С основательницей фонда и платформы для культурных инициатив «Изоляция» Любовью Михайловой ART UKRAINE  встретился в информационном агенстве УНИАН, где проходила пресс-конференция по поводу произошедших в донецком арт-центре событий.

Утром 9 июня вооружённые представители так называемой «Донецкой народной республики» вторглись на территорию бывшего завода изоляционных материалов, где уже четыре года существует культурный центр и захватили его. Захватом руководил «министр социальной политики ДНР» Роман Лягин, который был частым и очень внимательным посетителем «Изоляции».  Вскоре после захвата в «Изоляции» началось мародёрство - пострадали произведения искусства, оборудование и личные вещи сотрудников фонда. Доступ к «Изоляции» блокирован, а вчера в twitter’е фонда появилась информация о том, что территория завода заминирована боевиками «ДНР».

 

Любовь Михайлова во время пресс-конференции 13 июня 2014 года. Киев, информационное агенство УНИАН. Фото (с) "Изоляция"

В специальном интервью Любовь Михайлова, которая перевезла всю команду “Изоляции” в Киев, рассказала, что не отчаивается из-за произошедшего и готовит план дальнейшей работы фонда. Отныне “Изоляция” займётся академическими исследованиями в области украинского искусства, а так же будет претендовать на кураторство украинского павильона на Венецианской биеннале. 

Ася Баздырева Каковы причины гуманитарной катастрофы, которая сейчас происходит на Донбассе?

Любовь Михайлова Донбасс - это степи, которые в разное время были заселены бежавшими болгарами, греками, македонцами, татарами. У меня, например, корни греческие. Это было пространство множественных культур, котрые уживались вместе. Донбасс всегда был территорией, куда люди бежали от чего-то. Потом приехал Джон Хьюз (Джеймс Джойс Юз - британский промышленник, основатель Донецка - прим.ред.) и начал развивать производство на базе локальных природных ископаемых. Это повлекло новую волну приезжих. Условия труда были безумные, но паспортов не спрашивали, поэтому туда бежали все - в шахту шли люди, которых не спрашивали о прошлом.

 

Твоя жизнь в таких условиях не стоила ничего. А жизнь соседа стоила ещё меньше. Выжить - вот что было важно в этом регионе, где происходил серьёзный дарвинский отбор. И в тоже время там была очень мощная интеллектуальная среда - туда после лагерей ссылали интеллигенцию. Донбасс был как украинская Сибирь. Там возникли Хельсинская группа, диссидентские круги. Последнее пополнение людьми имело место после войны. Одним словом, это территория, где живут люди без корней, без привязки к месту. При том, что живут они в городах, где работают на моноиндустрию и принимают моноидеологию. Фильм Дзиги Вертова “Симфония Донбасса” всегда помогает объяснить людям, что такое Донбасс.

Олигархат, перенявший монолит производства, не инвестировал ничего ни в экономику, ни в культуру. Не появился средний бизнес, который делают думающие люди - основа демократического общества. Люди как гнали металл, так и будут гнать. Но теперь им ещё дали футбол. 

80% местного населения никогда не покидали территорию Донбасса. А культура там всегда была на самом последнем месте. С одной стороны, государственная политика в области культуры отсутствовала, а с другой - новые элиты продолжали распространять присущие им ценности. И вот мы имеем огромное количество людей, которые много лет смотрят российское ТВ, помнят лучшее из СССР и повторяют одно слово - стабильность. Украинский язык там не особо ценился, так же как и языки небольших общин - греческих, болгарских - там родные языки постепенно заменялись русским.

— Но аудитория “Изоляции” - уже совсем другие люди?

— На первый проект “Изоляции” пришло 600 человек. Но большинство не понимало: зачем это, чего мы хотим, почему это бесплатно - где подвох? Люди были обмануты столько раз - им было сложно поверить, что место будет публичным, и я никому не стану продавать картины. Мы росли как фонд и как платформа для инициатив. Что нас отличает от других культурных институций страны - мы очень ориентированы на локальную среду. Для нас важен контакт с местными жителями и вовлечение их в художественный процесс. Искусство для нас лишь инструмент взаимодействия. Поэтому статистика посещений институции росла, а нашими гостями были люди из разных сегментов аудитории: от шахтёров, до молодых исследователей в области немецкой философии. Вот об этом был наш проект - о жизни в одном месте.

— Вы уже давно живёте за границей, для чего вам понадобилось основать культурный центр на Донбассе?

— Это филантропический проект. А филантропия - это большой наркотик. Здесь он людям мало знаком, но в либеральной демократии роль и место человека в обществе определяют не количество денег, а социальный статус - что он делает для общества. Мне близка распространённая в Северной Америке идея частных инициатив в культуре. Там очень важно, какая у тебя фундация, сколько ты отдаёшь обществу, в каком музейном совете состоишь. На Западе каждый человек, который что-то получил, считает нормально отдать обществу - то ли клумбы в саду, то ли поддержку искусства, то ли финансирование исследований болезни Альцгеймера. Сейчас мы хотим здесь в Украине объединить вокруг себя людей, которые понимают: ждать от государства - долго. Но каждый из нас может отдать свои знания и энергию.

 

Однако стоит отметить, что для существования филантропии недостаточно пяти человек вроде меня или Пинчука. Необходимо, чтобы законы позволяли нам в легальном поле этим заниматься. Налогообложение должно быть отличное от коммерческой среды - оно должно стимулировать людей делать вклады в культуру.

— Вы пошутили, что захват “Изоляции” свидетельствует об эффективности её работы. Вы допускаете, что отдавшие приказ о захвате люди, усматривали в “Изоляции” идеологическую угрозу? Риск, что люди научаться думать?

 
— Те, кто давал заказ, безусловно, понимали. Когда “Изоляция” начинала свою работу, нам говорили, что это никому не нужно, и ничего не получится. Четыре года спустя к нам приходят люди уже открытые к восприятию нового. На одном из наших мероприятий, где была представлена экспериментальная музыка, ко мне подошёл один из политических деятелей и сказал: “Я всё понял, в советское время ты бы уже давно сидела за подрыв государственного строя”. В кругу этих людей начало зреть понимание, что такое культура и что она угрожает их будущему. Потому что задача этого региона - управлять массами через моноиндустрию и моноидеологию - когда тебе инъекцию из России дали, картинку показали, и ты на неё рефлексируешь. А когда ты уже научился не принимать картинку, потому что у тебя в голове есть и другие - думаю, эта головная боль не нужна. Вот человек, которого я упомянула…

— Вы имеете в виду Романа Лягина?

— Да. Он много лет к нам ходил и принимал участие во всех мероприятиях. Мы прекрасно понимали, что он пиарщик Партии регионов, но раз уж мы открыли дом свой - мы открыли его для всех. Но ситуация поразительная, конечно. В таком случае я всегда говорю: мальчика можно вывезти в Монако, но из мальчика нельзя вывести Енакиево. Мы были занозой для них и, на мой взгляд, последней каплей стал приезд Михаила Ходорковского.

 

А когда начался Майдан, несмотря на то, что мы институция аполитичная, наша социальная позиция была предельно ясна: было ясно, что мы проевропейская организация - территория либеральной демократии. Нам люди верят только потому, что за столько лет мы доказали  - мы не те, кто привезёт Хёрста и скажет: учитесь, аборигены, это художник. Мы привезли Цай Гоцяна, который долго работал с шахтёрами и те поняли, что тоже являются частью культурной творческой среды. В такой ситуации ты не можешь говорить, что искусство превыше всего - ты должен принять стороны. И наша сторона была предельно понятна. Тем более, что во время Майдана мы делали телемосты, привозили в “Изоляцию” BABYLON’13 для съёмок фильма. Кстати, “АРТДОНБАСС” - отмывающую городской бюджет галерею - никто не захватил.

Я думаю, что захватчики не оценили рекцию, которая может последовать снаружи - ударную волну, которая будет сильнее, чем автоматы. Для мира подобное вторжение в культуру не окажется незамеченным. Мы уже получили письма поддержки от ведущих художников.

— Но письма поддержки не помогают защитить институцию.  Вот есть пример Национального художественного музея, который зимой оказался в эпицентре протеста: ни Минкульт, ни международные организации не оказались способны обезопасить музей и его фонды.

 
— Дело в том, что за рубежом о Нацмузее никто не знает - он не интегрирован в мировую сеть художественных институций. Там хорошая команда, но коммуникаций с международными организациями у них нет. У “Изоляции” же - огромные связи, и когда нужно будет - для нас будут открыты все двери.

— Министерство культуры Украины никак не отреагировало на захват “Изоляции”…

— Мы даже не хотим фокусироваться на этом. Хотя отсутствие реакции со стороны Минкульта - большой показатель: он игнорирует ситуацию вообще. И пока они молчат, мы, частная инициатива, хотим собрать круглый стол и поднять вопрос: что делать с культурными ценностями во время войны? Хотим позвать Минкульт и спросить их, почемы именно мы поднимаем этот вопрос, а не они. На сегодняшнюю пресс-конференцию, кстати, никто из их представителей не пришёл.

— Верите ли вы, что сможете вернуться в Изоляцию?

— Я думаю, что дух - это самое главное. И этот дух с нами. Я верю, что этот район вернуть можно, но я уже не верю, что скоро. Это будет долго и болезненно, но у меня нет никаких сомнений, что мы вернёмся. Вопрос только - куда?  Всё, что мы делали последние несколько лет - попытки сплотить местное население - это нужно будет пройти ещё раз. Но в то же время, я уверена, что всё происходящее сейчас обязательно должно было случиться. Люди должны были прийти к точке невозврата.

 
— Расскажите, о чём будет проект “Изоляция в изгнании”. 

— Сейчас мы в изгнании, но наши знания с нами. Самое главное наше богатство - колоссальный опыт международной “белой” организации, которая ведёт все финансовые отчёты по заданным стандартам. Говоря о том, что мы уходим в изгнание и теперь базируемся в Киеве, мы имеем в виду работу в новом формате. Мы хотим объединить вокруг себя людей, готовых заниматься культурой. Мы не хотим повторять то, что мы делали в “Изоляции”, поскольку наш проект был связан с местом. Мы хотим собрать большую теоретическую базу, для которой в более академическом ключе исследовать, описать и проанализировать процессы в украинской культурной среде. Ко мне часто обращаются зарубежные музеи с просьбой посоветовать украинских художников. Но где об этих художниках можно прочесть? Вот для этого мы и соберём архивы. Так уж получилось, что из культурной институции мы стали социальной. 

— На пресс-конференции вы сказали, что “Изоляция” хотела бы заняться украинским павильоном на Венецианской биеннале…

— Я много лет наблюдаю эту биеннале с разных сторон: многие мои друзья - художники и кураторы - принимают участие в работе павильонов разных стран. В “Изоляции”, на этапе подготовки проекта, мы действуем по очень открытому принципу: сначала оглашаем open call для кураторов, потом - для резидентов. Одна из наших кураторов - Агнешка Пиндера, которая сделала проект “Турбореализм”, - прошла подобный конкурс и стала куратором польского павильона на последней Венецианской биеннале. Мы видели весь прозрачный процесс: от момента подачи заявки на конкурс до момента презентации проекта на выставке. Только что я вернулась с архитектурной биеннале в Венеции и от стыда за украинский павильон у меня горела земля под ногами - Украина вообще вне контекста, она не говорит на используемом всем миром языке, для мира мы - аборигены. Я думаю, что процесс отбора кураторов украинского павильона должен стать прозрачным, и в таком случае у “Изоляции” есть шанс получить кураторство и сделать достойный проект.