёв общества. И когда встречаются несколько разных социальных групп, происходит обоюдный обмен. 

 

Автономная Академия – это обоюдный обмен чего?

Это горизонтальный обмен знаниями и привилегиями. Это область, внутри которой встречаются разделённые до данного момента между собой дисциплины. Общая структуризация общества не позволяет исключённым из Полиса дисциплинам влиять на него.И одним из факторов, мешающих власти, было искусство. Всегда.

 

И чтобы противостоять власти, которая считает искусство мешающим фактором, активистское искусство выходит на поле боя.

Да! И оно освобождает. Даже можно сказать, что Академия – следующий шаг, ведь он отрефлексирован. Этот шаг направляется, например, в сад Платона для того, чтобы деконструировать его труд «О государстве». В него заложен весь кошмар, в котором мы до сих пор живём.

 

История циклична.

История циклична, и поэтому мы намеренно возвращаемся именно в тот момент, когда был основан принцип о государстве. Экстреминационалистский принцип вычитания, вампиризма, эксплуатации во имя собственного благополучия, разделения на две противоположных друг другу силы. УФО погружается в глубинные океаны нашей европейской цивилизации. И это необходимо сделать, ведь наше сознание циркулирует там до такой степени, что, например, когда приходит Майдан, мы не в состоянии изменить ситуацию. У нас нет понимания того, до какой степени глубинными должны быть изменения в обществе.

 

«Политическая Критика» может быть одним из путей, способствующих этим изменениям? А в Украине «Критика» занимается своеобразным research социальных, общественных, культурных и, в конце концов, политических процессов. Я так понимаю, «Критика» везде одинакова.

Да. Философы, теоретики и критики, которые с нами работают, – эксперты внутри своих областей.

 

Можно назвать этот проект своего рода популяризацией критического мышления?

Нужно. Это популяризация, пропаганда, политизация и призыв к объединению сил. «Критика» есть во многих важных городах мира. Она работает так, чтобы популяризировать критическое мышление и всё время синхронизировать его друг с другом при помощи обмена.

 

Тема политики в ваших работах не раскрыта, или следовало бы копнуть глубже?

Для меня очень важно объединять искусство, науку и технологии.

 

Вы говорите о симпозиуме Man Maschine в Санкт-Петербурге?

Ух-ты. Да. Политизация моего искусства произошла приблизительно в 2008 году в Афинах.  До этого моя художественная практика была посвящена связи искусства, науки и технолгий. Я  занималась реконструкцией древнегреческих гимнов и играла на лире. Работала с прекрасными учёными, которые доминировали на Берлинской сцене. Назову самого яркого представителя – Фридриха Киттлера, который известен книгой «Оптические медиа», в которой, с гордостью сообщаю,  вступление посвящено мне. И то единство знаний, которое мы в Берлине практикуем, стало для меня гораздо важнее, чем Академия Художеств в Берлине.

 

Это была точка пересечения?

Именно. А если быть точнее, это точка модуляции искусства, технологий и науки. И политики. Вы знаете, как вели себя подростки ГДР после падения стены? Они массово начали употреблять экстази, грибы и другие наркотики. Они так сильно ждали конца тоталитарного режима, что, как только он наступил, сразу же деполитизировались. На долгое время. Когда людям комфортно, они не обращают внимания на политику. Также и я до 2008 года.

 

Каков был путь «Автономной Академии» на Киевский Интернационал – Киевскую Биеннале 2017?

Мы познакомились с Василием Черепаниным на Афинском Биеннале в контексте подготовки к  «documenta 14». Он как-то узнал о существовании «Автономной Академии». И он сразу понял её, и пригласил меня в Киев: я приехала с перформансом и с лекцией об Aкадемии.

 

Если судить очень субъективно, какой уровень у Киевского биеннале по сравнению с европейскими? Их можно ставить в один ряд?

Я понимаю, что вы хотите спросить, но я отказываюсь мыслить в таких категориях. Потому что понятие «уровень» подразумевает какую-то оценку, какие-то критерии.

 

Немецкое общество способно воспринимать искусство, поскольку оно понимает процессы и тенденции. В Украине ситуация хуже: у нас часто скорее модно присоединяться к таким инициативам, чем присоединяться, поскольку понимаешь процессы.

Давайте подумаем. Я понимаю, насколько это важно. И для вас тоже. Художественный мир до сих пор руководствуется крайне мафиозными представлениями о том, как должно выглядеть искусство. Но в ХХІ веке у этого искусства нет совершенно никакого будущего. Поэтому судить о данном биеннале по тому, насколько успешно читаются коды, используемые художниками внутри произведений, неэтично.

 

Невозможность человека прочитать эти коды – это проблема не художника, а самого человека.

При наличии соответствующих условий, это проблема игнорантного и неосведомлённого человека. Но здесь, извините, пожалуйста, такси стоит 1,5 евро. А Германии мы платим 15. Можем ли мы судить о произведениях в зависимости от их включённости в международный контекст?

 

В периферийных европейских странах из глубины социально-политической забитости и начинаются изменения в искусстве. Потому что им есть, что сказать. Их работы сияют искренностью, мыслями и неупакованностью. Кстати говоря, найти анархистского художника в Берлине днём с огнём невозможно. А для изменения мира невозможно без него обойтись. Быть художником в Украине и в Греции гораздо труднее, но ты всегда находишься на стороне правды. Потому что ты создаёшь новый мир.